Новый Узбекский фронт

01-14 июня 2005 Континент (Казахстан)

Султан Акимбеков

События в узбекском Андижане самым серьезным образом обеспокоили мировую общественность. Они попали в заголовки всех мировых новостей. Но самое большое беспокойство они вызвали у соседей Узбекистана, и особенно у нас в Казахстане. Во многом потому, что, в отличие от киргизов, таджиков и туркмен, нам есть что терять

Самое неприятное в последних узбекских событиях, что у всех сторонних наблюдателей складывается отчетливое ощущение надвигающейся катастрофы. А любой возможный катастрофический сценарий развития ситуации в Узбекистане способен оказать самое неблагоприятное воздействие на положение дел у всех соседей этой страны. Особенно большое беспокойство начинает проявлять только-только почувствовавший вкус благополучной жизни казахстанский средний класс. После Киргизии и Узбекистана появившееся ощущение нестабильности и ожидание чего-то нехорошего все более отчетливо отравляет жизнь казахстанскому буржуа.

У политиков другие проблемы. У них накопилось слишком много вопросов по поводу ситуации в Узбекистане и дальнейших перспектив развития этой страны. Вопросов, на которые слишком часто, к сожалению, нет приемлемых ответов. Ясно одно: Андижанские события четко продемонстрировали, что политический и экономический тупик, в котором оказался Узбекистан к 2005 году, не может быть решен в рамках имеющейся политической системы, которая явно взяла курс на консервацию существующего положения вещей.

В принципе, жесткость Каримова была вполне прогнозируема. После слабости, проявленной не так давно киргизским президентом Акаевым, Каримов просто не мог не быть жестким. Сама логика организации политической власти в Узбекистане заставляла его делать самые решительные шаги. Более того, он должен был продемонстрировать силу режима. И тот факт, что противостояние в Андижане сразу же приобрело характер вооруженного восстания, только облегчило ему задачу.

Захват воинской части, нападение на тюрьму, поджог общественных и административных зданий, несмотря ни на какие самые благородные мотивы нападавших, несомненно, могут считаться вооруженным мятежом. И соответственно, подавление такого мятежа, несмотря на весь его чрезмерно жестокий, кровавый характер, является прямой задачей государства. Поэтому первые шаги андижанских мятежников фактически развязали Каримову руки. И даже то, что начало мятежа и захват официальных зданий привели к началу массовых демонстраций протеста против политики режима, не меняло сути дела. Восстание было жестоко подавлено, демонстрация протеста расстреляна. Режим продемонстрировал свою силу, решительность и готовность идти на крайние меры.

Первые комментарии после трагических событий показали, что этого-то как раз никто и не ожидал. Жители Андижана наверняка были вдохновлены событиями в Грузии, на Украине, и особенно в соседней с ними Киргизии. Нигде правящие режимы не решались применять силу. Казалось, что то же самое будет и в Узбекистане. Ведь это действительно страшно в наши дни для политика – приказать расстрелять мирную демонстрацию. Для демократического политика это вообще самоубийство, а для авторитарного – прямая дорога в Гаагский трибунал.

На последнем медиа-форуме в Астане бывший редактор газеты "Известия" Михаил Кожокин много говорил о том, что ждет того генерала, который отдаст приказ стрелять в людей, что международное сообщество все равно не оставит его в покое и призовет к ответу. Кожокин подразумевал США, которые взяли на себя функцию преследовать "плохих парней" по всему миру. До Андижанских событий эта формула работала исправно, но узбекский режим явно оказался подготовлен к возникшей сложной ситуации. Более того, Ташкент смог поставить в крайне неудобное положение и Вашингтон, и Москву.

В самом невыгодном положении оказался Вашингтон. Его тонкая игра с узбекским политическим режимом, сочетавшая кнут и пряник, после майских событий в Узбекистане стала выглядеть крайне двусмысленно. Несомненно, что Каримов очень умело разыгрывает карту борьбы с исламским экстремизмом. Сегодня это идефикс западной политики в исламском мире. Естественно, что тот, кто борется с исламскими экстремистами, пусть даже самыми нецивилизованными и чрезвычайно жестокими методами, пользуется если не поддержкой Запада, то его пониманием. При этом западные политики закрывают глаза на всю недемократичность и сомнительную моральную сторону такой поддержки. Цель оправдывает средства. А сам Каримов ведет себя ничуть не лучше и не хуже других восточных политиков, которые восточными же методами контролируют своих граждан, многие из которых хотели бы построения исламского государства. Так было в Алжире в 1992 году, когда военные отменили результаты выборов, на которых победили исламисты и установили в стране военное положение, проводя при этом репрессии против исламистов же. Так было в Пакистане, где военные совершили в 2000-м антидемократический переворот. Напомним, что до войны в Персидском заливе в 1990–1991 годах не было особых проблем с Западом и у Саддама Хусейна, который беспощадно подавлял исламистов, а заодно и всех своих политических противников.

Поэтому сегодня режим Каримова явно старается представить себя на Западе в первую очередь как защитника светских ценностей в борьбе против религиозных экстремистов. С этой точки зрения не так уж и важно, где борьба против религиозных экстремистов переходит в борьбу против политических оппонентов режима и в подавление протестующего населения, отчаявшегося из-за некомпетентной политики властей в области экономики.

Однако жестокость Каримова и отсутствие какой-либо серьезной критики в его адрес со стороны Вашингтона остро ставит вопрос об американской политике двойных стандартов. То есть Шеварднадзе, Кучма и Акаев подвергались системному давлению США за недемократичность, а Каримов, расстрелявший демонстрацию собственных граждан, остался при своем. С политической точки зрения американцев понять можно. Слишком важен для них Узбекистан в регионе и слишком много проблем способна создать эта страна в случае, если в ней начнется хаос. Проблема в моральной стороне вопроса. Просто США слишком много в последнее время говорили о высокой морали и о своей цивилизаторской миссии. Им теперь сложно признать, что существуют банальные политические интересы согласно старым доктринам, которые гласили, что тот или иной диктатор, "конечно, сукин сын, но это наш сукин сын".

Британцы в этом смысле выглядят честнее. Министр иностранных дел Великобритании Стро выдал Ташкенту по полной программе. Очевидно, британский кабинет тонко чувствует настроение своих избирателей, которые больше разбираются в международных отношениях и вопросах морали, нежели избиратели президента Буша.

Большие сомнения по ситуации в Узбекистане, очевидно, были и у России. Судя по всему, у Москвы не было уверенности, что Каримов вообще удержит власть и что армия выполнит его приказ на применение силы, в случае если таковой будет отдан. Только этим можно объяснить слова заместителя российского министра иностранных дел Лощинина в интервью радиостанции "Маяк" 12 мая о том, что "одной из причин беспорядков в Андижане является слабость власти". Однако уже на следующий день, в пятницу, 13 мая официальный представитель российского МИДа Александр Яковенко заявил, что Россия осуждает "вылазку экстремистов в Узбекистане, которые для достижения своих политических целей используют силовые, неконституционные средства", и выразил поддержку Каримову. Судя по всему, сначала Россия просто страховалась на случай, если узбекский режим падет как карточный домик. А потом, когда все стало ясно, внесла соответствующие коррективы в свое отношение к узбекским событиям. Получается, что ни у американцев, ни у россиян объективно нет адекватного представления о том, что происходит в Узбекистане и как могут развиваться события в дальнейшем.

Ясно одно: никто не хочет серьезной дестабилизации ситуации в Узбекистане с его 26-миллионным населением и стратегическим положением в регионе. Слишком велики риски такого развития событий. Поэтому Каримова терпят, хотя всем заинтересованным сторонам, безусловно, хотелось бы, чтобы режим был более цивилизованным, чтобы он, наконец, провел необходимые рыночные реформы, чтобы вырос уровень жизни населения и чтобы в итоге сократилась социальная база для экстремистских организаций. Этого хотели бы и американцы, и россияне, и британцы, да и мы в Казахстане. Но Каримов переиграл всех. Он превысил все мыслимые пределы "необходимой самообороны" и получил при этом формальную поддержку всех крупнейших государств. Теперь он может не оглядываться на международные организации. Дороги назад у него больше нет.

Другое дело, что жестокость ради консервации ситуации – слишком простое решение. Она способна продлить существование режима, но не может решить проблем страны, которые в свою очередь только усиливают общественное недовольство и провоцируют начало массового сопротивления. В результате получается тупиковая ситуация без надежды на ее быстрое решение. Следовательно, Узбекистан надолго может остаться закрытой страной с непопулярным и жестоким режимом, отличающимся крайне неэффективным управлением. При этом население в этой стране будет продолжать расти со скоростью 500–600 тыс. человек в год. Соответственно, будет расти миграция, фактически бегство из Узбекистана. Тем самым узбекская проблема становится нашей головной болью на ближайшую и отдаленную перспективу, в первую очередь для Казахстана, затем для России. Именно в эти страны направится основной поток узбекской трудовой и политической эмиграции со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Отсутствие видимой цели

Каримов наверняка попытается оправдаться за события в Андижане не только соображениями борьбы с религиозными экстремистами. Например, у него может появиться большой соблазн сравнить ситуацию в Андижане с событиями 1989 года на площади Тяньаньмэнь в Китае. Тогда китайские власти расстреляли на этой площади массовый митинг студентов, требующих перемен. Действия Пекина вызвали бурю протестов по всему миру. Но масштаб перемен в Китае, связанных с реформами в экономике, и особенно достигнутые результаты, дают сегодня основания китайским властям говорить, что в 1989 году все было сделано правильно, во имя будущего страны. И многие с ними, в принципе, могут согласиться. Китайский вариант реформ, построенный на сочетании жесткого политического руководства и относительно либеральных реформ в экономике, дает серьезные результаты. И этот успех Китая уже вызывает не менее серьезное беспокойство в западном мире.

Но Узбекистан далеко не Китай. Режим Каримова свой шанс на реформирование экономики уже практически упустил. В сегодняшней узбекской модели нет места болезненно необходимым экономическим реформам. Соответственно, все принесенные жертвы, равно как и усилия официального Ташкента, оказываются напрасными. Сегодня у узбекского режима простая формула – выжить и сохранить то, что есть. В то же время известно, что если нет реформ, то нет и будущего. Опыт Узбекистана последних 15 лет показал, что не стоит изобретать велосипед. В то время как все страны бывшего социалистического лагеря, кроме Туркменистана, в той или иной мере прошли путь рыночного реформирования и приспособления к мировым правилам игры, Ташкент пытался играть самостоятельно. Каримов и его окружение оказались слишком хорошо обученными советскими экономистами. Возможно, они хотели как лучше. Чтобы не было падения производства, чтобы не было массового одномоментного обнищания населения, чтобы не было часто грабительской приватизации, чтобы сохранить социальные льготы. И самое главное, они хотели построить сильное государство.

Совсем как в СССР, узбекское руководство напрягало все силы общества ради индустриализации и идеи построения сильного государства. Для того чтобы строить заводы и фабрики, оно изымало прибавочный продукт у местных крестьян, концентрировало в руках государства доходы от сырьевых богатств страны. В 1990-х годах это вызывало к Каримову глубокие симпатии у всех, кто с болью наблюдал за тем, как рушилась советская экономика. Особенно это было характерно для интеллигенции. Узбекистан пользовался большой популярностью в интеллигентных кругах в бывшем СССР, в том числе и у нас в Казахстане. Но по мере того, как наиболее болезненный этап рыночных преобразований завершался, все более отчетливо становилось понятно, что узбекская модель, фактически предусматривающая сохранение в отдельно взятой республике советской экономической системы, выглядит все большим анахронизмом. И действительно, если не получилось у союзного Госплана, то почему должно было получиться у Госплана узбекского, в котором, как известно, с 1966 года работал Ислам Каримов?

Особенно остро проблемы Узбекистана проявились после начала частичной либерализации обменного курса валют, проведенной по настоянию США в 2002–2003 годах. При отсутствии рыночной среды либерализация обменного курса привела к резкому падению уровня жизни населения. Государство вынуждено было резко сократить денежное предложение, чтобы снизить спрос на валюту. В противном случае все валютные ресурсы Узбекистана ушли бы на удовлетворение потребительского спроса за счет импорта. Кроме того, государство сократило торговую активность, ввело огромные импортные пошлины и усилило налоговый пресс. Все это в совокупности на фоне накопленных ранее проблем привело к тому, что ситуация для общества стала совсем невыносимой. Особенно остро она стояла в связи с тем, что совсем рядом, в странах, переживших рыночную трансформацию общества – в России, Казахстане, даже в Киргизии, ситуация носила совершенно иной характер. И сравнение было явно не в пользу Узбекистана.

В Андижане нарыв прорвался. Но режим показал, что у него еще есть порох в пороховницах, и при этом он продолжает пользоваться поддержкой в армии, силах безопасности и среди части местных элит. Несомненно, в восточном обществе основой опоры власти на местах являются местные элиты, которые в обмен на право контроля над местными ресурсами обеспечивают лояльность подконтрольного им региона. В Андижане эта схема дала сбой. Часть местных элит выступила против власти.

Причины произошедшего нам неизвестны. Возможно, группу предпринимателей, связанных с организацией "Акромия", представляющей часть местной андижанской элиты, окончательно отодвинули в сторону, и они посчитали, что в новых условиях после киргизских событий и на фоне растущего недовольства населения у них есть шанс на успех. Однако тот факт, что вся остальная страна, за исключением близлежащих ферганских городов Ильичевска и Пахтаабада, осталась вне событий, позволив сконцентрировать силы против андижанцев, говорит о том, что в других регионах региональные элиты продолжают контролировать ситуацию и остаются лояльными Ташкенту. А это наряду с силовыми структурами сегодня основной инструмент опоры власти Каримова.

Самый главный вопрос: как будут развиваться события дальше? В принципе, Ташкент может сохранять стабильность и контроль над ситуацией достаточно долго. Для этого у него есть жесткая система организации и контроль над ресурсами, которые обеспечат лояльность элит, армии, а также минимальные потребности населения. При этом будет поощряться трудовая миграция, чтобы избавиться от лишнего населения. Не будет у Каримова и особых проблем с международным сообществом. В конце концов, непопулярные режимы есть везде. И какова будет их судьба, зависит от множества факторов, большинство из которых скрыто от широкой общественности. Можно согласиться с Черчиллем, который когда-то говорил, что "политическая борьба в СССР напоминает ему схватку бульдогов под ковром. Время от времени на поверхность выбрасывают чей-то политический труп".

Что будет дальше с Узбекистаном, мы не знаем, но осадок от Андижанских событий остался очень неприятный. Слишком близко от нас находится эта страна, населенная трудолюбивым народом, которому не повезло в начале девяностых, когда определялось, по какому пути пойдет каждая из республик бывшего СССР. Очень жаль.