Независимая Молдова,
16 января 2004

Расставим точки над "I"

И.Грек член Комиссии по внешней политике парламента РМ

В середине ноября народ Молдовы с обоих берегов Днестра жил оптимистичным ожиданием скорейшего решения приднестровского вопроса, которое затем сменилось сильным разочарованием в связи с неудачей миссии Д.Козака. Вот уже два месяца отделяют нас от 24 ноября 2003 г., но политические страсти, разгоревшиеся в связи с не подписанием президентом В.Ворониным парафированного Меморандума, не затухают. Существуют различные точки зрения относительно того, почему глава государства отказался придать документу официальный статус. Но никто из аналитиков и комментаторов почему-то не захотел поставить вопрос в иной плоскости, а именно: мог ли президент подписать его и если не мог, то какова причина и в какой момент, возможно, была допущена ошибка со стороны Кишинева и каков ее характер?

Мне не раз за последние 10-12 лет приходилось писать по приднестровской проблеме, рассматривая ее и в историко-политическом аспекте, и как проблему, связанную с распадом СССР, с дезинтеграционными процессами демографического, языкового и территориального проявления в Республике Молдова, и, наконец, как проблему межгосударственных отношений (Россия-Румыния, Россия-Украина, Румыния - страны Юго-Восточной Европы, включая Балканский регион) и геополитического передела сфер влияния (Россия-ОБСЕ, Россия-США). В одной из них, которая появилась в газете "Clasul Moldovei" 16 и 23 мая 2000 г., я утверждал, что "проблема Приднестровья - это уже не столько лимитрофная (в смысле разная геополитическая ориентация территории и населения Молдовы - И.Г.) проблема в рамках "Москва-Бухарест", сколько часть процесса глобального переустройства мира в одной его точке - Юго-Восточной Европе". Это происходит потому, что "НАТО под главенством США наращивает свое военно-стратегическое присутствие на постполитическом и постсоветском пространстве (Молдова, Украина) в ЮВЕ. Молдова входит в зону его геостратегических интересов, которым отвечает военный уход России из Приднестровья... Россия не в состоянии удержать, защитить свои геополитические интересы в ЮВЕ в прежнем объеме, она это понимает..." Этот вывод не включал еще анализа последствий подписанных в декабре 1999 г. Б.Ельциным Стамбульских соглашений. Поставив под ними свою подпись, Россия сама себя лишила возможности самостоятельно, без оглядки на кого-либо, решать приднестровскую проблему. Именно с того момента урегулирование приднестровского вопроса выпало из рук Москвы и окончательно приобрело международный характер, став составной частью геополитического передела сфер влияния в Юго-Восточной Европе. Это горькая истина прежде всего для Кремля. Ее объективный характер не был осознан ни тогда, ни позднее не только в Москве, но и в Кишиневе. Вместе с тем, геополитические реалии Республики Молдова в границах на январь 1990 г. обуславливаются тем фактом, что ее Правобережье с 90-х гг. XX века в большей степени сориентировано на Румынию и Запад, чем на Россию. Левобережье же находится под влиянием России, хотя в последнее время усилились и позиции Украины. Там очень сильны антирумынские настроения, а политические позиции Запада уступают таковым России и Украины. И хотя Москва уронила ключ от урегулирования приднестровского вопроса, но им не завладели, и не могли завладеть, ее оппоненты из-за указанной лимитрофной геополитической специфики отношений между Кишиневом и Тирасполем. Следовательно, именно разный уровень влияния Москвы и Брюсселя (Вашингтона) на Кишинев и Тирасполь уравновешивает соперничество великих сил и удерживает Приднестровье на расстоянии от правобережной Республики Молдова, как и правобережье Днестра от левобережья.

Победа ПКРМ на февральских 2001 г. парламентских выборах и избрание Президентом Республики Молдова В.Н.Воронина как будто позволяло вновь перевести вопрос о реинтеграции страны в ранг внутренних и приоритетных, решение которого зависит, прежде всего, от Кишинева и Тирасполя. Предпринятые новым руководством Молдовы индивидуальные усилия в этом направлении закончились неудачей. Видимо, была допущена переоценка внутреннего фактора и недооценка внешнего фактора влияния на приднестровскую проблему после Стамбульского саммита. Мог ли получиться другой результат? На мой взгляд, только в том случае, если договоренности между прямыми участниками конфликта удовлетворили бы не только Кишинев и Тирасполь, но и обе геополитические стороны. Необходимо учитывать тот факт, что Запад уже располагает возможностью по дестабилизации (финансово-экономической, политической) положения в Кишиневе, в некоторых районах центральной зоны правобережной Молдовы, в то время как Москва фактически потеряла здесь политические рычаги воздействия в 90-е гг. XX в. Из вышесказанного видно, что дело здесь не в личном характере В.Воронина, а в том, что кому-то извне не нравились независимость и самостоятельность решений и поступков нового президента Молдовы. У них были опасения, что объединенная страна войдет в сферу геополитических интересов одной из противоборствующих великих сил, а именно, России, в результате чего Стамбульские соглашения могут быть пересмотрены в пользу Москвы. Поэтому не случайны события конца 2001 - начала 2002 гг., когда одно крыло оппозиции во главе с С.Урекяном и Д.Брагишем обратилось с призывом в Западу рассматривать их как единственную прозападную и проатлантическую силу в Молдове, а другое, радикальное и открыто унионистское, предприняло попытку дестабилизировать политическое положение в стране и отстранить ПКРМ от власти. Январско-апрельский 2002 г. кризис и последовавшие резолюции ПАСЕ по положению в Молдове имели не только серьезные идеологические последствия для нового ее руководства, но и зафиксировали момент усилившегося влияния Запада на всю политическую структуру правобережья Молдовы. Москва при этом оставалась наблюдательницей. Базовый договор между РФ и Республикой Молдова с зафиксированным в нем приднестровским сюжетом не смог стать для Кремля равнодействующей силой в геополитическом соперничестве и влиянии в Пруто-Днестровском междуречье. В этих условиях приднестровская проблема не могла быть решена силами Кишинева и Тирасполя, а ее обострение с осени 2001 г. содержало в себе и геополитическую составляющую, хотя чисто внешне оппоненты ее представили как борьбу двух личностей, враждебно настроенных друг к другу.

Киевский саммит в июле 2002 г. характерен в двух отношениях: он восстановил переговорный процесс в пятистороннем формате и определил федеративную модель государственного обустройства реинтегрированной Республики Молдова. Возврат к пятистороннему формату означает, что проблема из внутриполитической снова становится международной. А обнародование плана ОБСЕ по федерализации Молдовы, согласованный со странами-гарантами Россией и Украиной, представляет собой достигнутый между ними консенсус по урегулированию приднестровской проблемы. Однако к такому результату тройка пришла благодаря тому, что на этой встрече военный и миротворческий аспекты приднестровского урегулирования не рассматривались в одном пакете с проблемами реинтеграции Молдовы. Последующие полгода показали силу и слабость киевских договоренностей. Сила состояла в том, что Запад и ОБСЕ взяли на себя основной удар оппозиционных сил Молдовы против объединения страны на принципах федерализма и отбили атаку на проект ОБСЕ, исходящую от главных организаторов первого "круглого стола" Ю.Рошки и Д.Брагиша (мало кто знает о том, что он создавался с единственной целью - торпедировать реинтеграцию Молдовы по федеративной модели). Не замедлила проявить себя и слабость киевского документа: сразу после его опубликования началась открытая борьба между ОБСЕ, представляющую солидарную позицию Запада, и Россией вокруг проблемы миротворческих сил на переходный период. Накал ее был такой силы, что одно время отодвинул на второй план сам вопрос объединения двух берегов Днестра. Февральская инициатива В.Н.Воронина приступить к разработке новой Конституции, хотя и вернула всех к киевским договоренностям, однако уже тогда стало очевидным, что урегулирование споткнется, если между ОБСЕ и Россией не будет достигнут консенсус по миротворческой операции.

Чтобы убедиться в том, что это так, необходимо сравнить сентябрьский 2003 г. проект плана ОБСЕ, который не был представлен широкой общественности, с проектом Меморандума Д.Козака, опубликованный сразу после вручения его российской стороной президенту Молдовы В.Н.Воронину 17 ноября. Остановимся только на главных отличиях, поскольку детальный анализ и сопоставление двух проектов не являются предметом данной статьи.

Проект плана ОБСЕ, с которым автору удалось познакомиться, предусматривает: а) создание сильного центра и слабого - одного - субъекта федерации; б) создание единых вооруженных сил, подчиненных центру; в) ОБСЕ руководит миротворческой операцией, т.е. миротворческими силами, на переходный период. Этот план не является компромиссным и на его основе невозможно прийти к консенсусу ни между Тирасполем и Кишиневом, ни между Западом и РФ. К сильному центру практически очень трудно прийти на добровольной основе после почти 15 лет вражды и отчуждения, замешанных на крови. Необходим переходный период с целью взаимной адаптации населения и политиков двух берегов Днестра друг к другу. В его рамках должна быть решена унионистская проблема в правобережной Молдове и согласование единых и приемлемых для Левобережья экономических и культурно-языковых стандартов. К сильному центру можно прийти не сразу и целиком, а постепенно, посредством последовательной реализации на практике отдельных его составляющих (политическая система, экономика, социальная сфера, культура). Вооруженные силы в руках сильного центра всегда угроза для слабого субъекта федерации, которая может проявить себя даже в присутствии миротворческих сил (такие случаи в мировой практике известны). Что касается миротворческих сил под эгидой ОБСЕ (читай, США), то антироссийская направленность этой идеи очевидна и не требует комментария в свете размещения американских и натовских войск на территории бывшей Югославии, в Болгарии и Румынии.

Проект Меморандума Д.Козака предусматривает: а) создание слабого центра (даже для федеральной территории) и двух сильных субъектов федерации, один из которых наделен правом вето на 15 лет на любые решения, его не устраивающие по каким-либо причинам; б) демилитаризацию федеративного государства; в) сохранение российского военного присутствия (миротворческий контингент) на территории реинтегрированной Молдовы на 30 лет. Что касается слабого центра, то опасения относительно эффективного механизма его функционирования с целью интеграции страны, общества, экономики и культуры объективно присутствуют, тем более если учесть, что есть достаточно много желающих не только на левом, но и на правом берегу Днестра, чтобы такой центр вообще исчез и Республика Молдова перестала существовать как государство. Демилитаризация не приветствуется Западом, к тому же она имеет сильных противников в лице правых и пронатовских политических сил в правобережной Молдове. И, наконец, Запад и ОБСЕ категорически не приемлют российское военное присутствие в Молдове.

Как видно из сказанного, проект плана ОБСЕ и проект Меморандума Д.Козака диаметрально противоположны по существу и по своим геополитическим последствиям для Молдовы. Очевидно, что Россия опасается военной экспансии Запада, НАТО, США в Пруто-Днестровское междуречье на левобережье и, естественно, не хочет допустить этого. И здесь уместно подчеркнуть, что если правдой является то, что переживавшая кризис Россия в 1999 г. потеряла возможность самостоятельно решать приднестровский вопрос, то такой же правдой, по крайней мере, на ближайшие четверть века, является и то, что без набирающей экономические обороты России или вопреки России его вообще невозможно решить. Поэтому, без компромисса, без достижения консенсуса между Западом (ОБСЕ, СЕ, США) и Россией проблема Приднестровья не может быть решена в удовлетворяющем суверенную и независимую Республику Молдова ключе. Как мне представляется, соперничающие геополитические силы все еще не осознали реальность данной патовой политической ситуации, если они действительно настроены на сохранение государственности Республики Молдова в ее границах на январь 1990 г. Следовательно, ошибки тактического плана, возможно, допускаемые Кишиневом в ходе решения проблемы объединения страны (например, заявления о готовности подписать Меморандум), обусловлены скрытыми, но реальными геополитическими факторами, от него не зависящими. Можно сколько угодно ругать президента В.Воронина за то, что он в последний момент отказался подписать согласованный текст Меморандума Д.Козака, но если смотреть на вещи объективно, то, видимо, следует признать, что Москва не учла силу противодействия Запада, как и последний не учитывает силу решимости Кремля. Молдова крайне заинтересована в том, чтобы не становиться яблоком раздора между Москвой и Брюсселем, Россией и ОБСЕ, Кремлем и Белым домом. Ей это абсолютно ни к чему. В данном случае не получилось. Не по ее вине.

Вместе с тем, политический стресс 17-24 ноября 2003 г. требует взвешенной объективной оценки внешнеполитической составляющей приднестровской проблемы. Заявления и обвинения в адрес президента В.В.Воронина относительно покинувшего его в ответственный момент личного мужества носят, скорее всего, импульсивный и, мягко говоря, не серьезный характер. Во-первых, личное мужество и политическое мужество - это все-таки две разные вещи. Их нельзя смешивать, заменять второе первым, рассматривать как тождественные. Мужеством наделен любой авантюрист. Политическое мужество состоит в том, чтобы при принятии политических решений всесторонне учитывать объективные внутри- и внешнеполитические реалии и предвидеть их политические последствия. В этом случае политическое мужество состоит в том, чтобы оно соотносилось с политической ответственностью, оценку которому дает только История. На мой взгляд, неподписание Меморандума - это результат жесткого противоборства двух геополитических сил за влияние на объединенную Молдову, которое проявилось в тот критический момент, когда для Молдовы возникли проблемы с перспективами экономической интеграции в восточном направлении и все еще не совсем определились ее взаимоотношения, и настороженно консервативная реакция на нее со стороны евроструктур. Любое неосторожное и не просчитанное решение может привести к изоляции нашего государства либо от России, либо от Запада. Такая политически противоречивая ситуация уже отразилась на внешнеполитическом курсе Молдовы, провозглашенном новым руководством страны в 2001 г. Потратив почти три года на то, чтобы находиться там, где есть интересы Молдовы, и добившись определенных успехов в этом направлении, мы поставлены или сами себя поставили в положение выбирать между Востоком и Западом, заранее зная, что это негативно отразится на нас. Почему такое происходит? Мы стали метаться, оказавшись, как и многие малые страны, между молотом и наковальней? Могли ли мы не допустить тот тактический просчет, о котором выше говорилось (думаю, что да), и кто в этом виноват? Или это результат того, что, взявшись за разработку политики и планов европейской интеграции, мы не соотнесли эти исключительно важные, но все же не единственные, стратегические приоритеты, с концепцией внешней политики Республики Молдова, требующей, кстати, серьезной проработки в свете внутриполитических перемен, происшедших после февраля 2001 г. Нельзя выстраивать частности, какими бы важными они ни были, не видя или игнорируя общую картину. Тем более, в условиях абсолютной финансово-экономической зависимости Молдовы как от Востока, так и Запада. И если допустили такой сбой, то не наказаны ли мы за это с обеих сторон? Почему не анализировали молчание Запада с 15 до 24 ноября? Кто возьмет на себя ответственность за отсутствие прогноза в случае неподписания Меморандума и отсутствие такового же прогноза в случае его подписания? Конечно, глава государства ответственен за все, что происходит в стране. Но все же вина за ошибочно предложенную тактику лежит на тех, кто непосредственно занимается геополитическим аспектом приднестровского урегулирования. Внешняя политика, как и Восток, дело тонкое. Тем более для такого не оперившегося государства, каким является Республика Молдова.

Что же дальше? На мой взгляд, мы должны признать факт невозможности решения приднестровской проблемы вне формата пятерки и при отсутствии консенсуса между Россией и Западом по миротворческим силам. Вероятно, есть смысл внести изменения в самой пятерке, заменив неэффективное ОБСЕ на СЕ с тем, чтобы Россия напрямую общалась и находила компромисс с реальной и мощной европейской структурой по важнейшему для нашей страны вопросу. Нам, по всей видимости, надо утроить свои посреднические усилия между Россией и СЕ, с тем, чтобы подталкивать их на поиск взаимоприемлемого для них и объединенной и суверенной Молдовы варианта разрешения приднестровского конфликта. Ни в коем случае нельзя допустить замораживание ситуации, которое может продлиться не одно десятилетие - такая продолжительность во времени смерти подобна нашему государству. Кипр для нас плохой пример, а не выход из ситуации.

В своих отношениях с Приднестровьем мы должны руководствоваться принципом "не навреди". На левом берегу Днестра живут такие же простые и бедствующие люди, как и на Правобережье. Мне представляется, что есть необходимость и целесообразность способствовать человеческим контактам, проводить политику гражданского примирения, восстановить и разнообразить научные, информационно-культурные связи, реанимировать деловые отношения на взаимоприемлемой основе. Кишинев сделал все, что мог, но он стал невинной жертвой геополитического фактора. Важно понять, что мы можем делать, а что не можем в силу обстоятельств, не от нас зависящих. Политический опыт - дело наживное, если есть желание накапливать его и при этом постоянно присутствует самоанализ и самооценка.