Урегулирование проблемы непризнанных государств: мультикультурализм или независимость

Михаил Александров

Ниже приводится текст доклада на тему «Мультикультурализм и политические модели XXI века», сделанного на научно-практической конференции в Женеве 30 ноября – 2 декабря 2005 года

Возможно ли урегулирование этнических конфликтов на основе политики мультикультурализма? Для ответа на этот вопрос необходимо, прежде всего, разобраться с понятием мультикультурализма. Я склонен рассматривать это понятие в узком и широком смысле. В узком смысле слова мультикультурализм – это политика государства по признанию и поощрению культур этнических групп, проживающих на его территории. Понятно, что на основе узкого понимания мультикультурализма добиться урегулирования этнических конфликтов невозможно. Это объясняется тем, что этнические конфликты являются борьбой не за культурные права, а за политические и экономические интересы этнических групп.

Поэтому для того, чтобы мультикультурализм мог рассматриваться как возможная основа для урегулирования этнического конфликта, это понятие должно быть дополнено политическим измерением. Таким образом, понятие политического мультикультурализма может быть определено как политика государства по обеспечению национальных групп в системе политической власти и государственного управления. В практике некоторых государств политический мультикультурализм сейчас применяется и довольно активно. В США, например, представители различных этнических групп присутствуют в системе государственного управления на различных уровнях, включая высшей эшелон, ключевых ведомств, а также в Конгрессе. Таким образом, они оказывают реальное влияние на выработку и формирование внутренней и внешней политики своей страны.

В Австралии, где я имел удовольствие довольно долго работать, политический мультикультурализм также получил признание, правда, пока в ограниченном масштабе. Что это значит? Представители различных этнических групп принимаются на работу в различные министерства и ведомства. Правда, на низком и среднем уровне. Причем, даже в рамках этой ограниченной системы существует определенная градация этнических групп. Одни, которые пользуются большим доверием, могут занимать позиции вверху среднего эшелона управления. Другие, например, славяне не продвигаются выше верхней границы низшего эшелона. Что касается высшего звена управления, то оно укомплектовано исключительно англосаксами. В парламенте представители этнических меньшинств составляют в не более одного процента, а в правительстве они вообще отсутствуют.

Вообще, отличительной чертой политического мультикультурализма является то, что он характерен для эмигрантских сообществ. И это вполне объяснимо. Иммигранты, прибывающие на жительство в ту или иную страну на основе их собственного добровольного выбора понимают, что могут претендовать лишь на ограниченную роль по сравнению с теми, кто живет в данной стране уже не одно поколение. Более того, они не имеют компактного проживания и традиционных территорий, которые могут считать своими. Между тем, лидирующий этнос стремиться не допустить чрезмерного влияния новых этнических групп до их полной интеграции в местное сообщество. Поэтому этнические меньшинства в эмигрантских сообществах оказываются перед выбором, либо ассимиляция, либо сохранение статуса людей второго сорта.

Понятно, что такая форма политического мультикультурализма вряд ли может служить моделью урегулирования конфликтов в непризнанных государствах. Дело в том, что этнические группы, проживающие в зонах конфликтов, являются коренными жителями этих территорий. Как таковые, они рассматривают себя равными по статусу с титульной национальностью метрополии и не согласны ни на добровольное ограничение собственных прав, ни на ассимиляцию.

Однако, мир многообразен и можно найти примеры политического мультикультурализма, который мог бы быть приемлем для национальных меньшинств, являющихся коренными жителями конкретного государства. Опять таки из своего опыта приведу пример Зимбабве. Там существуют две основные этнические группы – шона и ндебеле, если конечно не считать белых переселенцев, но мы их для чистоты восприятия возьмем в скобки. Народность шона проживает на севере страны и является более многочисленной. Ндебеле проживают на юге и являются более воинственным племенем. Когда шла война за независимость силы сопротивления были структурированы по национальному признаку. Движение ЗАПУ объединяло ндебеле, а ЗАНУ – шона.

После победы, эти два движения вступили в прямой конфликт друг с другом. Если бы применялись принципы чистой демократии, то более многочисленные шона получили бы всю власть, а ндебеле оказались бы за бортом. Это неминуемо привело бы к новому витку вооруженной борьбы и последующему распаду страны по национальному признаку. Однако лидеры двух племен поступили мудро. Они договорились о квотном разделении властных полномочий. Президентом стал шона, вице-президентом – ндебеле. Квотная система пронизала весь госаппарат снизу доверху. Была также создана новая объединенная партия, также с квотным принципом распределения должностей. В стране воцарилась политическая стабильность и Мугабе бессменно правит вот уже который год раз за разом выигрывая выборы. Ничего этого не было бы, если бы две народности не пришли к согласию.

Таким образом в Зимбабве мы имеем относительно продвинутую систему политического мультикультурализма. Однако и она не лишена недостатков. Такая система не защищает от этнической ассимиляции. Примером этому может служить Новая Зеландия, где уже лет 15 политика мультикультурализма в отношении коренного населения – маори. Сейчас представителей этой этнической группы можно увидеть даже в новозеландском правительстве. Они солидно представлены во многих министерствах и ведомствах, в бизнесе и спорте. Тем не менее, это происходит на базе англосаксонских ценностей, за счет утраты национальной самобытности и традиционного образа жизни. Это, кстати, вызывает неприятие и даже протест маори старшего поколения, но их время уходит. Поэтому новозеландская модель мультикультурализма есть не что иное как модель ускоренной ассимиляции коренного населения. А зимбабвийская модель мультикультурализм возможна лишь на базе очень близких культур. Все-таки разница между культурами ндебеле и шона неизмеримо меньше, чем между англичанами и маори.

Встает вопрос, а возможна ли зимбабвийская модель в условиях Южного Кавказа, где мы имеем дело пусть с разными, но все-таки очень близкими культурами? Думаю, что зимбабвийская модель могла бы быть применима к Закавказью, если бы она начала осуществляться сразу после распада Российской Империи в 1917 году. Вспомним, ведь тогда возникновению национальных государств предшествовало создание Закавказского сейма. То есть теоретически была возможность построить цельное закавказское государство. Однако националистические устремления местных лидеров, прежде всего, грузинских меньшевиков, взяли верх. Они бросились создавать национальные государства, принудительно присоединяя к ним другие этнические группы. Так фактически возникли грузино-осетинский, грузино-абхазский и карабахский конфликты. Они берут свое начало с тех далеких времен, а не с начала 90-х.

После прихода в Закавказье большевиков Сталин попытался реализовать компромиссную модель. Была создана Закавказская Федерация, которая при существовании национальных республик имела наднациональные органы управления. В перспективе ЗСФСР имела шанс трансформироваться в мултикультурное общество, что возможно было бы идеальным решением для Закавказья. Однако влияние этнического, прежде всего, грузинского национализма вновь сыграло разрушительную роль. Теперь уже грузинские большевики встали в резкую оппозицию к ЗСФСР. Всем известен скандальный эпизод, когда Орджоникидзе, не вытерпев возражений, ударил лидера грузинских коммунистов Мдивани. А тот бросился жаловаться Ленину и Троцкому на Орджоникидзе, Сталина и Дзержинского. Таким образом, теперь уже грузинские национал-коммунисты были главной силой, препятствовавшей реализации мультикультурной модели в Закавказье.

В итоге ЗСФСР просуществовала до 1936 года, когда в соответствии с новой Конституцией СССР была преобразована в самостоятельные союзные республики – Грузию, Армению и Азербайджан. При этом Абхазия была понижена до автономной республики в составе Грузии, а Южная Осетия и Нагорный Карабах сохранила статус автономной области. Возможность применения мультикультурной модели к всему Закавказью отпала навсегда. Отпала она и внутри Грузии и Азербайджана. Объяснялось это особенностями советского мультикультурализма.

Думаю, что никто не будет отрицать, что в СССР политический мультикультурализм находился на достаточно продвинутой стадии. В Верховном Совете существовало две палаты. В верхней палате были представлены депутаты от всех союзных и автономных республик, автономных областей и округов. Правительство и ЦК КПСС также комплектовались по квотному признаку. Представители различных национальностей работали в центральных советских министерствах и ведомствах. Я сам работал в МИДе СССР и хорошо помню сколько представителей других республик работало у нас. Кстати, многие из них до сих пор там работают.

Однако, у советского мультикультурализма была одна отрицательная черта. В то время как на федеральном уровне мультикультурализм был официальной политикой, на уровне союзных республик ситуация была прямо противоположной. Там проводилась политика приоритета титульной нации. Поэтому даже в таких многонациональных республиках как Грузия или Азербайджан у власти находились титульные нации, а представители других наций и народностей оказались дискриминируемым меньшинством. Причем, со временем титульные нации союзных республик стали распространять свой контроль и на автономные республики и области, проводить политику насильственной ассимиляции и переселения. В итоге в Абхазии, например, абхазы оказались в значительном меньшинстве. В Южной Осетии этнический баланс также сместился в пользу грузин. Аналогичный процесс проходил и в Карабахе.

Это вызвало защитную реакцию этнически меньшинств. В Абхазии, например, почти каждое десятилетия проходили народные сходы в пользу выхода из Грузии. В Карабахе армяне ставили вопрос о передачи их автономии Армении. Однако союзные власти не решались на резкие движения и конфликт загонялся вглубь. Тем не менее к моменту распада СССР еще существовала возможность решить эту проблему применив советскую модель мультикультурализма к отдельным союзным республикам. То есть речь могла идти о создании в Грузии и Азербайджане договорных федераций. Это означает, что Грузия и ее бывшие автономии могли бы сформировать единое государство с наднациональными органами власти и с квотным принципом представительства основных этнических групп в правительстве, парламенте, основных министерствах, вооруженных силах и полиции. Достаточно вспомнить, что еще в 20-х годах Абхазия не возражала против такой формы объединения с Грузией. Думается, что такая модель могла бы устроить и Южную Осетию и Джавахетию.

Азербайджан мог бы предложить такую форму государственного устройства Карабаху сразу же после того, как карабахцы выступили с требованием о присоединении к Армении. С учетом того, что в самом Азербайджане и особенно в Баку проживало очень много армян и им вовсе не хотелось превращаться в беженцев, я думаю, что тогда НКАО могла бы рассмотреть такой вариант. Однако момент для реализации этого сценария был упущен. Волна этнического национализма вновь захлестнула Закавказье, также как в 1918 году.

Здесь я хочу процитировать известного грузинского философа Мераба Мамардашвили, который дал исчерпывающую оценку настроениям грузинского общества конца 80-х годов: «Грузинская интеллигенция не использовала последние пять лет, чтобы сказать правду своему народу. Вместо того чтобы бороться с уже привившимися дурными качествами — с ложно понятым патриотизмом, отсталостью, влюбленностью в себя, спесивостью, убежденностью, что мы самые хорошие, самые умные, самые красивые и никто другой нам не нужен, — интеллигенция подыгрывала порокам, укоренившимся в народе...»

«Ныне в этой сложной ситуации всем следует прояснить суть национального движения как исторической задачи, как части универсальной борьбы за свободу, за национального государство. Национальные меньшинства являются составными частями нашей грузинской судьбы. Без мусульманской нации нет грузинской нации… Защищая достоинство абхаза, армянина, осетина - защищаешь свое достоинство, иначе для меня не существует высокое понятие грузина. Я с ними жил и живу. И никому не позволительно измерять градус моей грузинственности. И если мы успеем показать пример законодательства, построения новых социальных норм, то есть то, что в свое время сделал великий Давид Строитель, строивший жизнь посредством закона, и докажем свою силу и достоинство, то успокоятся и осетины, и абхазы, найдя в них свои подлинные интересы, а не фальшивые, за которыми они бегут, отстаивая мифическую Абхазскую республику».

Слова Мамардашвили так и остались не услышанными. Вместо переговоров и справедливых предложений по созданию мультикультурного общества, грузины и азербайджанцы выбрали силовой вариант. В результате военных действий, не принесших успеха метрополиям, в Закавказье возникло три непризнанных независимых государства. Думаю, что сейчас уже невозможно повернуть колесо истории вспять. Войны нанесли слишком чувствительные раны. Эти раны заживут не скоро. Должно смениться два поколения – тех кто воевал и детей, помнящих войну. Загнать непризнанные государства обратно в состав метрополий без применения силы со стороны международного сообщества не удастся.

Но встает вопрос, а нужно ли это международному сообществу? Какой смысл искусственно воссоздавать распавшиеся государства? Ведь никто не собирается воссоздавать Югославию или СССР. В конце концов и Грузия и Азербайджан сами виноваты в том, что произошло. Отделение от них бывших автономий станет разумной платой за их серьезные политические ошибки. Более того, Ни Тбилиси, ни Баку не заинтересованы в том, чтобы на их территории вечно существовал этнический конфликт. Поэтому наилучшим вариантом дл этих стран было бы признать независимость отделившихся республик, если конечно власти Грузии и Азербайджана не вынашивают планов этнической чистки. То есть хотят присоединить территории, но изгнать людей. Однако такой вариант в принципе не приемлем для России и, возможно, для Запада. Хотя косовский прецедент внушает опасения, что запад готов пойти на вариант этнических чисток и в Закавказье.

Поэтому отвечая на вопрос темы своего доклада, хочу заявить: я вижу решение проблемы непризнанных государств только в независимости. Мультикультурализм в данном случае не сработает. Ожидаемое признание независимости Косова может создать благоприятные международные условия для признания независимости четырех непризнаных государств постсовеского пространства. С точки зрения России защита Сербии сейчас утратила всякий смысл. Сербы сдались Западу. Там отсутствует движение сопротивления, как например в Ираке. Нельзя помочь тем, кто сам не хочет себе помочь.

Поэтому Россия должна предложить Западу размен: признание независимости Косова в обмен на признание четырех непризнаных государств. Это решение в виде пакета могло бы быть узаконено Совбезом ООН. Если же Запад признает Косово в одностороннем порядке, не признавая независимость четырех непризнаных государств, то Россия могла бы признать их, но не признавать Косова. То есть возможности для дипломатической игры у нас есть и их нужно использовать.