Старший брат экс-президента Югославии посол Югославии в России в 1998—2001 гг. уверен, что Запад не торгуется — он управляет.— Господин Борислав, Слободан Милошевич держится на процессе уверенно и с большим достоинством. Расскажите, как формируются такие характеры. Какая атмосфера была в вашей семье, когда вы со Слободаном росли?

— Что касается атмосферы в нашей семье, ничего особенного нас не окружало. Росли мы вместе в сербском городе Пожаревац, где Слободан и родился. Я-то родился в Черногории. Наш отец был теологом, до конца Второй мировой войны преподавал в гимназиях Закон Божий. Мама была учительницей, она нам уделяла много внимания. Нет, отец не был духовным лицом, сан не принимал. Он по окончании теологического факультета в Белграде был как бы чиновником от министерства просвещения, как и все другие преподаватели в Королевстве Югославии. Я пошел в школу во время немецкой оккупации и тоже изучал Закон Божий.

Отец знал церковно-славянский и древнегреческий языки. После прихода к власти Иосипа Броз Тито, когда изучение Закона Божьего было отменено, отец переквалифицировался в преподавателя русского языка. У нас в доме было много русских книг.

— А вас с братом отец учил русскому?

— Слободан русским мало занимался, хотя он русский понимает. А я любил русский с юности. Самостоятельно начал его изучать, читая отцовские книги, советскую прозу, прикипел к нему, можно сказать. Потом и в школе я изучал русский, культивировал в себе этот язык, как и французский. Слободан увлекся изучением английского. После школы он закончил юридический факультет.

Ничем особенным его характер не отличался. Просто он нормально воспитан, нормальный мужик. Развивался он так же, как многие молодые люди. Рано стал членом партии, участвовали мы в трудовых стройках, в армии служил — в Задаре, в зенитной артиллерии. Я тогда шутил, что это довольно легкий для службы род войск, потому что я был в пехоте, где приходилось много маршировать. Вообще наша ранняя молодость совпала с молодостью новой Югославии, в которую мы верили.

Слободан начал работать в мэрии Белграда, потом на хозяйственном предприятии, откуда и началась его карьера. Так что на ваш вопрос, как формируются сильные характеры, я могу ответить очень просто: сама жизнь их формирует, если исходный материал соответствующий. Если человек уверен в правильности своих идей, в правоте поступков, то ему достанет сил их отстаивать.

— Неужели такой вот правильной была ваша с братом молодость?

— Я бы не сказал, что он святой, но не хотел бы акцентировать на этом внимание. У каждого из нас была своя компания. Я любил похулиганить, не был уж слишком правильным. А Слободан очень рано влюбился. Его любовь к Мирьяне Маркович — это любовь со школьной скамьи, и с ней он проводил большую часть свободного времени. Это единственная любовь в его жизни.

— Что послужило толчком для становления Слободана как политика?

— Это был конец 80-х, когда нужно было защитить сербское население в крае Косово, где крепло агрессивное и воинствующее албанское сепаратистское движение. Это был действительно переломный момент в политической биографии моего брата. С тех пор, занимая посты лидера Союза коммунистов, затем — Социалистической партии Сербии и после — президента Сербии, он боролся за сохранение страны. Не за Великую Сербию, что ему сейчас инкриминируют, а за единое государство, за Югославию, в которой жили бы все сербы, но также и все хорваты, и все мусульмане, которых, кстати, в Сербии больше, чем в Боснии и Герцеговине.

Но Запад по геополитическим причинам не был заинтересован в сохранении единой страны. Если бы Слободан хотел быть марионеткой, то он и по сей день правил бы остатками Югославии. Но он этого не хотел. Хотя воспрепятствовать вхождению натовских войск в Югославию он не смог бы ни в каком качестве без значительной международной поддержки. Потому что это была цель США — разместить силы альянса на территории СРЮ. Именно поэтому Запад оказывал давление только на сербов, перечеркивая тем самым смысл понятия «посредничество» при урегулировании межэтнических кризисов. Запад не принуждал албанцев к признанию автономии Косова в составе Сербии, не требовал ультимативно прекратить террористические и сепаратистские действия так называемой «Освободительной армии Косова» (ОАК), но обязывал официальный Белград вывести свои войска и силы безопасности из этого сербского края и согласиться на размещение в нем войск НАТО.

— Как вы в то время оценивали роль России в югославском кризисе?

— Неоднозначно. Подавляющее большинство народа и общественности, Федеральное собрание РФ, все крупные политические партии, правительство, силовые ведомства, в первую очередь Минобороны, поддерживали Югославию. Конечно, Белград рассчитывал на большую поддержку Москвы. На более активную ее роль на международных форумах, от пресловутой Контактной группы до ООН и саммитов «большой семерки» с участием России. Но к этому не было политической воли. Президент Путин недавно заявил о своей убежденности в том, что, если бы у международного сообщества в свое время хватило мужества и сил предотвратить бомбардировки Югославии, сегодня не было бы такой тяжелой ситуации в Ираке. Иракский кризис носил бы совсем другой характер. Я считаю, что эта оценка подтверждает факт, что агрессия НАТО против Югославии не только не способствовала урегулированию косовской проблемы, но и спровоцировала очень вредные последствия для всего мирового сообщества и международных отношений. Но вы знаете, что с начала югославского кризиса 90-х годов Россия, крайне редко воздерживаясь, голосовала практически за все резолюции ООН, включая экономические санкции против Югославии, за запрет на поставки оружия, да и за создание Международного уголовного трибунала для бывшей Югославии в Гааге.

Во время косовского кризиса я во всех российских структурах — в МИД, в Минобороны, в Госдуме, Совете Федерации, других ведомствах — пытался добиться поддержки своей страны. Но после того, как премьер Евгений Примаков весной 99-го был отправлен в отставку и спецпредставителем России в СРЮ стал Виктор Черномырдин, все пошло нехорошим путем. С одной стороны, Россия осудила агрессию НАТО, прервала отношения с альянсом, потому что он грубейшим образом нарушил не только основные нормы международного права, но и Основополагающий акт Россия — НАТО, заложивший основы двустороннего сотрудничества. Но, с другой стороны, навязанный Югославии план прекращения бомбардировок, подготовленный Черномырдиным и Ахтисаари под давлением Строуба Тэлботта, США, не был справедлив. Черномырдин дал устные гарантии в том, что в будущей резолюции СБ ООН по Косову не будет ссылки на главу 7 Устава ООН, где говорится об использовании силы, а будет ссылка на главу 6, содержащую гуманитарные соображения. Но этого не произошло. И Слободан никогда не принял бы данного плана, если бы он не исходил от России.

Да, Россия не могла откровенно вмешиваться в конфликт. Но марш-бросок в Косово, осуществленный российскими десантниками, показал, что даже скромными средствами можно многого добиться. Однако стремлению многих патриотически настроенных российских политиков и простых граждан поддержать Сербию противостоял либеральный лагерь, который пугал общество угрозой втягивания России в войну с США «из-за последнего в Европе диктатора-коммуниста Милошевича». Замечу, что при этом «диктаторе» в Югославии не было ни одного политзаключенного и 90% средств массовой информации Сербии не находились в его руках.

Но вернемся к Гаагскому трибуналу. Голосуя в ООН за его создание, руководство России, возможно, полагало, что этот трибунал поможет разрешению кризиса. Прозрение пришло позже. Вот и Сергей Лавров еще в конце 2000 года, после свержения Милошевича, отмечал, что трибунал с самого начала был политизирован, что он принял явно антисербский крен, приспосабливая для этого нормы международного гуманитарного права, что МТБЮ является угрозой целостности международного права...

— И сербская, и зарубежная пресса пишет о том, что МТБЮ вызывает раздражение уже и у администрации США и по этой причине может быть упразднен. Трибунал не содействует стабилизации на Балканах, поскольку над каждым правительством республик бывшей Югославии висит дамоклов меч — необходимость выдачи военных преступников. СМИ Сербии утверждают, что премьер Зоран Джинджич был убит за то, что выдал трибуналу Слободана Милошевича. Что вы на это скажете?

— Гаагский трибунал — это средство давления, шантажа и разделения политических сил и народа Сербии. Его действия дестабилизируют страну. Этот «суд» на самом деле дискредитирован, и это отмечается и в самой Америке. Я бы не сказал, что речь идет об администрации США. Хотя нынешняя американская администрация унаследовала этот позор от демократов и необязательно ей тащить МТБЮ на своих плечах. Но остаются те же геостратегические интересы США, и, может быть, будут еще создаваться суды для других народов и их лидеров. Я не думаю, что какие-то западные государства выступят с инициативой упразднения Гаагского трибунала. Однако под влиянием международной общественности — прессы, партий, парламентских групп, отдельных личностей — Гаагский трибунал может разрушиться. Уже и по выступлениям российских и сербских свидетелей защиты Милошевича видно, что суд несостоятелен. Он судит в основном сербов, 80% обвиненных — сербы. Я не вижу дамоклова меча над каждым правительством республик бывшей Югославии. Вижу, как и многие сербы, судилище над сербским народом. И не считаю, позвольте отметить, что Джинджич был убит за выдачу Милошевича трибуналу. Это их разборки — тех сил, которые рушили Милошевича.

— А возможен ли сценарий, по которому Запад упразднит Гаагский трибунал в том случае, если Белград отзовет свой иск к США и странам НАТО, поданный в Международный суд ООН с целью возмещения Югославии ущерба от бомбардировок? (Интервью состоялось еще до того, как МС ООН отказался рассматривать иск против НАТО. — Ред.)

— Это легитимный суд, он создан в 1946 году, его статут является составной частью Устава ООН. В него и обратились белградские власти еще при Слободане Милошевиче для возмещения ущерба от агрессии НАТО. Американцы, как известно, не признают Международный уголовный суд, сформированный в середине 2000 года также в Гааге, и пытаются навязать другим странам двусторонние договоры о невыдаче граждан США международной юстиции. Это обычное лицемерие, когда Вашингтон требует выдачи МТБЮ граждан другой страны, но при этом добивается неприкосновенности для американцев перед Международным уголовным судом. И требует от Югославии отозвать свой иск в ооновский суд.

Зачем Западу торговаться с Белградом? Какую величину для Запада представляет Белград? Запад просто командует Белградом, диктует ему свои условия. Если бы власть в Белграде была независимой, с нею, возможно, и пришлось бы торговаться. Но сейчас сербские власти делают все, чего хочет Запад. И данная власть не против МТБЮ и никогда не потребует его упразднения.

— После агрессии НАТО Слободан Милошевич начал резко «закручивать гайки», и в результате против него сплотился не только Запад, но и собственный народ, который сверг его власть в октябре 2000-го…

— Я не могу утверждать, что у Слободана не было никаких ошибок. Но это теперь и несущественно. Потому что установка Запада была — свергнуть Милошевича. Но свергал его не народ, а толпа. Помогали и те лица из госбезопасности, которых сегодня пытаются судить за убийство Джинджича. Октябрьский путч, или «Октябрьскую революцию», как назвал эти события господин Коштуница, спровоцировала хорошо организованная толпа за счет больших денег, которые были предоставлены Западом оппозиционной сербской элите. Например, была такая организация — «Норвежская народная помощь», которая выделяла по тысяче немецких марок на человека, чтобы поднять студентов из движения «Отпор».

— По моим наблюдениям, катализатором недовольства режимом Милошевича была его супруга Мирьяна, которая по телевидению и в газетах оскорбляла сторонников оппозиции, называя их то «пятой колонной», то «гиенами». А сын президента Марко делал тем временем бизнес на контрабанде западных товаров…

— Я об этом бизнесе и прочем не знаю, не могу и не хочу говорить.

— Вы навещали брата в тюрьме?

— Евгений Примаков приглашал меня сопровождать его в Гаагу, где он выступал недавно свидетелем на процессе против Слободана. И направил соответствующее письмо в МТБЮ. Но из Гааги сообщили, что мне запрещен въезд в страны Евросоюза, хотя в конце 2003 года нам с женой была выдана шенгенская виза сроком на три месяца.

— Вы все еще находитесь в «черном списке» ЕС, составленном после агрессии НАТО против Югославии?

— И я, и моя жена, с 1999 года. Сына только вычеркнули, после того как я сказал греческому министру Папандреу: «Неужели студент сильно опасен?»

Тем не менее Гаагский трибунал разрешил мне въезд в Нидерланды по так называемой процедуре «safe contact». Это означает, что в аэропорту меня встречали бы представители безопасности в гражданском и препроводили бы в отель, трибунал и т.д. Через такую же процедуру проходили Мира Маркович и невестка Слободана Милица, навещая его в тюрьме. Я отказался от этого. Не хотел портить настроение Евгению Максимовичу. Я поеду навестить Слободана потом.

Белградские власти пошли даже на то, чтобы изолировать Слободана от контактов с семьей, объявив в международный розыск его супругу и сына. Они не могут его навещать. А дочь Слободана Мария живет в Черногории. Она получила условный срок за то, что стреляла в воздух в момент ареста отца.

— А в Белград вы можете ездить?

— Могу, но зачем? Я там — пенсионер, а здесь — работаю. И семья моя здесь, в Москве.

— Вы уверены в том, что ваш брат будет отстаивать свою позицию в Гааге до конца, несмотря ни на что?

— Он не доказывает свою невиновность, он показывает главные причины и главных виновников преступлений, которые совершены на территории Югославии. Он использует Гаагский трибунал как трибуну для защиты правды о своем народе. Отступать он не будет. Хотя у человеческих сил есть граница, я уверен, что он выдержит все испытания. Я не боюсь за его моральную выдержку, силу воли и интеллектуальные способности. Боюсь его сердечных проблем. В России много людей, понимающих происшедшее и происходящее в бывшей Югославии и нынешней Сербии, много людей, солидарных с борьбой Слободана Милошевича в гаагской тюрьме не только за себя, но и за достоинство сербского народа.

Беседовала Тамара Замятина

ЭКСПРЕСС-ПРОГНОЗ

Когда и чем может закончиться процесс над Милошевичем в Гаагском трибунале?

Константин КОСАЧЕВ, председатель комитета по международным делам Госдумы РФ:

— Работу Гаагского трибунала я считаю бесперспективной. Трибунал создавался в то время, когда национальная система правосудия в республиках бывшей Югославии не функционировала. Сейчас судебные системы Сербии и Черногории, Боснии и Герцеговины, Хорватии способны работать самостоятельно и могут без Гаагского трибунала расследовать дела в отношении лиц, обвиненных в военных преступлениях. Чем бы ни завершился процесс в Гаагском трибунале, я уверен в том, что его результаты будут политизированы, то есть будут основаны на политической, а не на юридической основе.

Константин ЗАТУЛИН, депутат Госдумы РФ, директор Института стран СНГ:

— У меня скептическое отношение к действу под названием Гаагский трибунал, к его справедливости и легитимности. Организаторы процесса над Милошевичем сами себя загнали в тупик, в тупик между совестью и принципами и политическим заказом осудить Милошевича и всю историю Югославии последних лет.

Безгрешных лидеров государств на свете нет. Но в какой мере можно судить Милошевича и не судить весь остальной мир? Мне кажется, что, понимая это, судьи Гаагского трибунала будут стремиться затянуть процесс. За это время изменения в бывшей Югославии станут необратимыми, влияние Милошевича упадет, а Гаагский трибунал попытается переломить ситуацию в свою пользу с тем, чтобы лишить невольных симпатий человека, который один противостоит всей этой машине. А вдруг что-то случится и можно будет не выносить обвинительный приговор? — так, мне кажется, размышляют совестливые люди в трибунале, которые там наверняка есть.

[Версия для печати]