«СВОБОДЕН!»: Трудности перевода

15.03.2006., "Газета.kz"

Владимир РЕРИХ

 С тем, что времена не выбирают, что в них просто живут и умирают, согласны теперь почти все. Однако люди простодушные и незлобивые все еще полагают, что время может быть плохим или хорошим. Раздражительные циники такой подход яростно отвергают. Оно бывает только плохим, утверждают они. Либо очень плохим.

Вот в пору «брежневского застоя», в самый его расцвет, довелось и нам побыть студентами. Нетрудно догадаться, что время было плохое. Безжалостная «система», бесцеремонно топоча кованым сапогом приказа, хамски врывалась в тишь библиотек и энергичным хунвэйбиновским пинком швыряла нас на бестолковые просторы совхозных латифундий. Селяне воспринимали нашу «помощь» с тем же воодушевлением, с каким обычно встречали набеги саранчи, однако жутковатые бараки и набитые пылью матрацы безропотно предоставляли.

Помимо прочих забав устраивались на этих матрацах своеобразные лингвистические игрища. Имела некоторый успех затея буквально переводить с языка на язык, допустим, с русского на казахский и наоборот, фамилии окружающих однокурсников. И стал Зайцев – Кояновым, Кошкин – Мысыкбаевым, Вадик Пупенко превратился в Кындыкбаева, а Талгат, скажем, Кадыров – в Любимова. В общем – забавно. Отчасти – познавательно. Посмеялись и забыли.

На прошлой неделе эту забаву пришлось вспомнить. Украинская предвыборная кампания сверкнула в новостных выпусках чем-то весьма игривым и прихотливым: избиратели с русскими фамилиями обнаружили себя в списках переименованными на малороссийский лад. То есть какой-нибудь Телегин стал теперь Бричкин, Скворцов выступает как Шпак, Кузнецовы обрели себя заново как Ковали или Ковальчуки, а все Бочкины и Бочкаревы разом обернулись в несклоняемого Бондаренко.

Если украинский почин приобретет черты общемирового, то филологи без работы не останутся. Есть, конечно, совсем простые, лежащие на поверхности инварианты. Скажем, все Смиты, пересекая германскую границу, автоматически становятся Шмидтами, и наоборот; в случае же когда оба они устремятся в славянские пределы, их с готовностью будут поджидать хоть Ковальские, хоть Ковалевские. Алан Чумак, забежавший в Останкино подзарядить «крэмы», станет теперь уж Перевозчиковым. Иванов, задумавший посетить Святую Землю, получит израильскую визу с немудрящей заменой – Иогансон, а вот Либерман, житель этой самой земли, решивший вдруг навестить московскую тетушку, окажется, к своему глубочайшему изумлению, каким-нибудь Дорогомиловым. Горбачев, вздумавший проехаться по европейским университетам с курсом лекций, везде будет, конечно же, Gorbi, но, периодически, – Майклом, Мишелем, Михаэлем, Микисом и примкнувшим к ним Михалом. Переведенный на русский Джордж Буш-младший приобретет вдруг райкомовскую солидность и вообще некую номенклатурную респектабельность: Георгий Георгиевич Кустов! А вот госпожа Госсекретарь станет, наоборот, какой-то сомнительной, не вызывающей доверия Лизкой Рискиной, иначе эту урожайно-зерновую фамилию не переиначишь. С Владимиром Путиным все в порядке: в давно облюбованной им Германии он будет не меньше чем Вольдемар фон дер Вег, в Америке – Влад Роуд, а вот с Тэтчер сложнее, ее ремесленническая фамилия, корень которой составляет понятие «крыша», звучит для нашего уха довольно своеобразно. Она будет в порядке где-нибудь в той же Германии, где ее назовут Ритой Дах – и все тут.

И повезло же Браунам! С такой фамилией без всякого перевода можно быть траппером в Австралии, фермером в Канаде, буром в ЮАР и даже секретарем Целиноградского обкома партии! Хау дую ду, ю, мистер Браун!

Словом, развеселила нас Украина до самых слез. Что ж, начавши плакать, можно и причину смеха запамятовать…

Неудобно бывает, когда время переводят с «зимнего» на «летнее». Еще сложнее, когда оно само себя переводит из прошлого в настоящее. Возникают трудности перевода.

Улицы запружены «иномарками» с одним названием – «секонд хэнд». На этой ездил господин из Сан-Франциско. На другой – фрау из Дюссельдорфа. На третьей – кто-то из Киото. Их прошлое стало нашим настоящим. Ну что ж, они нашу нефть тоже переводят. Получается бензин и прочие небесполезные продукты…

В общем, унизительное слово «объедки» употреблять не хочется, но все же: пользуемся чем-то, что кем-то не докушано. Бывшее в употреблении, но аккуратно завернутое, все это ездит на скверном бензине, с липовым техосмотром, с нарушением правил обгона, с превышением скорости, с пересечением запретных линий, с алкоголем и адреналином в крови, с расчетом на «командир, договоримся!». И командир всегда готов. Он ведь понимает: все люди, всем нужно как-то жить. Вот это и есть плохой перевод. Слова вроде те же, а смысл, точнее, дух другой, вернее – прежний, «гаишный» и неистребимо «Жигулевский», пивной и грешный.

Кондоминиум перетолмачили, получился КСК, родной брат вечно небритого ЖЭКа. Страховую медицину перевели, но древняя латынь, Римского права мать, оказалась с юмором: вылезли какие-то жуткие уголовные статьи, так и не уловившие в свои сети молодца, лихо сорвавшего банк. Скверный результат недавно явил переименованный когда-то ОМОН – перевод получился с жутковато сицилианским акцентом.

Скорбный ряд этих образчиков можно продолжить. Но уже и без них ясно, что время имитаций кончилось. Хватит дурных переводов! Пора создавать подлинники, не уступающие общепринятым образцам.

Согласимся с циниками: времена бывают только плохие.

Но не дать им сползти в «очень плохие» все-таки можно. Если преодолеть некоторые трудности, которые выглядят порой даже забавно.