К вопросу об определении понятия «соотечественники за рубежом»: опыт России

09.10.08, www.ruvek.ru

Вопрос, обозначенный в заголовке данной статьи, занимает особое место в ряду других, нуждающихся в безотлагательном разрешении, – это не просто предмет теоретических изысканий, а огромной важности аспект практической политики России.

Прежде чем перейти непосредственно к теме, необходимо акцентировать несколько важных для понимания сути понятия "соотечественники за рубежом" моментов.

На сегодня российские исследователи академической школы завязли в терминах и в основном пытаются определить, как правильно продефинировать феномен, именуемый в государственных документах как "зарубежные соотечественники". Чаще всего научное сообщество признает некоторую тождественность понятий "зарубежные соотечественники" (далее просто «соотечественники») и "диаспора".

Но на этом терминологическая путаница не заканчивается. Так, В.А. Тишков, профессионально занимающийся проблемами нации в их этносоциологическом ключе, не приемлет термин "диаспора", предлагая взамен термин "нация-партнер", который вообще лишен какого бы то ни было смысла, так как единой русской нации, в ее традиционном понимании, в той же Украине, нет, и тогда совершенно не ясен критерий ее идентификации.

Начнем с того, что под "диаспорой" (фр. diaspora – рассеяние) традиционно понимается часть народа (этнической общности), живущего вне страны его происхождения, в новых районах своего расселения. Но современное понятие "диаспора" не соответствует своему классическому эквиваленту, который изначально использовался в очень узком контексте иудо-еврейской культуры. Какие народы можно считать классически "рассеянными" по разным территориям в век, когда глобализация вообще стирает все границы традиционных стран?

Рассматривая такое явление, как диаспора в современном глобальном мире, исследователи, как правило, акцентируют внимание на одном из двух пунктов: 1) феномен современной диаспоры невозможно понять без анализа различных компонентов глобализации, и тогда диаспора приобретает черты транснациональной общины; 2) неотъемлемым условием изучения феномена современной диаспоры является процесс распознания различных ее типов (то есть необходимо определить, является ли страна происхождения диаспоры суверенной, является ли диаспора результатом добровольной миграции или вынужденного переселения и т.п.).

Так, по классификации Дж. Армстронга, современные диаспоры делятся на "мобилизованные" – те, которые обладают высоким политическим, экономическим и организационным потенциалом, и "пролетарские", которые не имеют навыков для эффективного действия в своих коллективных интересах.

Следуя логике типологизации диаспоры как феномена, в свою очередь отметим, что внутри одной диаспоры в принципе можно вычленить разные социальные слои, на основании чего можно определить диаспору не как некое корпоративное сообщество, а как союз корпораций.

Рассматривая диаспору как союз корпораций, логично предположить, что выживает та диаспора, которой удается соединить интересы различных социальных групп (корпораций), в нее входящих. Прежде всего, интересы тех, кто, во-первых, является хранителем этнокультурного наследия, во-вторых, кто обеспечивает экономическую основу выживания диаспоры, в-третьих, кто создает общественно-политические институты для сохранения диаспоры.

В этой связи особенно важны персоналии и институции, являющиеся связующими звеньями между этими группами интересов. Много и достаточно активно пишут о таком явлении, как диаспоральный лоббизм, но ничего (или почти ничего) не пишут о диаспоральных коммуникациях и коммуникаторах. А ведь коммуникативные механизмы и их персонификация значимы как в сфере взаимодействия между различными группами интересов в диаспоре, так и между диаспорой и титульным государством.

В ситуации структурирования, которую сегодня переживает современная диаспора в условиях глобализации, именно механизмы коммуникации носят центральный характер. Таким образом, акцент на коммуникативных особенностях современной диаспоры может служить еще одной отправной точкой для понимания не только сути диаспоры в современном мире, но и ее дефиниции.

Еще один важный аспект, который отмечают почти все исследователи, состоит в том, что взаимоотношения диаспоры и титульного государства – ключевой момент в глобальном измерении проблемы развития современной диаспоральной структуры. Именно руководствуясь логической связью, диаспора – титульное государство, В. Коннор определяет современную диаспору как часть народа, которая живет вне родины (3).

Милтон Дж. Эсман определяет современную диаспору как возникшее в результате миграции этническое меньшинство, сохраняющее связь со страной своего происхождения. При этом Эсман выделяет следующие формы взаимодействия диаспоры страны проживания и так называемой исторической родины: обращение родной страны за помощью к диаспоре; диаспора способна непосредственно влиять сама на события в стране проживания и в стране "исхода"; страна "исхода" может выступать в защиту прав и интересов своей диаспоры (4). Известный финский исследователь С. Лаллукки определяет современную диаспору как явление, относящееся к сфере международных отношений.

Ясно, что при определении понятия "диаспора" есть вполне очевидные параметры, которые не стоят теоретических дебатов. Следует согласиться с рядом ключевых позиций по сути диаспоральной тематики и некоторые из них обозначить более четко.

Итак, феномен современных диаспор содержит в себе до сих пор слабо исследованное явление наложения друг на друга этнических, социальных и политических пространств, вследствие чего стало возможным возникновение и существование глобальных этнических анклавов, пересекающих границы культур и государств. По оценке Г. Шеффера, вследствие желания диаспор сохранять контакты со странами "исхода" и другими общинами того же этнического происхождения явно присутствует стремление диаспор к созданию трансгосударственных сетей. Иными словами, речь идет о создании сети социальных институтов той или иной диаспоры в различных странах и о структурировании транснациональных пространств, что предполагает наличие следующих составляющих в качестве определяющих моментов: социальная база (демографический и этнокультурный материал), институции, инфраструктура (диаспоральная логистика). Все это вместе позволяет говорить о диаспоре и определять ее как "пространственную величину" (дефиниция, предложенная английским этносоциологом А. Бра) современного мира, вбирающая в себя как пространство миграции и перемещения, так и пространство культуры, экономики и политики. Таким образом, современную диаспору мы можем определять в широком контексте как транснациональную сеть.

Очевидно и то, что в подобном глобальном контексте спор о традиционной терминологии – национальные меньшинства, нации-партнеры, диаспоры, соотечественники – представляется вообще лишенным всякого смысла. Ведь речь идет о транснациональных сетевых структурах, а как их именовать – это вопрос вторичный.

По оценке В. Д. Попкова, большинство современных исследователей сходятся во мнении, что существование диаспор как пространственных величин серьезно усложняет жизнь как принимающего общества, так и общества" исхода". Основной аргумент в пользу данного утверждения заключается в том, что пространство диаспоры населено не только теми, кто мигрировал, и их потомками, но равным образом и теми, кто остался в стране "исхода". Другими словами, пространство диаспоры включает в себя не только всю совокупность связанных генеалогий рассеяния, но и тех, кто остается на месте. Сеть связей транснационального пространства возникает, по мнению В. Д. Попкова, через цепочечную миграцию. Наличие такой сети связей облегчает коммуникацию для вновь прибывших мигрантов, позволяет адаптироваться к новой культуре и одновременно способствует сохранению большинства выигрышных моментов собственной культуры. В свою очередь возникновение и укрепление двойной идентичности лежит в основе постоянно расширяющейся области организованной негосударственной и неконтролируемой сети взаимодействия и обмена между различными группами людей, которые образуют устойчивые связи, минуя границы и институты.

Процесс идентификации внутри такой диаспоры безумно сложен, если не подходить к нему как к своеобразной игре. Ведь диаспоральность в большинстве случаев является актом доброй воли и соответственно происходит от желания каждого человека или группы людей добровольно (!) включиться в некую систему отношений, достаточно условную, но почему-то очень им необходимую. Причины могут быть самые разнообразные, начиная от исторически сложившихся форм поведения и традиционной жизни в коллективе себе подобных до консолидации в целях защиты собственных и корпоративных прав либо выбора диаспоральности в качестве профессии и средства решения социально-экономических проблем (феномен "профессиональных русских" в странах ближнего зарубежья).

В то же время диаспоральные сети являются не только саморазвивающейся структурой, но и структурой, способной к саморазрушению. Последнее происходит, если внутри диаспоры отсутствуют собственные механизмы урегулирования противоречий. В диаспорах, как в любой человеческой общности, выделяются так называемые разностатусные группы, между которыми существуют противоречия. А именно: между представителями старожильческих слоев и переселенцами новой и новейшей волн; между представителями разных регионов и мест "исхода"; между традиционными слоями и модернизированными кругами; между этнической элитой и широкими слоями диаспоры; между группами диаспоры в рамках конкурирующих национально-культурных объединений. Речь идет, следовательно, о самом первичном этапе – увязке интересов.

Главнейшая общественная интрига жизни диаспоры состоит в сохранении баланса между выгодной ассимиляцией и интеграцией – с одной стороны, и необходимой этноограниченностью и этнодистанцией – с другой стороны. Ассимиляция зачастую отрицается в принципе, интеграция у значительной части диаспоры вызывает опасения и ассоциируется со скрытой ассимиляцией, а этнодистанция становится самоцелью и трансформируется в сегрегацию.

Институционализированность – основной признак диаспоральных сетей. Отметим, что ряд исследователей выделяет именно институциональный признак как ключевой при определении понятия "диаспора". По мнению М.А. Аствацатуровой, решающим признаком диаспоры выступает именно формирование институтов и организаций, деятельность которых направлена на сохранение и развитие этнической идентичности, на эффективную социализацию (9). Однако само по себе наличие институтов без коммуникативных внедиаспоральных функций и соответствующей инфраструктуры для их реализации делает диаспору возможно и самодостаточной, но обреченной на изоляцию, что в современном мире означает то же самое, что и небытие.

В целом анализ развития диаспор в современном мире позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на всю специфику их генезиса, консолидационной составляющей, разницу общественно-политического, экономического, социокультурного потенциала, они выходят или стремятся выйти на одну магистральную линию – создание транснациональных сетей. Поэтому, определяя современную диаспору как часть народа, живущего за пределами страны своего происхождения, мы должны учитывать транснациональный потенциал пространства диаспоры. Устойчивость диаспоры к ассимиляции как еще одна ее непреложная отличительная черта достигается существованием некоего стержня, будь то национальная идея, историческая память, религия или нечто другое, что сплачивает, сохраняет этническую общность и не позволяет ей раствориться в иноэтнической среде

Возвращаясь к некоторому отождествлению понятий "диаспора" и "зарубежные соотечественники" в российской научной академической традиции, отметим, что все же, на наш взгляд, термин "диаспора" не соответствует смыслу и контексту всей российской истории, этногенеза русской нации и русского государства.

Русской онтологии соответствует термин "соотечественники".

И самое, пожалуй, важное, что делает абсолютно неприменимым термин "диаспора" к современным российским реалиям, состоит в следующем.

Когда в декабре 1991 года был упразднен СССР и на его обломках провозглашено Содружество Независимых Государств, лишь З. Бжезинский с присущей ему откровенностью заявил, что произошло крушение исторической российской государственности. Случившееся с русскими не имеет ни юридических, ни исторических прецедентов в мире.

Речь идет не о рассеянии (классическая диаспоральность. – Прим. авт.) в чужих странах, не о вхождении в состав уже давно сложившихся иных государств на условиях, признаваемых юридическими нормами своей эпохи (тогда можно говорить о национальном меньшинстве), а о произвольном разделении единого русского народа на территории его собственной исторической государственности.

В начале 90-х годов проблема соотечественников как часть "русской проблематики" была исключительно темой так называемого русского патриотического движения, в котором, как и в других сегментах общественного сознания, можно было найти самый широкий спектр взглядов и способов выражения – от экзальтированных радикалов, вообще отказывающихся обсуждать осуществимые методы разрешения проблем, до респектабельных и глубоко осмысливающих тему умов. Впервые на серьезном уровне русский народ был объявлен "разделенной нацией" в документах Второго Всемирного русского собора под эгидой Русской Православной Церкви, принятых в Свято-Даниловом монастыре в присутствии иерархов РПЦ с участием многих общественных организаций.

Именно тогда все "насильно разделенные русские", в одночасье потерявшие свое Отечество, стали именоваться совокупным словом "соотечественники". Однако беспощадные, хотя и хорошо аргументированные юридические и исторические оценки всему происходящему, данные Вторым ВРС, все же намного опережали динамику общественного сознания и так и не стали конкретной программой действий даже для многих из тех, кто их принимал.

За истекшие более чем 10 лет не было выдвинуто ни одной реально осуществимой и при этом разрешающей проблемы разделенного русского народа, наших соотечественников, проживающих ныне в новых независимых постсоветских государствах доктрины. Разрушение исторической России и превращение православного русского народа с его национальным самосознанием в "народонаселение евразийского пространства" или в некий "славяно-евразийский суперэтнос" и по сей день существенно довлеет над внутренней и внешней политикой России.

На рубеже 2000-х годов "русская тема" стала звучать в серьезных политологических работах авторов, не связанных с политикой, а представляющих научное сообщество России. Так, М. Стрежнева в работе, посвященной сравнительному анализу интеграционных механизмов ЕЭС и СНГ, отмечает, что этнических русских и тех, кто считает себя русскими по признаку принадлежности к русскому языку и русской культуре, можно считать разделенной нацией.

Автор далее полагает естественным, что более 20 миллионов этих не по своей воле "иностранных" русских, ставших формальными гражданами других постсоветских республик, в которых им случилось проживать на момент дезинтеграции СССР, вряд ли такая ситуация устраивает (10). Таким образом, соотечественники России за рубежом – это не диаспора (в смысле рассеяния), это 20 миллионов жителей исторической России, которые в одночасье потеряли свое Отечество и стали "разделенной нацией".

В данном контексте логично говорить о существовании на сегодня на постсоветском пространстве социокультурной реальности под названием "Русский мир". Несомненным автором понятия "Русский мир" является П.Г. Щедровицкий, который датирует время возникновения этого феномена 1993 – 1997 годами (11). Само словосочетание актуализировалось на рубеже тысячелетий, когда в качестве базовой формулы для осуществления российской политики в СНГ была высказана гипотеза о наличии на постсоветском пространстве общего социокультурного ядра.

Ключевой момент понимания сущности "Русского мира" и по сей день состоит в том, что в границах современной России и за ее пределами проживает одинаковое число русских людей, которые говорят и думают на русском языке. Такое положение вещей позволяет говорить о наличии потенциально объединенного (либо объединяемого) социума под названием "соотечественники".

Следует согласиться с мнением П. Щедровицкого, что парадокс сегодняшней ситуации состоит в том, что любая страна, претендующая на статус мировой державы, стремится не только к удовлетворению интересов своих граждан, но и к работе в интересах соотечественников, проживающих в других государствах, коими для России, несомненно, являются те, кто добровольно относит себя к "Русскому миру".

Говоря о "Русском мире" как о совокупном понятии, объединяющем российских соотечественников, можно выделить два этапа в его генезисе: 1) период концептуального оформления, который совпадает со второй половиной 90-х годов прошлого столетия; 2) период придания "Русскому миру" статуса государственной политики. Важной вехой на пути придания идеи "Русского мира" государственного статуса явилось выступление президента России В.В. Путина на Конгрессе зарубежных соотечественников в 2001 году. Следует отметить, что данный посыл в докладе президента был достаточно неожиданным не только для многих участников форума, но и для тех, кто готовил материалы к этому выступлению. Сам факт озвучивания идеи "Русского мира" на столь высоком уровне можно расценивать как коренное изменение концептуального подхода российского государства к своим соотечественникам за рубежом. К сожалению, этот факт не получил должного отражения ни в отечественных, ни в зарубежных СМИ.

Думается, что сегодня мы переживаем третий этап – попытку перейти к практическим действиям по структурированию "Русского мира".

Следует отметить, что, считая работу с соотечественниками одним из приоритетных направлений российской внешней политики, В.В. Путин вывел ее "из тени", в которой она пребывала долгие годы. Но проблема заключается в том, что на сегодня государственный аппарат не располагает четкой, утвержденной концепцией "Русского мира" и моделью создания его инфраструктуры. Таким образом, кризис национальной консолидирующей идеи – это беда не только России, но и ее политики в отношении своих соотечественников за рубежом. В этой связи нужно привести еще одну важную идею, принадлежащую П. Г. Щедровицкому, согласно которой если за идеей "Русского мира" не будет ничего, кроме слов, если не будет никаких действий, не будет волевой компоненты, то и "Русского мира" не будет. Иными словами: что является цементирующим фактором "Русского мира" за пределами государственных границ России?

Итак, только с началом 2000-х годов в России постепенно произошло официальное определение такого явления, как "соотечественники за рубежом". В этой связи необходимо акцентировать ряд важных моментов.

Традиционно в период существования исторической России как Российской империи понятие "соотечественник" трактовалось как "единоверец". В имперский период российской истории к "единоверцам"изначально причислялось не только великорусское население, но также украинцы и белорусы, входившие еще в эпоху Киевской Руси в православную христианскую ойкумену.

Не случайно именно их политические и гражданские права, сводившиеся по понятиям того времени к свободе вероисповедания, Россия активно защищала, начиная с XVII столетия в рамках Вестфальской системы 1648 года. Позже, после подписания в 1774 году Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией, Российская империя стала официально воспринимать и защищать как своих соотечественников-единоверцев православное население Балканского полуострова, что находит свое подтверждение в целой серии русско-турецких договоров, неоднократно заключавшихся на протяжении почти всего XIX столетия.

После Октябрьской революции 1917 года понятие "соотечественник" практически вышло из государственного обихода, хотя именно в водовороте тогдашних событий за пределами России образовалась обширная группа российских соотечественников, людей, многие из которых навсегда потеряли Родину по своему гражданскому статусу, но остались россиянами по своим корням и убеждениям. Помимо выехавших добровольно или с остатками Белой армии число тогдашних "эмигрантов первой волны" со временем увеличилось и за счет "неблагонадежных" граждан, выдавленных из страны политикой новой советской власти. Так "соотечественники" постепенно стали "лицами, лишенными советского гражданства" в силу идеологических причин и пребывавшими в таком статусе вплоть до 1985 года. В преамбуле последнего из действовавших в СССР времен перестройки законодательных актов о гражданстве – Законе СССР от 23 мая 1990 года "О гражданстве СССР" уже говорилось, что никто не может быть лишен гражданства или права изменить гражданство, с важным уточнением – произвольно. Статья 23 Закона предусматривала возможность лишения гражданства СССР «в исключительном случае в отношении лица, проживающего за границей, если оно совершило действия, наносящие существенный ущерб государственным интересам или государственной безопасности СССР».

Согласно ст. 8, проживание гражданина СССР за границей не являлось основанием прекращения гражданства СССР, союзной или автономной республики, а согласно ст. 19 лицо, ранее состоявшее в советском гражданстве, могло быть восстановлено в гражданстве СССР. Но понятие "соотечественники" все же не стало синонимом возвращения статуса советского гражданина.

По сути дела, возрождение понятия "соотечественник" – это примета современной России, которая постепенно начинает осознавать события последнего десятилетия XX века, связанные с распадом Советского Союза, как крупнейшую национальную катастрофу нового времени, когда 25 миллионов русских, ни шагу не сойдя со своей исторической земли, оказались за пределами своего Отечества под чужими государственными флагами. Глубоко и сочувственно анализируя этот процесс в своем серьезном научном острополемическом труде "Россия и русские в мировой истории", Н. Нарочницкая, подводя итог событий тех лет, отмечает, что русский народ – основатель и стержень российской государственности – был насильственно расчленен

Поэтому не случайно, что после распада СССР в 1991 году со всей остротой перед Россией как правопреемницей Советского Союза и системообразующим центром постсоветского пространства со всей остротой встал вопрос о защите политических и гражданских прав российских соотечественников. Так понятие "соотечественники" стало предметом, прежде всего, законодательной практики России, именно в рамках которой изначально шла работа над определением самого понятия "соотечественники".

Для начала приходится с сожалением констатировать отсутствие на сегодня четкой официальной формулировки самого понятия "соотечественники". До конца 90-х годов основным документом в системе нормативно-правовых актов, предусматривающих меры защиты прав и интересов российских соотечественников в странах СНГ и Балтии, являлись Основные направления государственной политики Российской Федерации в отношении соотечественников, проживающих за рубежом, утвержденные Постановлением правительства РФ от 31 августа 1994 года № 1064 во исполнение Указа Президента России от 11 августа 1994 года № 1681.

Если обратиться к Основным направлениям, затрагивающим ключевые проблемы государственной политики, то единственное место в них, которое можно было бы истолковать как определение понятия "соотечественники", следующее: "По своему правовому положению выходцы из России относятся к трем различным категориям: граждане России, граждане государства проживания (меньшинства) и лица без гражданства (апатриды) – граждане, имеющие и не имеющие вид на жительство в стране фактического проживания".

При анализе этого текста обнаруживается ряд моментов, требующих дополнительных пояснений по существу или корректировки.

Во-первых, в нем все многообразие явления сводится к гражданской принадлежности соотечественников, что оставляет "за бортом" его исторические, этнические и морально-этические признаки.

Во-вторых, при описании гражданской принадлежности опять-таки "за бортом" осталась такая категория, как граждане бывшего СССР, – базовая, особенно для постсоветских государств и при формировании последующего юридического построения "граждане России – граждане государства проживания – апатриды и лица с двойным гражданством".

В-третьих, употребление понятия "выходцы из России" буквально должно пониматься как лица, выехавшие из России, и в этом случае "за бортом" остаются миллионы русских, родившихся и постоянно проживающих в новых независимых государствах. И, наконец, совершенно непонятно, кто попадает под определение "лица без гражданства (апатриды) – граждане, имеющие и не имеющие вид на жительство... "

Следующим шагом России на пути структурирования понятия "соотечественники" стал федеральный закон "О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом", принятый Государственной думой Российской Федерации 5 марта 1999 года и одобренный Советом Федерации 17 марта 1999 года. В соответствии с частью 1 статьи 1 федерального закона "соотечественниками являются лица, родившиеся в одном государстве, проживающие либо проживавшие в нем и обладающие признаками общности языка, религии, культурного наследия, традиций и обычаев, а также потомки указанных лиц по прямой нисходящей линии".

Далее выделяются следующие категории лиц, включенных в понятие "соотечественники за рубежом". Это – граждане Российской Федерации, постоянно проживающие за пределами страны; лица, состоявшие в гражданстве СССР, проживающие в государствах, входивших в состав СССР, получившие гражданство этих государств или ставшие лицами без гражданства; выходцы или эмигранты из Российской империи, Российской республики, РСФСР, СССР и Российской Федерации, имевшие соответствующую гражданскую принадлежность и ставшие гражданами иностранного государства; потомки лиц, принадлежавших к вышеуказанным группам, за исключением потомков лиц титульных наций иностранных государств 

Данный закон, а точнее, закрепленное им определение понятия "соотечественники за рубежом" вызвал большую дискуссию среди аналитиков, которая по сути дела продолжается и сегодня. В качестве спорного момента указывалась слишком пространная трактовка самого понятия "соотечественники" и категории лиц, подпадающих под это определение. Получалось, что к своим соотечественникам Российская Федерация причисляла чуть ли не все взрослое население новых независимых государств, а также территорий, входивших в состав Российской империи, то есть современных Финляндии, отдельных частей Польши и Турции. Также к спорным моментам данного закона ряд аналитиков относили неправомерность и этическую некорректность вычленения вообще каких-либо категорий соотечественников, что, по их мнению, будет способствовать не технической дифференциации политики России по отношению к этим людям, а лишь закреплению неравенства среди соотечественников.

Данная дискуссия в отношении определения понятия "соотечественники" являет собой отражение целого ряда объективно существующих моментов как прошлой истории России, ее формирования как национального государства, особого пути этногенеза русского народа, так и реалий сегодняшнего положения России в качестве преемницы Российской империи и СССР.

Но, возвращаясь к определению понятия "соотечественники", необходимо отметить, что в дальнейшем российская внешняя политика, в рамках которой Россия осуществляет свое взаимодействие с соотечественниками за рубежом, пошла по пути обобщенной трактовки, согласно которой не делается упор на выделение отдельных категорий лиц.

С принятием в 2001 году "Концепции государственной политики Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом" официальный статус получило определение соотечественников, под которым понимаются лица, постоянно проживающие за пределами Российской Федерации, но связанные с Россией историческими, этническими, культурными, языковыми и духовными узами, стремящиеся сохранить свою российскую самобытность и испытывающие потребность в поддержании контактов и сотрудничестве с Россией (16).

Таким образом, на сегодня это наиболее логичное и корректное определение понятия "соотечественники", которое в полной мере отвечает реалиям прошлой и настоящей истории России и русского народа. Кроме того, в данном определении отсутствует ставшее привычным в 90-е годы прошлого столетия деление географии наших соотечественников на "ближнее" и "дальнее" зарубежье, что опять-таки не подчиняется логике развития российской истории. Признание принадлежности к соотечественникам основывается на самоидентификации заинтересованных лиц и является актом их свободного волеизъявления.