География русской диаспоры в Латинской Америке в ХХ веке

А.Г. Бутузов, кандидат географических наук

 Истоки российской эмиграции в Латинскую Америку восходят еще к последним десятилетиям XIX века. Но массовый размах переселенческое движение в регион получило после революции 1905-1907 г.г. и серии неурожаев в Центральной России. В общей сложности в дореволюционный период в Южную Америку, в подавляющем большинстве в Аргентину и Бразилию, отчасти Уругвай, переселилось самое значительное за всю историю число россиян (соответственно 164 тыс., 108 тыс. и 7 тыс. человек).[1] Но даже в Аргентине, где имелось больше предпосылок для развития русской аграрной колонизации, собственно русские составляли явное меньшинство среди российских выходцев (вероятно, 5-7 %).[2] Накануне Первой мировой войны в регионе, главным образом в Аргентине, по оценке автора, проживало около 10 тыс. этнических русских. В условиях малочисленности характер расселения русских в начале прошлого столетия выступал важным фактором их этнического воспроизводства.

Сезонный характер занятости и отсутствие профсоюзов у сельскохозяйственных рабочих объективно способствовали широкому расселению русских по территории Аргентины. Однако размещение ведущих отраслей зернового и животноводческого хозяйства, в какой-то мере патернализм еврейской и немецкой общин предопределили концентрацию русских, прежде всего, в сельских районах Пампы. При ограниченных возможностях для обустройства на земле значительная часть русских, особенно в предреволюционные годы, направилась в крупные города степных провинций, в первую очередь в Буэнос-Айрес. Вероятно, в соседней Бразилии русские также концентрировались преимущественно в наиболее развитых районах. Если предположить тесную корреляцию чередования резких всплесков и спадов переселенческой активности россиян в конце XIX-начале ХХ столетий с конъюнктурными колебаниями на мировом рынке кофе, то большинство русских осело в зоне плантаций этой культуры – в основном в штатах Сан-Пауло и Минас-Жерайс. Выраженное преобладание пастбищ в структуре сельскохозяйственных угодий препятствовало распространению эмиграции на территории с более комфортными для наших соотечественников агроклиматическими условиями – на крайний юг Бразилии, в Уругвай. Но некоторой части россиян, включая украинцев, удалось обосноваться в штате Парана, в долине реки Игуасу. Предположительно, дореволюционным периодом датируется появление очага восточнославянского населения на западе Уругвая, близ г. Пайсанду.

Остальные латиноамериканские страны по ряду социально-экономических, политических и природно-климатических причин практически не знали сколько-нибудь заметной «трудовой» русской иммиграции. В частности Мексика, правительство которой проявило большую заинтересованность в использовании наших соотечественников в железнодорожном строительстве, промышленности, в 1910-1917 г.г., т.е. в пик собственно русской эмиграции за океан, стала ареной кровопролитной гражданской войны. Это дает основания связывать возникновение небольших русских колоний в Мексике и центрально-американских странах почти исключительно с преследуемыми на родине раскольниками и сектантами. Тем не менее, малочисленная собственно русская эмиграция внесла определенную лепту в аграрное освоение не только Ла-Платы, южной Бразилии, Уругвая, так и некоторых районов Центральной Америки и тихоокеанского побережья Мексики (Северная Нижняя Калифорния). Однако даже в Аргентине в дореволюционный период не сложилось, не в пример еврейскому или немецкому, столь влиятельного русского лобби. 

Почти полностью прекратившись в годы Первой мировой войны, приток наших соотечественников в Латинскую Америку получил новый импульс с завершением гражданского противоборства на юге России. Отныне русские, лишь за редким исключением, прибывали из-за пределов территории бывшего СССР. В начале 20-х г.г. ХХ в. несколько тыс. кадровых русских военных, потеряв надежду на скорое расселение из беженских лагерей в Турции и Греции, предпочли репатриации переезд за океан. Сравнительно крупный эмигрантский очаг сложился в кофепроизводящих районах Бразилии с центром в Сан-Пауло. Вовлечение в сельскохозяйственный оборот массивов тропических лесов сопровождалось возникновением нового ареала русского рассеяния в Мисьонесе (с центром в Обере). Но некоторая переориентация потока русской иммиграции на север Аргентины и возвращение на родину части более ранних переселенцев вряд ли привели к существенному снижению роли провинций Пампы и, прежде всего, столицы в демографической структуре местных русских. Значительная доля беженцев в Аргентине, в первую очередь, представители высокообразованных слоев, осели в 20-е г.г. ХХ в. в Буэнос-Айресе.[3]

По мере перемещения центра тяжести послереволюционного рассеяния на запад основными донорами русских беженцев в регион выступали Балканы, Центральная Европа, а затем Западная Европа. При этом, несмотря на заметное сокращение, эмиграция вплоть до 30-х г.г. ХХ века сохраняла унаследованную от предшествующего периода выраженную ориентацию в Бразилию, Аргентину, в меньшей степени Уругвай. Но послереволюционная «волна» не ограничилась традиционными направлениями русской эмиграции. С резким ухудшением экономической ситуации в Европе, ужесточением въездного режима Аргентиной и Бразилией в орбиту русского переселенческого движения попали некоторые другие страны. Благо, кроме Мексики, в латиноамериканских государствах не чинилось серьезных препятствий стихийному притоку «белых» эмигрантов. В конце 20-х–начале 30-х г.г. ХХ в. русские беженцы появились в Чили, Перу и даже Мексике. Апогей мирового экономического кризиса ознаменовался высылкой из Франции и Бельгии во Французскую Гвиану некоторого числа безработных русских апатридов. Но, как и прежде, подавляющее большинство эмигрантов в Латинскую Америку составляли законтрактованные бывшие военнослужащие. В этой связи эпитет «белоэмигрантский» более адекватно, нежели в зарубежной Европе, на Дальнем Востоке, в Северной Америке или Австралии, отражает политические пристрастия собственно русских переселенцев 20-30-х г.г. в Латинской Америке. Особое место в истории русской эмиграции принадлежит Парагваю, власти которого, по достоинству оценив вклад русских специалистов в победу над Боливией в Чакской войне, с 1934 г. активно поощряли приток наших соотечественников. Во многом благодаря покровительству местной элиты и повышенной доле интеллигенции среди беженцев Асунсьон приобрел репутацию важного регионального центра русского рассеяния. [4]Более того, в Парагвае, в отличие от Аргентины, Бразилии, Чили или Уругвая, русские еще с 30-х г.г. ХХ в. играли заметную роль во внутриполитической жизни.[5] Но Парагваю из-за противодействия верхов колоний Парижа и Буэнос-Айреса, переноса акцента в деятельности специально созданных переселенческих обществ из Западной Европы в Польшу было не суждено стать новым крупным очагом русской эмиграции.

Считается, что в общей сложности в 20-30-е г.г. ХХ века в Латинскую Америку перебрались десятки тысяч русских эмигрантов.[6] Думается, эти явно преувеличенные оценки явились результатом совместного учета беженцев с гораздо более многочисленными выходцами из Восточной Европы. Украинские, белорусские и русские крестьяне из Польши и стран Балтии, как и беженцы, оседали, прежде всего, в Парагвае, Уругвае и особенно в Бразилии, Аргентине. Но в отличие от «белоэмигрантов», переселения старожильческого восточнославянского населения имели ярко выраженную аграрную направленность. С появлением иммигрантов из Польши и Литвы связано возникновение в середине 30-х г.г. ХХ века в сельской местности Парагвая и Аргентинского Чако сети «русских» колоний (по преимуществу украинских и белорусских). Крестьяне наряду с военнослужащими-эмигрантами участвовали в освоении Мисьонеса и других аргентинских территорий, образуя группы поселений в районах старой и новой земледельческой колонизации. Показательно, что на расселении восточноевропейских старожилов, в отличие от потоков «трудовой» дореволюционной и послереволюционной эмиграции, весьма ощутимо сказались внутрирегиональные перемещения. Так, русское население Чако-Аустраль и, вероятно, некоторых районов Бразилии, Уругвая сформировалось при заметном влиянии переселений из Парагвая.

Русская иммиграция в Латинскую Америку, почти полностью иссякнув в первой половине 40-х г.г. ХХ века, стала быстро набирать обороты после окончания Второй мировой войны. В конце 40-х–начале 50-х г.г. регион превратился во второй после Северной Америки очаг сосредоточения бывших военнопленных, угнанных гражданских беженцев с территории СССР и более ранних эмигрантов.[7] Перемещенные лица прибывали, главным образом из западных секторов Германии, Австрии, а также из Франции, прочих европейских стран.[8] Впервые в переселении принимали участие выходцы с Дальнего Востока. Подавляющее большинство русских из числа перемещенных лиц направилось в Аргентину, Бразилию, Венесуэлу, лишь отчасти в Парагвай, Мексику и другие страны.[9] При этом беженцы довольно широко расселились по территории Аргентины и Венесуэлы.[10] В частности некоторое число русских поселилось в Венесуэльской Гуаяне. Но по сравнению с предшествующими переселенческими потоками иммигранты конца 40-х–начала 50-х г.г. ХХ века продемонстрировали более выраженное стремление к оседанию в наиболее развитых районах Южной Америки, в первую очередь в крупнейших урбанизированных приморских и особенно столичных ареалах. Полагаем, эта тенденция была особенно характерна для более образованных послереволюционных эмигрантов. В частности в Аргентине монархисты обосновались почти исключительно в Буэнос-Айресе, превратив его в третий после Нью-Йорка и Сан-Франциско мировой центр русского рассеяния.[11]

Одновременно ограниченное распространение получили миграции за пределы региона. В конце 40-х–50-е г.г. прежде всего из Аргентины, происходил отток русских в США, Канаду, Западную Европу, отчасти в бывший СССР.[12] В начале 70-х г.г. ХХ века революционные социальные преобразования в Чили вынудили до половины местных русских перебраться в Аргентину, Австралию и Океанию.[13] Вместе с тем, уже к середине прошлого столетия вследствие исчерпания миграционного потенциала западноевропейского очага рассеяния русское население латиноамериканских стран перестало пополняться значительными группами новых переселенцев. Начиная с этого времени, лицо русской иммиграции определяли жены латиноамериканских студентов и специалистов, обучавшихся в Советском Союзе.[14] Однако вплоть до конца 80-х г.г. ХХ века межконтинентальные миграции существенно не влияли на численность и географию местных русских.

Этнические процессы в 60-80-е г.г. на фоне резкого ослабления переселенческой активности русских стали оказывать заметное влияние на динамику их численности. Отсутствие контактов и поддержки со стороны СССР и курс официальных властей Аргентины, Парагвая и Уругвая на подавление русской этничности в годы военных диктатур послужили катализатором интенсивной ассимиляции русских. Не случайно, для третьего поколения иммигрантов конца 40-х–50-х г.г. характерно двойное этническое самосознание. Ассимиляция заметно облегчалась «волновой» неоднородностью русского населения. Примечательно, что степень устойчивости основополагающих элементов русской культуры и самосознания определялась не столько многолюдностью общин и сегрегацией в расселении, сколько приверженностью русских религии предков. Так, в Асунсьоне и Сантьяго церкви были единственным местом встреч русских.[15] Несмотря на компактный характер поселений в Каракасе, Обере (Аргентина), Северной Нижней Калифорнии (Мексика) и сравнительную многочисленность в Сан-Пауло, местные русские почти не пользуются в быту и богослужении русским языком. Напротив, к началу 90-х г.г. ХХ века русские колонии Буэнос-Айреса и Сантьяго были образованы монархистски настроенными послевоенными переселенцами.[16] Таким образом, в Латинской Америке православие сыграло большую, нежели в других регионах, роль в сохранении русской этничности. Но вплоть до настоящего времени в Аргентине существуют дореволюционные колонии, члены которых сохранили многие важные этнические черты, включая язык.[17] Таким образом, вплоть до распада СССР подавляющее большинство русских в Латинской Америке приходилось на районы традиционной русской иммиграции.

В конце 80-х г.г. ХХ века иммиграции из СССР резко активизировалась. В Латинскую Америку потянулись ученые, артисты, моряки, коммерсанты.[18] С начала 90-х г.г. ХХ века в Бразилии, Мексике, Чили и Колумбии предъявляют повышенный спрос на работников науки, а в Венесуэле - специалистов нефтедобычи, поэтому наряду со стихийным притоком определенное развитие получили организованные селективные формы переселений.[19] Только бразильские официальные власти заявили о готовности адсорбировать до 10 тыс. высококвалифицированных специалистов из СНГ и Восточной Европы.[20] Не случайно, в Бразилии и Аргентине в наукоемких отраслях, включая военно-промышленный комплекс и ядерную программу, работают сотни видных ученых из России.[21]

Но не стоит ассоциировать новейшие переселения русских в Латинскую Америку исключительно с «утечкой умов». Наших соотечественников пытаются привлечь также в Боливию, Уругвай, Парагвай. Широкие возможности для аккомодации менее квалифицированной рабочей силы имеются в Бразилии и особенно Аргентине (соответственно 100 тыс. и 300 тыс. потенциальных мигрантов из бывшего СССР и Восточной Европы).[22] Не в силах решить проблему освоения Патагонии посредством внутренней или внутрирегиональной колонизации, аргентинское руководство в начале 90-х г.г. ХХ века уповало на приток наших соотечественников.[23] Не исключено, что увещевания иммиграционных агентов (при утаивании информации об экстремальном климате и предполагаемом характере занятости) привлекли на юг этой страны некоторое число русских. Но вряд ли появление новых очагов концентрации приведет в ближайшем будущем к кардинальным сдвигам в расселении русских. Тем более что потоки массовой российской эмиграции обходят Латинскую Америку.

К настоящему времени русские в регионе проживают, за редким исключением, в Южной Америке, в подавляющем большинстве в Бразилии, Аргентине, Парагвае, а также в Венесуэле, Чили, Уругвае, концентрируясь в первую очередь в столичных агломерациях. Возможно, в скором времени Буэнос-Айрес даже несколько усилит свое лидерство среди очагов русского рассеяния в Латинской Америке. Последовательное смещение русской этничности в сферу самосознания, и без того отличающегося двойственностью, на фоне ослабления внешнего притока в ближайшей перспективе приведет к усилению роли ассимиляции, как фактора динамики численности латиноамериканских русских. Вместе с тем, определенным потенциалом для этнического воспроизводства располагают и русские общины, утратившие ряд важнейших черт русского этнокультурного комплекса. Подтверждением тому может служить русский «этнический ренессанс» 90-х г.г. ХХ века в Бразилии, Парагвае, Чили, инициаторами которого выступали местные уроженцы.