Российская политика в тупике украинофильства

Интернет-портал  Русской общины Украины»(www.russian.kiev.ua)

Политрук Александр Мячин

I. Миф об интеграционных устремлениях украинской элиты

Независимость Украины спустя 12 лет так и не стала для российской власти и общества свершившимся фактом. Большая часть российских элит и Кремль живут в плену советско-славянофильских стереотипов и упорно не хотят признать произошедшее обособление двух стран. Они не хотят замечать того, что элита Украины уже сделала свой выбор (самим фактом отделения) – не в пользу России, и набирающий ход процесс украинизации и формирования украинской нации призван довершить политическое обособление двух этносов культурно-языковым и этнонациональным.

Хотя, казалось бы, сами украинские лидеры своими словами (не говоря уж о делах) не оставляют места для таких иллюзий. Вот как сформулирована стратегическая задача украинской государственности числящимся в списке «больших друзей России» Л.Кучмой в его новой книге с красноречивым заголовком «Украина – не Россия» (презентованной, что особенно примечательно, в Москве – на пике очередного сближения Киева с Кремлем): «После того как мы с Россией треть тысячелетия прожили под одной государственной крышей, самоотождествление украинцев невозможно без четкой инвентаризации в голове: это - Украина, а это – Россия».

Данный центробежный процесс совсем не случаен и не является неким временным зигзагом. В России плохо осознают ту истину, что идея «незалежности» может самоутверждаться и развиваться лишь как отрицание России. Украинская государственность сотворена Галичиной, исторически являвшейся частью Речи Посполитой и Австро-Венгерской империи и сознававшей себя «настоящей» Русью («русскими») в отличие от Московии («москалей», «кацапов»). Галичанские идеологи положили в основу новой страны, как справедливо указывает А.Окара, центральноевропейский культурный код с присущими ему антирусскими стереотипами и фобиями.

Новая постсоветская реальность породила конфликт между галичанско-центральноевропейским кодом и ориентированным на Россию восточноукраинско-евразийским кодом. Причем культурный конфликт во многом прошел по линии раскола общества на элиты и народные массы.

Именно галичанские представления были усвоены большей частью политической и культурной элит страны (речь идет не только о выходцах с Западной Украины, но и о большой части носителей восточноукраинской ментальности и украинофильствующих русских), которые выработали консенсус в понимании национальной стратегии как европейской и евроатлантической интеграции, ставшей оборотной стороной курса на размежевание с Россией, очищения Украины от русской культуры и русскости. На презентации указанной выше книги Кучма выразил эту задачу простой формулой: «Украину мы создали, теперь надо создать украинцев».

Долгосрочный тренд политики Украины выстраивается в значительной мере в соответствии с логикой западных геополитиков, рассматривающих украинское государство ключевым элементом системы блокираторов российских амбиций в Евразии. Примечательно, что на роль модератора евроатлантической интеграции для Киева оказалась выдвинута Варшава (носительница кода центральноевропейскости в его чистоте). «Особые отношения» Польши с Украиной стали удобным инструментом решения задачи более тесной привязки Киева к евроатлантическому вектору и попутно удовлетворяли польские амбиции на лидерство в регионе - в соответствии с традиционно исполняемой Варшавой (и осознаваемой ею как историческая миссия) ролью форпоста Запада в Евразии.

Такое развитие ситуации диктовало необходимость перехода Москвы к политике подлинного прагматизма, отказа от иллюзий славянофильства и попыток удержать Украину при себе раздачей «пряников».

Однако то, что наблюдалось при Б.Ельцине в отношениях Москвы с Киевом, плохо подпадало под определение политики – нельзя всерьез говорить о политике в отсутствие ее субъекта. Речь шла всего лишь о ситуативном реагировании Кремля на происходящее, принятии решений на основе личных предпочтений и сентиментальных чувств первого российского президента и размене стратегических интересов России в регионе на гешефт-интересы его окружения.

Ельцинский режим обеспечил благоприятные стартовые условия для молодого и зубастого украинского национализма, существенно сузив поле российских возможностей влиять на украинскую ситуацию. Украинская самостийность щедро оплачивалась из российского кармана. Не секрет, что именно за российский счет, на российском газе, как на дрожжах, выросли благосостояния большинства нынешних украинских олигархов.

При Ельцине Киев мог позволить себе годами не платить и присваивать газ, транспортируемый через ее территорию в Европу. Проблема украинских газовых долгов оставалась нерешенной на протяжении всех 90-х годов. Москва с легкостью отказалась от территориальных претензий на восточноукраинские регионы с преобладающим русским населением и Крым (де-факто второй раз подарив его Киеву), пошла на сомнительный компромисс по разделу Черноморского флота и согласилась с украинской принадлежностью Севастополя (де-юре Украине не принадлежавшего). С заключением «Большого договора», символично ратифицированного 1 апреля 1999 г. (в День смеха), был разрушен традиционный геополитический баланс интересов в Азовско-Черноморском бассейне. Ельцинская политика потворства украинскому национализму обернулась серьезным поражением национально-государственных интересов России в этом регионе, последствия которого еще предстоит только осмыслить.

Однако путинская политика на украинском направлении, хотя первоначально и сделала серьезную заявку на переход к прагматизму, так и не обрела нового качества, унаследовав многие стереотипы и подходы ельцинской эпохи (вместе со значительной частью прежней команды).

То, что мы видим сегодня в украинской политике Кремля, представляет собой эклектическую смесь великодержавных рефлексов, славянофильских мифов, ностальгических воспоминаний советских времен и идеологии либерал-западнизма, породившую мифологему о некоем совместном движении России и Украины в Европу. (Никто, правда, не задается вопросом, нужен ли самой Европе такой тандем).

Иными словами, Москва предложила Киеву в обмен на политические и экономические преференции передать ей эксклюзивное право представлять украинские интересы в диалоге с Западом – расчет, как доказывает вся практика российско-украинских отношений, ошибочный. Если такое посредничество еще может быть полезно для Кучмы, попавшего на Западе (в результате «кучмагейта» и оружейных скандалов) в «серый» список персон с подмоченной репутацией, то его преемником оно неизбежно будет воспринято как ограничитель его суверенности и помеха в реализации политики «европейского выбора».

Существенно возросшая в последние годы активность России на украинском направлении (по интенсивности российско-украинские саммиты превзошли все другие в рамках СНГ) если и привела к ощутимому прорыву, то в области PR. Однако за красивым пиар-фасадом кроются политика паллиативов, непоследовательность и сомнительные компромиссы, подмена стратегии набором технологий, предназначенных для решения оперативных вопросов. Путинский «прагматизм» регулярно дает сбой, как только дело касается Украины. Что же мы имеем в «осадке» от новой «прагматичной» политики Кремля?

По газовому вопросу (на решении которого оказались сосредоточены главные усилия Москвы) ожидалось, что новое российское руководство решит проблему возврата долгов за газ, - если не живыми деньгами, то получением доли в украинской газотранспортной системе, через которую на Запад идет до 80% российского экспорта. Однако многомиллиардные долги (по разным оценкам, составлявшие от 3 до 3,5 млрд. долл.), за которые можно было попросить не только Тузлу, но и севастопольскую базу в придачу, фактически были прощены. Конечная сумма ($1,4 млрд.) оказалась в разы меньше реальной, и даже ее погашение было рассрочено на многие годы. Расчет же на то, что Киев в ответ на широкий жест Москвы по-братски поделится своей трубопроводной системой, не сработал. Добившись от Москвы желаемого, Киев успешно «заболтал» вопрос о газовом консорциуме.

В решении ключевой для будущего двусторонних отношений проблеме русского языка сдвигов не видно – напротив, в годы правления Кучмы дерусификация страны приняла угрожающие темпы. Кремль же продолжает стыдливо замалчивать «русский вопрос».

Крымский вопрос в период нового «взлета» украино-российской дружбы совсем выпал из поля зрения Москвы - ползучая деавтономизация республики вышла на новый этап, что подтвердило вытеснение Л.Грача с крымского поля.

Параллельно нарастал процесс выживания Черноморского Флота России с крымских берегов. Указ Путина о создании базы ЧФ в Новороссийске (в канун подписания очередного «исторического» соглашения о ЕЭП) фактически означает признание Москвой невозможности удержать в долгосрочной перспективе Севастополь.

В вопросе делимитации акватории Азовского моря Москве так же не удалось склонить Киев к принятию проекта его превращения во внутренний водоем двух стран.

Москва оказалась не готова использовать благоприятные возможности для отыгрывания своих позиций в условиях острой нужды Кучмы в российской поддержке в период парламентских выборов 2002 г. Вместо этого Кремль принялся срочно вбивать подпорки под опасно накренившийся режим ценой очередного замалчивания своих интересов в Украине. Первоначальная мода на жесткие заявления по адресу Киева сменилась возвращением к прежним ельцинским перепевам на тему «вечной и нерушимой» славянской дружбы.

Все острые вопросы были сняты с повестки российско-украинских отношений. Кремль так и не решился потребовать от готового к серьезным уступкам Кучмы предоставления русскому языку статуса государственного, «зарубив» робкие попытки завязать дискуссию на данную тему. Москва промолчала, когда убирали из Крыма Л.Грача (как при Ельцине промолчала тогда, когда Крым «зачищали» от Ю.Мешкова). Слабость такой политики лишь подчеркнула ставка на бесперспективные и проигрышные для российских стратегических интересов силы - СДПУ(о), «За единую Украину» и КПУ.

Политика Кремля напоминает во многом затратную и неэффективную политику Москвы XIX века, руководствовавшейся идеей интеграции с югославянами и потворствовавшей расцвету среди южных славян националистических настроений. Еще К.Леонтьев показал опасность и бесперспективность таких славянофильских увлечений («болгаробесия», как он выражался). Та политика заигрывания с «переменчивыми» югославянами, как известно, закончилась провалом и переходом Балкан под контроль Германии.

Вместо перехода к точечной стратегии – наиболее адекватной условиям дефицита ресурсов для большой игры – Москва следует иллюзорной установке, что Украину можно «проглотить целиком» (с заложенным в ее государственную матрицу галичанско-центральноевропейским кодом), вовлекая ее в интеграционные проекты на постсоветском пространстве. В реальности Кремль поощряет Киев и дальше продолжать политику «и нашим, и вашим», заключающуюся в попеременном разыгрывании российской и евроатлантической карт, напоминающую поведение украинских гетманов второй половины XVII в., использовавших к своей выгоде борьбу за обладание Украиной между Россией и Польшей при поддержке Ватикана.

Тактика украинского правящего класса в отношении России сводится к незамысловатой схеме: из года в год педаллирупедаллируя темы славянского родства и общего советского прошлого, доить российскую экономическую «корову», дотировать за счет российских льготных цен на энергоносители собственную неконкурентоспособную экономику и использовать в период внутриполитических обострений и избирательных кампаний поддержку Москвы, ее политический, финансовый и медиа ресурсы для сохранения собственной власти – в обмен на щедро раздаваемые обещания о некой мифической экономической интеграции, которые затем Киевом легко отбрасываются, как только открываются возможности для реабилитации в глазах Запада.

Мало что меняет в этом плане и создание Единого экономического пространства России, Белоруссии, Казахстана и Украины. Ялтинские соглашения стали всего лишь личным поражением Кучмы, подчеркнув фиаско его попыток форсировать вхождение Киева в Европу. На свет появилась еще одна квазиструктура (с неясными целями и механизмами – позволяющими, по словам самого Путина, "очень мягко подходить к реализации достигнутых договоренностей") в дополнение к уже существующим на постсоветском пространстве под крышей СНГ.

Киев ясно дал понять, что вхождение в сообщество ни к чему его не обязывает. И допускает свое участие в ЕЭП лишь в той мере, в какой проект не входит в противоречие со стратегией евроатлантической интеграции. Рекомендации же Европы и США хорошо известны: их высокопоставленные представители не раз подчеркивали, что намерение Украины сформировать с Россией общее экономическое пространство станет тормозом на пути сближения Киева с Брюсселем и реализации стратегического партнерства с Вашингтоном.

В случае ЕЭП можно говорить лишь о еще одном примере имитации российско-украинского сближения. Если Москва и ставила себе целью получить еще один козырь в большой игре на евразийском пространстве (Ялтинские соглашения испекли на скорую руку буквально в канун российско-американского саммита), то получила козырь довольно сомнительный – в лице ненадежного партнера – и краткосрочный, эффект от которого будет улетучиваться по мере попыток наполнения схемы реальным содержанием. К тому же вероятный приход к власти В.Ющенко превращает и без того проблематичные перспективы проекта в нулевые.

Подлинная интеграция противоречит интересам украинских элит, не желающих терять «самостийность» и те возможности, которые она открыла. Украина – то самое пресловутое «слабое звено», которое порвет всю цепь выстраиваемых Кремлем реинтеграционных процессов по периметру российских границ в СНГ.

Присутствие Киева сведется к непрерывной фронде и попыткам втянуть в свою деконструктивную игру других участников с целью образовать альтернативный центр. Москва в результате может получить связку Киев-Минск, которая будет успешно гасить все ее порывы к более глубокой интеграции.

Приверженность к интеграции с Украиной будет оборачиваться бумерангом для ее кремлевских проектировщиков, превращая их в заложников своего объединительного рвения. Всякий раз, когда Москва будет пытаться жестко отстаивать свои интересы по каким-либо острым моментам в двусторонних отношениях, Киев будет шантажировать ее угрозой выхода из ЕЭП (и пример Тузлы это уже показал).

Российская власть, похоже, просто не представляет себе альтернативных - без Украины - вариантов интеграции на постсоветском пространстве. Кремль с упорством, достойным лучшего применения, пытается привязать ориентированную на бегство от нее страну, вместо того, чтобы минимизировать распыление ресурсов и попытаться продвинуть максимально возможную интеграцию с теми странами евразийского культурно-цивилизационного кода, которые могли бы реально образовать во главе с Россией новое интеграционное ядро (речь идет прежде всего о Казахстане и Белоруссии – что предполагает, правда, решение «проблемы Лукашенко»). Создание локальной зоны интеграционного роста с монтажом конфедеративных структур принесло бы Москве намного больше политических, экономических, социально-культурных и геополитических дивидентов, чем игра в псевдоинтеграцию, пусть даже и крупномасштабную.

Причем характерно, что главным и по сути единственным инструментом реализации стратегии интеграции с Украиной выбраны экономические средства. Москва и здесь демонстрирует, что находится в плену старых стереотипов о примате экономики и экономической пользе как универсальной отмычке ко всем проблемам взаимоотношений. Такое положение объясняется прежде всего интересами российских олигархических групп, защита и продвижение которых является основным приоритетом российского правительства, нередко в ущерб российским стратегическим интересам в Украине.

В итоге, гоняясь за химерой российско-украинского союза (а полноценная интеграция невозможна без очищения украинской культурной матрицы от галичанско-центральноевропейского кода), Москва самоустраняется от участия в конфликте между двумя типами культурно-цивилизационной идентичности Украины, который имеет определяющее значение для будущего отношений двух стран. Как следствие (в этом плане тоже ничего не изменилось с ельцинских пор), не решается проблема формирования пророссийских субъектов на украинской сцене – политика близорукая, грозящая в обозримой перспективе резким сужением политических возможностей влияния на Украину.

Игнорирование «русского вопроса» имеет своим следствием нарастание негативных процессов в культурно-языковой сфере Украины. Можно ли всерьез рассуждать об успехах на интеграционном поприще при повальной дерусификации культуры и образования, когда вся официальная школьная программа работает на воспитание подрастающего поколения в духе вражды к России и русскому народу? Антироссийский тон и русофобия стали отличительными приметами большинства ведущих украинских СМИ.

Наступление на русский язык и русскую культуру, жесткая установка Киева на всеобщую украинизацию уже привели к существенным изменениям в украинском этнодемографическом балансе. Итоги переписи 2001 г. зафиксировали фантастически стремительное убывание русского населения – его численность в сравнении с 1989 г., по официальным данным, уменьшилась почти на четверть – с 22% до 17%; за это же время на десятую часть уменьшилась доля тех, кто считает русский язык родным – с 33% до менее чем 30%.

Через пару поколений, при продолжении той же политики и том же отношении Москвы, «русский вопрос» в отношениях двух государств отпадет сам собой…

II. Миф об угрозе для России в случае прихода к власти В.Ющенко

Проведение действительно прагматичной украинской политики требует прежде всего перехода от славянофильства и украинофильства к русофильству. России следует отказаться от порочной и бесперспективной модели, ограничивающей ее политическое движение узким коридором между вариантами «плохо» и «очень плохо». Это позволило бы вывести за скобки излишне драматизированный в России вопрос о преемнике Кучмы.

Такой подход делает неактуальным миф о В.Ющенко как враге России. Данный миф выгоден прежде всего тем силам в Украине, которые хотели бы и дальше сохранять двусмысленный статус-кво в отношениях с Россией, означающий на практике субсидирование Москвой «незалежности» под сурдинку об украино-российском партнерстве.

На деле «кучмисты» и «ющенковцы» представляют собой две части одной властвующей партии, с одним и тем же, как указывалось, культурно-цивилизационным кодом и установкой на обособление от России. Только одна из них политику обособления проводит в завуалированной, неявной форме, постепенно, другая предполагает реализовать ее открыто, не стесняясь, ускоренными темпами.

Вместо демонизации и игнорирования Ющенко прагматичная российская политика должна предполагать налаживание контактов с реальным претендентом на президентское кресло с целью обернуть возможный приход его к власти на пользу России.

Если отделить мифологию от реальной политики, президентство Ющенко в контексте современных украинских политических процессов (речь идет прежде всего о предполагаемой конституционной реформе), напротив, оказывается для России выгодным со многих точек зрения.

Во-первых, исчезнет двусмысленность и изменчивость во взаимоотношениях, характерная для стиля представителей восточноукраинских кланов, неизменно оборачивающаяся проигрышем Москвы.

В российском экспертном сообществе особенно популярна модель решения проблемы преемничества по российскому варианту – через фигуру премьера, в данном случае В.Януковича. Однако, как представляется, в этом случае Россия получит нового Кучму со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Политика Кучмы-2 будет строиться в соответствии с задачей оградить наиболее прибыльные сферы экономики, прежде всего металлургическую отрасль, от нежелательного прихода российских конкурентов. Примечательно, что именно нынешний кабинет оказал серьезное сопротивление проекту ЕЭП, который оказался принят лишь в результате личного давления Кучмы. Как утверждают украинские эксперты, именно «донецкие» во многом спровоцировали волну антироссийской истерии, захлестнувшую страну в связи с вступлением Украины в ЕЭП. Интеграционный интерес восточноукраинских кланов не пойдет дальше создания зоны свободной торговли – опять же за счет России.

При Ющенко же Москва будет вынуждена перейти на действительно прагматическую основу двусторонних отношений и обязана будет более жестко отстаивать свои приоритеты в Украине, чтобы вынудить того соотносить свою политику с российскими интересами. Логика двусторонних отношений очистится от лицемерия и предельно упростится. Киев наконец-то поймет, что за «незалежность» и антироссийскую политику надо платить – и платить очень высокую цену. Жесткое напоминание о полной зависимости украинской экономики от российских энергоносителей станет внушительным аргументом в диалоге с Киевом. Именно в руках Москвы (а это поставки дешевых энергоносителей и субсидирование украинской экономики за счет реэкспорта российских газа и нефти) окажется ключ к успеху экономической программы Ющенко и политическое выживание его режима.

Возможный чрезмерный крен новой киевской команды в сторону евроатлантизма мог бы быть погашен угрозой пересмотра «Большого договора». Признание Москвой наличия нерешенных территориальных проблем уже само по себе стало бы блокиратором любых попыток вступления Украины в НАТО.

Правда, это потребует от Москвы мужества освоить весь арсенал отстаивания российских национальных интересов (которые отнюдь не тождественны интересам отдельных групп элит), перейти к real politic не на словах, а на деле, понять, что субъектность в мировой политике не может читаться как политика неоправданных уступок и попустительства (воспринимаемых лишь как слабость). Это потребует значительной политической воли, дефицит которой в Кремле, к сожалению, не исчез с уходом Б.Ельцина.

Наконец, самое главное, как представляется - президентство Ющенко открывает благоприятные возможности для решения вопроса о федерализации Украины.

Один из активно навязываемых российскому обществу мифов утверждает, что «единая сильная Украина» – в интересах России. Но так ли это?

Следует хотя бы вспомнить, что идея «единой сильной Украины», с единой культурой, единым языком, западными ценностями – это ключевой пункт галичанского национализма. Данная идея исторически формировалась в XIX в. под знаком противопоставления и разведения украинцев с «москалями», целенаправленно лепя из России образ врага, а затем была развита и воплощена в геополитических конструкциях XX в. и приспособлена к реалиям «холодной войны» с СССР.

Такая Украина, подталкиваемая заинтересованными внешними силами, будет неизбежно позиционировать себя как противовес и соперник России на евразийском пространстве. Сама логика укрепления единства Украины предполагает движение к моноэтнизации и дерусификации страны. Но отвечает ли это национально-государственным интересам России? Не говоря уже о том, что данная идея антагонистична интересам русских в Украине, фактически лишая их права на национальную идентичность. В «единой сильной Украине» русский этнос должен будет раствориться в украинском. Будет перекрыт главный политический и культурный канал российского влияния в Украине.

В интересах России, напротив, – федерализация Украины с сохранением русского языка, русского этноса, ускоряющая и усиливающая интеграционные процессы между двумя странами благодаря переводу их на горизонтальный уровень.

Одновременно федерализация могла бы запустить процесс очищения украинской культурной матрицы от галичанско-центральноевропейского кода. Причем его реализации могли бы поспособствовать сами галичанские националисты. Идея федерализации является созвучной сепаратистским настроениям среди интеллектуалов Галичины, испытавших сильное разочарование от несоответствия их идеала украинской державы реалиям новорожденного украинского государства и перешедших на позиции автономизации Галичины, вплоть до полного ее отделения от остальной Украины

В этой связи принципиальным моментом, способным кардинально переформатировать украинский политический процесс, становится реализация проекта вынашиваемой окружением Кучмы конституционной реформы. Переход к парламентско-президентской модели уже сам по себе создает предпосылки для возможной трансформации Украины в федеративную республику. Приход же к власти Ющенко может придать этому процессу дополнительный и необратимый импульс.

Президентство (если все же в Украине процесс переделки конституции не зайдет так далеко, что обессмыслит или даже отменит данный институт – что для российских стратегических интересов было бы оптимальным вариантом) готовит для Ющенко такую ловушку, из которой ему трудно будет найти выход. В условиях раскола правящего класса любой из возможных сценариев его правления грозит серьезными нарушениями сложившегося баланса политических и экономических интересов и дестабилизацией внутриполитической ситуации.

В случае реализации намеченного курса реформ по рекомендациям западных финансово-экономических институтов и попыток установить более четкие и прозрачные правила игры Ющенко ждет столкновение с могущественными восточноукраинскими кланами. Последовательное же выполнение им программы галичанских радикалов по украинизации Украины неизбежно обострит культурно-цивилизационные и межрегиональные противоречия в стране.

Если же, что вероятнее всего, Ющенко, как политик осторожный и прагматичный, пойдет на внесение в свою изначальную программу серьезных корректив и отступление, то это грозит размыванием политической базы поддержки в лице националистических и прозападно настроенных групп. Трудности с воплощением обещанного «экономического чуда» будут способствовать росту разочарования населения и стремительному таянию его харизмы.

Вся эта совокупность неблагоприятных факторов будет действовать в направлении усиления внутриполитической изоляции Ющенко. Обострение внутриэлитных противоречий даст, в частности, российскому капиталу неплохие шансы внедриться в отрасли, которые в настоящее время жестко контролируются околовластными кланами.

Ослабление киевской центральной власти станет катализатором сепаратизма среди региональных элит, стимулируемого интересами самовыживания в условиях ухудшающейся экономической ситуации. Сделав первый шаг по ослаблению вертикали власти Украине придется сделать и второй – логично дополнив ослабление института президента децентрализацией страны.

Причем возможности Ющенко опереться на западную поддержку представляются довольно ограниченными, а опасения ускоренной интеграции Украины в западные структуры надуманными (при существующем состоянии общества и экономики это вопрос даже не завтрашнего дня).

Слабый Ющенко – слишком ненадежная ставка для Запада. Степень рисков для него слишком высока, чтобы всерьез вложиться в игру с непредсказуемым финалом. А нынешнее политико-экономическое состояние Украины никак не повышает ее привлекательность в глазах внешних инвесторов. К тому же у Москвы, как уже было сказано, есть весомые контраргументы.

Любой серьезный газовый конфликт Украины с Россией слишком чувствителен для Европы, особенно для Германии. А то, что Россия и ведущие страны Европы могут выступать союзниками на украинской сцене, показала история с обходным газопроводом. Также чрезмерными представляются опасения по поводу агрессивного вмешательства нынешней администрации Буша-младшего в украинскую ситуацию. Многое здесь будет зависеть от способности Москвы использовать по максимуму новые возможности в сближении с Вашингтоном.

Для США, оказавшихся в новой для себя реальности глобальной войны с международным терроризмом, союзничество с Россией важнее, чем конфронтация с ней на постсоветском пространстве. Как показал Ирак, Вашингтон преувеличил свои возможности справиться в одиночку с поддержанием нового мирового порядка. Помощи Британии явно недостаточно, а конфликт со Старой Европой (в лице Франции и Германии) вынуждает США искать более тесного взаимодействия с Россией. К этому же толкает предвыборный интерес вашингтонской администрации. Также долгосрочным геополитическим интересам США отвечает сохранение достаточно сильной России в центре Евразии.

В этой ситуации Москва получает шанс разменять заинтересованность США в получении ее поддержки в глобальной игре на более энергичное продвижение своих интересов на постсоветском пространстве, в том числе в Украине (с точки зрения обеспечения эволюции украинской государственности в выгодном для России направлении). Условия, на которых Кремль не стал бы препятствовать приходу украинской оппозиции к власти, могли бы стать в этом случае составной частью пакета договоренностей Москвы с Вашингтоном о реальном содержании их стратегического партнерства.