Новый этап хозяйственного строительства постсоветской Центральной Азии

Владимир Егоров

С обретением суверенитета постсоветские республики Центральной Азии столкнулись с более сложной нежели декларирование политической независимости, задачей построения национально экономики. Решение этой задачи означало, во-первых, определение вновь «рекрутированными капитанами» нового курса хозяйственного «плавания», во-вторых, преодоление зависимости от советского разделения труда и «диктата» старшего северного брата, воспринимаемого значительной частью бывших «первых секретарей» указующим центром, не только раздававшим фонды, но и препятствующим полному отождествлению собственного кармана с государственным. В реализации первой части задачи следовало уяснить: «какой, если не административно-командной, должна быть новая организация общественного хозяйства?», а, следовательно: «какую, если не абсолютную, роль в экономике должно играть новое суверенное государство?». И другое: «каким конкретным содержанием обнимается понятие рыночной-либеральной экономики»? На первый взгляд нет ничего проще: по мнению большинства тогдашних революционных преобразователей (в том числе и российских) государство должно было выйти из хозяйственной сферы, а либерализация ее институциональных основ последней отождествлялась с частным капитализмом.

Практика реформирования высветила неоправданный ригоризм этих посылов. Достаточно эффективная экономическая политика Казахстана явилась таковой во многом благодаря воплощению в жизнь главной закономерности переходного периода, смысл которой сводится к тому, что минимизация государственного присутствия в экономике прямо пропорциональна росту реального сектора хозяйства и рыночных отношений. Упреком недавним критикам сильной государственной политики Казахстана в экономике и признанием сближения подходов двух стран в хозяйственном реформировании, прозвучали слова президента Н. Назарбаева в Государственной Думе во время последнего визита в Москву о том, что стабильный рост России связан с укреплением экономических позиций государства.

Однако если казахская правящая элита постепенно подменяла директивные функции руководства рыночными, а значительная часть национальных корпораций становилась равноправными субъектами товарного хозяйства, то необходимость главенства «общенародных интересов» туркменским руководством воспринималась своеобразно. Все рычаги власти, в том числе в экономике (на уровне, превосходящем самые жесткие советские образцы) делегировалась «главному гаранту интересов всех туркмен» Туркменбаши. Сохранение прежних командных методов препятствовало и аграрной реформе в Узбекистане.

Раньше других осознание существа процесса либерализации хозяйства страны, создание равных возможностей всех участников рынка; гармонизации частных, групповых и общенародных интересов, пришло также Астанинской администрации. И как результат – казахстанские реформаторы минимум на пятилетие опережают Россию, не говоря о постсоветских странах Центральной Азии, в демократизации кредитной системы – главного локомотива генерации мелкого и среднего бизнеса. Первыми в Казахстане поняли порочность ставки в аграрном секторе исключительно на частный капитал. Перспектива роста сельского хозяйства республиканским руководством видится в слиянии в групповую мелкой крестьянской собственности. Кроме того, декларируются равные возможности всех в реализации провозглашенной Н. Назарбаевым в 2003 году индустриально-инновационной стратегии.

В решении второй части задачи, вопреки логике мировых интеграционных процессов бывшая компартноменклатура, активно рапортующая в советские времена о достижениях в построении социализма, с тем же рвением взялась за разрушение материального фундамента интернационализма. Остракизму подверглись не только «порочные» общественно-экономические и гуманитарные связи, налаживаемые в ходе общего семидесятилетнего существования в СССР, но и отношения, уходящие вглубь веков.

Справедливости ради следует заметить, что политика Ельцинской администрации, фактически игнорирующая собственно российские интересы как нельзя лучше способствовала разрушению единого экономического пространства. Даже Казахстану дольше все сопротивлявшемуся дезинтеграции, настойчиво испрашивающему дозволения остаться в рублевой зоне было «указано на дверь». Непонятно от кого отстаивая свою независимость, тогдашние рулевые России по глупости или злонамеренно ушли из бывших союзных республик.

Разрыв традиционных хозяйственных связей отозвался экономическим спадом и резким снижением уровня жизни населения. Даже в наиболее благоприятной, в начале 90-х годов экономике Узбекистана на плаву временно удалось удержаться только одному предприятию – ташкентскому производственному объединению им. Чкалова, выпускающему военно-транспортные самолеты ИЛ. Сборка корейских автомобилей и американских комбайнов кроме внешнего антуража серьезных последствий для экономического благосостояния страны не имела. В первом квартале 1992 года 538 предприятий и объединений республики резко снизили объем производства. Сократилось производство электроэнергии, угля, стали тракторов и т.д. Национальный доход упал на 31% по сравнению с 1991 годом. Аналогичная ситуация складывалась и в других государствах. Объем промышленного производства Казахстана в 1994 году сократился на 25%, а ВВП в 1995г. уменьшился на 31% по сравнению с 1991г. О степени последствий развала хозяйственной интеграции в некогда единой стране для народа Туркмении можно судить по тому факту, что и сегодня значительная часть ее населения лишена элементарной возможности удовлетворять свои потребности в хлебе. Полной деиндустриализацией обернулся распад единого экономического организма для Киргизии.

Дезинтеграционные процессы стимулировались щедрыми посулами Запада, сформировавшими у значительной части центральноазиатской политической элиты ложные представления о том, что поток благ посыплется «как из рога изобилия» сразу после декларации приверженности западным ценностям. Однако надежды на дармовые блага не оправдались. Например, общий объем предоставленных Всемирным банком кредитов Узбекистану с 1994 года составил около 600 млн. долларов, т.е. 50млн. долларов ежегодно, что в сравнении с 15 миллиардным ВВП этой страны ничтожно мало.

В планы западных партнеров не входила безвозмездная модернизация хозяйств вновь обретенных «друзей». Внедрение высоких технологий и создание современных производств, манящие миражом оазиса, идущего из советской «бесплодно пустыни», в реальной практике обернулись безудержным стремлением европейских и американских ТНК принять участие в дележе «пирога» природных ресурсов. Так в Казахстане зарегистрировали свою деятельность 1600 филиалов транснациональных корпораций с числом сотрудников более 18 тыс.человек. Общий объем их инвестиций по отраслям выглядит следующим образом: 60% добыча сырой нефти и газа, цветная металлургия – 10%, черная металлургия – 5%, газовая промышленность – 5%. Совокупные иностранные инвестиции в горнодобывающую промышленность в период 1993-2004 г. составили более 15 млрд. долларов.

Сценарий «сдачи» центральноазиатского народного достояния несколько отличался от российского, предполагавшего распределение последнего среди полутора десятков доморощенных «везунчиков». То обстоятельство, что национальные бизнес-элиты не располагали советским опытом распоряжения недрами их первоначальная миссия сводилась к скромной роли «приискателя» выгодной партии для освоения нефтяных и горнодобывающих месторождений. Не менее сотни миллионов долларов получил с британского инвестора Карагандинского металлургического комбината Лакшми Миттала, нынешний глава евразийской финансовой группы Казахстана г-н Машкевич. Не трудно представить, что в этом сценарии материальные блага не обошли стороной и тех, кто непосредственно держался за «штурвал» суверенного «корабля». Суммы, осевшие на зарубежных счетах до сих пор не дают покоя тем представителям нарождающегося элит-класса, которым не довелось успеть, или успеть «в полной мере» поучаствовать в дележе национального достояния.

Оценив выгоду «правильного» выбора между западными ценностями и абсолютизацией «патриотизма», стал единственным властителем не только благополучия и духовных устремлений своих граждан, но и недр, вод и небес страны первый туркмен Сапармурат Ниязов. Давно всем ясное положение дел в Туркмении получило публичное подтверждение в недавно обнародованном докладе британской организации Global Witness (GW), настойчиво искавшей в темном туркменском бизнесе российский след. В нем говориться, что «со времен обретения республикой формальной независимости в 1991 году и установления тирании президента Ниязова туркменский народ не получил ни цента» от поставок природного газа (ежегодный объем полученных средств 2 млрд. долларов).

Природные ресурсы или отсутствие таковых в постсоветском центральноазиатском пространстве стали основным фактором хозяйственного развития. Активная разработка полезных ископаемых Казахстаном позволила преодолеть деструктивные последствия развала  и довести ежегодный прирост экономики до величин сопоставимых с прыжком китайского дракона. Привлечение инвестиций в узбекскую золотодобывающую, урановую промышленность и активное освоение приаралья вселяет оптимизм в оценку темпов продвижения вперед данную президентом Исламом Каримовым. Фантастическому, в прямом смысле слова рывку хозяйства Туркмении (ежегодных 20%)  широко рекламируемому официальными властями можно только удивляться.

Нефтедоллары и доходы от ГМК определяют не только экономическое развитие, но и социально-политические процессы в странах, активно экспортирующих содержимое недр. Если источники нестабильности в Киргизии следует искать в отсутствии достаточных материальных средств на всех уровнях социально-экономической стратификации и нищете масс, то возможность перераспределить хлынувшие финансовые потоки не дают покоя далеко не бедным представителям оппозиции Казахстана и Узбекистана. Не просматривается ни одного радетеля за права угнетенных в составе «Демократического выбора Казахстана». Так же вряд ли страдал от материального недостатка поборник прав человека, лидер «Солнечного Узбекистана» Санжар Умаров.

Не всегда отсутствие избыточных долларов от продажи природных богатств оборачивается негативными последствиями. Современный Таджикистан пополняет череду примеров мировой хозяйственной практики подтверждающих это положение. Совместные усилия руководства республики и России предотвратили скатывание этого центральноазиатского государства в перевалочную базу международного наркотрафика и терроризма, обеспечили возможность мирного развития региона. При этом безусловной заслугой таджикской администрации стало верное определение приоритетов этого развития. Небольшие деньги, которыми располагает власть направляются в объекты, определяющие долгосрочные перспективы страны. Совместно с Китаем  реализуются проекты по строительству тоннелей и дорог. Используются уникальные гидроресурсы, являющиеся сегодня, в условиях мирового энергодефицита стратегическими. Строительство Сангтудинской и Рогунской ГЭС призвано решить не только внутренние социально-экономические проблемы, но и послужить примером для новых, серьезных инвестиционных проектов. «Таджикистан превращается в явного регионального лидера» – заметил во время недавнего визита в Душанбе председатель правления РАО ЕЭС А. Чубайс.

Вряд ли преувеличением будет считать, что в настоящий момент экономики государств Центральной Азии переживают качественно новый этап своего строительства (исключение составляет «стабильная» Туркмения). Такая оценка обусловлена несколькими причинами. Во-первых, национальные бизнес-сообщества сформировались в самостоятельную, активно влияющую на хозяйственные процессы силу. Новое положение потребовало их интеграции. В прошлом году стремление к объединению предпринимателей увенчалось созданием Конгресса Бизнес-Ассоциаций Центральной Азии и России (КБАЦА и Р). Во-вторых, значительно активизировалось сотрудничество в рамках региональных альянсов: ШОС и Евразэс. Состав последнего пополнился новым членом – Узбекистаном. В-третьих, мощным стимулом нового этапа хозяйственного развития стран Центральной Азии стал поворот вектора торгово-экономических связей в сторону прежних, исторически сложившихся направлений сотрудничества.

Свежее дыхание традиционным экономическим отношениям явило осознание политическим руководством стран региона необходимости выработки собственного пути развития, а не слепого следования направлением предписанным западными ценностями. Переломными в этом плане стали трагические Андижанские события, логически завершившие начатые в 2003 году перемены в политическом климате Центральной Азии. Пошатнувшееся положение последнего военного плацдарма США в этом регионе – авиабазы «Ганси» на территории Киргизии еще одно звено в цепи событий изменивших политический ландшафт. Прошедшие изменения на постсоветском пространстве Центральной Азии благоприятствуют утяжелению позиций российских инвестиций в регионе.

Вместе с тем не правы те, кто полагает, что новая ситуация означает восстановление экономического порядка в прежнем советском формате. Отношения с позиции «сильного» безвозвратно ушли в прошлое. Нынешняя реальность хозяйственного сотрудничества наполняется здоровым прагматизмом. Даже самый последовательный партнер России в Центральной Азии – Казахстан, не скрывая, при каждом удобном случае обозначает приоритет своих национальных интересов. Присоединяясь к единой позиции стран ШОС в вопросах американского присутствия в регионе, Астана заключила «Индивидуальный план сотрудничества» с НАТО, приступила к подготовке ТЭО строительства железной дороги Жезказган – Саксаульское – Шалкар – Бейнеу, являющейся частью транзитного коридора «граница Китая – порт Актау – Баку – Грузия – Турция – страны ЕС» в обход России, подчеркивает скептическое отношение к проектам руководителя российского Минатома С. Кириенко регенерировать производственное сотрудничество в рамках бывшего Минсредмаша СССР, заявила о своем участии в нефтепроводе Баку – Тбилиси – Джейхан.

Доминирование, или по крайней мере сильное российское присутствие может состоятся только при условии более привлекательных инвестиционных проектов. Понятно, что преодоление мощной конкуренции и аккумулирование значительных финансовых ресурсов для выполнения этой задачи не по силам, даже значительно окрепшему отечественному частному капиталу. Гарантом успеха в осуществлении сильной экономической политики в центральноазиатском регионе становятся государственные гиганты: Газпром и РАО ЕЭС.

При этом заметным событием внутри России, играющим позитивную роль в продвижении российских инвестиций в ближнее зарубежье стал оформившийся тандем  государственных хозяйственных структур с частным капиталом. Союз РАО ЕЭС и РУСАЛа, опробованный на реализации кластерного проекта в Красноярском крае, успешно работает в Таджикистане, заявил о своих намерениях участвовать в модернизации энергетического комплекса Киргизии, в частности АО «Северэлектро» и Камбар-Атинских ГЭС.

Присутствие российского капитала в Центральной Азии, за последнее время, заметно «прибавило в весе». Составлен план 37 узбекско-российских инвестиционных проектов общей стоимостью 2,09 млрд. дол. Кстати заметить, что с 1992 по 2002 год по различным государственным и частным каналам американцы вложили в экономику Узбекистана всего 522 млн. 300 тыс. дол.

Получила поддержку на межгосударственном уровне сделка дочерней компании ГМК «Норильский никель» по приобретению активов (50% акций СП «Зеравшан-Ньюмонт») американской золотодобывающей корпорации Newmont Mining. В Кандымском нефтяном консорциуме доля российского «Лукойла» составила 90%. Амбициозные планы этого инвестора могут позволить потеснить «Шеврон» и стать второй после КазМунайГаза компанией в Казахстане. В планах нефтяного гиганта строительство газохимического комплекса в районе Карачаганакского газоконденсатного месторождения в Западно-Казахстанской области, участие в четырех геологоразведочных проектах на шельфе Каспия, семи проектов по добыче на суше и в Каспийском трубопроводном консорциуме, приобретение месторождений «Южное Забурунье» и «Южный Жамбай». Замечательно, что на казахстанском рынке появляются относительно небольшие российские «игроки». Челябинский цинковый завод завершил сделку по покупке 51% акций компании «Nova-Цинк», занимающейся добычей и обогащением свинцово-цинковых руд месторождения «Акжал». Межгосударственное российско-казахстанское соглашение предполагает разработку урановых залежей «Заречное».

Помимо уже упомянутых проектов с Киргизией в области электроэнергетики российское ОАО «Аэропорт Внуково» планирует вложить 100 млн. дол. в строительство аэропорта на побережье курортного озера Иссык-Куль, компания «Винт Стоун» начнет реализацию инвестиционного проекта в газовой отрасли на 300 млн. дол. Представляются многообещающими перспективы сотрудничества России и Киргизии в ураноперерабатывающем производстве на основе Кара-Балтинского горнорудного комбината.

Диссонансом на фоне общего улучшения инвестиционного климата в Центральной Азии выглядит обстановка в Туркмении. Аккумулированные на счетах Deutsche bank средства расходуются на возведение сооружений, призванных увековечить великого сердара. Бесчисленное количество монументов и грандиозных высоток с барельефами туркменбаши венчают проекты века – Каракумское море, лесные массивы вокруг Ашхабада, Транс-Каракумский железнодорожный «тупик». В то же время напрочь отвергается предложение «Лукойла» поучаствовать в разработке Каспийских нефтяных месторождений. Одним словом туркменский инвестиционный климат не радует «хорошей погодой».

Положение в Туркмении еще раз подтверждает важность государственного фактора в создании оптимальных условий реформирования хозяйственного организма, в переходный к рыночной экономике период.