Государство и диаспора

Сорванный клапан парового котла

17.08.07, http://www.moles.ee

Рафик Григорян

В аналитическом исследовании, проведенном по заказу правительства Андрусом Сааром и учеными Тартуского университета под руководством Марью Лауристин по поводу апрельских событий и их последствий для политики интеграции, отмечены следующие причины апрельского кризиса:

первая — недостаточная информированность русскоязычного населения;

вторая — неэстонская часть населения оказалась жертвой российской пропаганды;

и третья — действовали провокаторы.

Такое видение ситуации является несерьезным и выглядит неубедительно. Основываясь на этих причинах, невозможно нарисовать реальную картину, как у нас устроен социум. Говоря о кризисе, хотелось бы отметить, что основные причины апрельского кризиса следует искать не за пределами Эстонии, а внутри нее. Они не импортированы кем-то, а порождены той национальной политикой, которая проводилась властями за все эти 15 лет, и теми действующими законами, которые не способны регулировать межнациональные отношения в республике. Мы имеем дело с запущенной болезнью общества, которую правительство пытается решить силовыми способами, используя методы кнута и пряника, а ученые делают вид, что ничего не произошло. Это опасная и близорукая политика. Под влиянием чувства страха болезнь можно на время загнать вглубь, но не вылечить, это не спасет общество от рецидива.

Причина кризиса политики интеграции кроется не в Андрусе Ансипе и даже не в Бронзовом солдате, она намного глубже. Снятие памятника – это не причина беспорядков, а повод. Ситуация вокруг Бронзового солдата стала той последней каплей, которая переполнила чашу терпения тех слоев общества, которые в независимой Эстонии оказались в роли изгоев, чужих, лишних людей. Известно, что молодежь является тем социальным барометром, который чутко реагирует на различные изменения в обществе. Однако власть услышала только голоса погромщиков, она оказалась глухой к протесту многих представителей русскоязычной интеллигенции, а также лояльных граждан, которые выразили свой протест в цивилизованной форме, выступая против несправедливости и дискриминации.

Таким образом, главной причиной беспорядков был протест неэстонской части молодежи, которая выросла уже в период независимости, из-за своего статуса. В исследовании этот момент был проигнорирован. Это был не межнациональный конфликт, ибо неэстонцы не выступали против эстонцев. Это был не антигосударственный путч, ибо никто не покушался на независимость страны. Это был протест против национальной политики правительства. Не видеть всего этого — значит, сознательно путать понятия правительство и эстонское государство – одно из них сменяемо, другое вечно. Человек может не любить своего управдома, но это не означает, что он не любит дом, в котором живет. Правительство и государство это не одно и то же. Власть должна быть мудрее, чем дети. Она должна не бороться с молодежью, не провоцировать ее на силовые действия, а работать с ней, направлять энергию молодежи в созидательное русло.

На пресс-конференции ученые много говорили о необходимости установления диалога между двумя общинами. Они представили некие критерии интегрированности, по которым количество интегрированных неэстонцев точь-в-точь совпало с числом людей, свободно владеющих эстонским языком. Видимо, старая болезнь интеграторов неизлечима. Кроме того, надо говорить не о двухобщинном обществе, а о мультикультурном, многонациональном и многоязычном социуме, так правильнее было бы с научной точки зрения. У нас более 200 национально-культурных обществ, а эстонские ученые все время говорят о двух обществах.

Не всякий контакт есть диалог. Диалог возможен только между равноправными субъектами. Когда одна часть общества решает, допустить или не допустить другую к экономике, к политике, к власти и т. д., то это не диалог. В демократическом обществе права национальных меньшинств не могут всецело зависеть от результатов голосования большинства. Нужен консенсус. Права меньшинств вырастают из прав человека, так как человек есть главный ресурс и субъект государства, основной налогоплательщик и творец культуры. Права национальных меньшинств – это не привилегия, а условие и возможность равноправного сотрудничества этносов в государстве.

И уж совсем не следует опускаться до уровня массовых предрассудков типа «если мы будем считаться с мнением национальных меньшинств, то это будет уступка России». А ведь по данным опроса, так считают 44% эстонцев.

Исходя из опыта 15 лет национально-государственного строительства, мы видим, что как на уровне власти, так и на уровне массового сознания эстонцы считаются субъектами государства, а неэстонцы – чужими, пришлыми, оккупантами. Это явный конфликт статусов. Надо привлекать все слои населения, СМИ, использовать ресурс власти, образовательные и воспитательные возможности для решения проблем отчуждения. Социальные последствия отчуждения настолько существенны, что порождают страх и чувство безысходности. Как отмечал Э. Фромм: «Ценность человека определяется спросом, а не его человеческими достоинствами».

Во-вторых, необходим орган представительства национальных меньшинств в парламенте, который имел бы право вето на те законопроекты и те решения правительства, которые затрагивают их жизненно важные интересы.

В-третьих, решить конфликт, который накапливался годами, в одночасье сразу не удастся никому, остается одно — урегулировать его, а для этого необходим диалог.

Исследователи отмечали, что в вопросе доверия к правительству мнения эстонцев и неэстонцев оказались диаметрально противоположными (более двух третей эстонцев поддерживают действия правительства и столько же неэстонцев не поддерживают). Чтобы начать лечить болезнь и установить диалог, нужно доверие к власти, а у неэстонцев оно отсутствует. Парадокс в том, что никто не сделал больше для консолидации русскоязычной и эстонской общин, чем нынешнее правительство, отмечали исследователи. Однако добавим, что оно сплотило их не на базе толерантности и общей созидательной деятельности, а на основе страха, воинствующего национализма и ненависти.

В этих условиях наладить конструктивные отношения между общинами сверху выглядит проблематично, следовательно, необходимо шире использовать возможности народной дипломатии, тем более что, как отмечали исследователи, на уровне индивидуумов отношения между эстонцами и неэстонцами остались прежними.

Степная демократия.

В парламент Казахстана не прошел никто, кроме партии власти

20.08.07, http://www.centrasia.ru

Виктор Ядуха

Вчера в Казахстане подвели итоги досрочных парламентских выборов. Оглушительную, ослепительную, невероятную победу на них одержала партия власти "Нур Отан", получив 88,05% голосов. Кроме нее 7-процентный барьер не преодолел никто: даже шедшая следом Общенациональная социал-демократическая партия набрала всего 4,62%. Таким образом, мажилис Казахстана стал первым постсоветским парламентом, полностью состоящим из представителей одной партии. Пикантность ситуации в том, что досрочные выборы понадобились для запуска конституционной реформы, якобы сдерживающей власть президента. Теперь Нурсултана Назарбаева не сдерживает ничто.

В победе "Нур Отан" сомнений не было, но большинство аналитиков ожидали, что пройдет еще как минимум одна партия. "88% - это очень много, прогнозировали около 70%", - сказал РБК daily директор казахской Группы оценки рисков Досым Сатпаев. Оппозиция не признает итоги выборов, называя их "полнейшей профанацией", и намерена оспорить результат в судебном порядке. У наблюдателей от СНГ и ШОС претензий нет, представители Запада, которых в Казахстане было особенно много, оценок пока не дают.

Отныне судьба мажилиса - по­слушно штамповать президентские законопроекты, отмечает г-н Сатпаев. Судьбу оппозиции предсказать сложнее. "Ее лидеры - это бывшие крупные чиновники, - напоминает эксперт. - Теперь у них два пути: либо бросать свои партии, идти на сделку с президентом и становиться послами или акимами (губернаторами. - РБК daily), либо идти на конфронтацию. Но скорее первое: они явно устали от маргинальности и хотят карьеры".

Забавно, что досрочные выборы в парламент проводились для вступления в силу конституционной реформы. Формально она ограничивает власть президента, давая партиям право назначать правительство. Но на деле президент стал еще сильнее. "Реформа упрощает процедуру роспуска парламента и освобождает власть от необходимости бороться за продвижение своих людей в одномандатных округах", - напомнил РБК daily глава Евразийского центра политических исследований Рустем Лебеков. "Теперь партия власти будет выбирать правительство по рекомендациям президента, который может переизбираться неограниченное число раз", - резюмирует Досым Сатпаев.

Остается единственный вопрос: зачем Назарбаеву понадобилась эта бутафория? По мнению экспертов, пожилой лидер Казахстана страхуется на случай внезапной передачи власти, еще не зная, кому ее передать. "Никто не знает, по какому сценарию пойдет передача власти, поэтому президент старается разложить яйца по разным корзинам, - говорит г-н Лебеков. - Пока он укрепляет вертикаль, многие "семейные" предприятия проводят IPO, легализуясь за границей. И когда наступит "час Х", он будет к нему готов".

"Политика девяносто девяти процентов" подрывает репутацию страны

17.08.07, http://www.russians.kz/

Адиль Тойганбаев
Руководитель Экспертного центра Национальной стратегии

Мы упираемся в ключевую для национального развития проблему человеческого фактора. Признаем неконкурентоспособность чиновничьего типа элиты и необходимость прихода на ее место элиты менеджерского типа. При всей однотипности задач их отличает понимание сложности и ответственности. Первые стремятся к решениям элементарным, вторые – к решениям гармоничным и созидающим. Первые реагируют на вызовы, вторые создают перспективы. Задача чиновника, если описать ее в целом, подразумевает поддержание стабильности. И в роли сторожа-проверяющего такой чиновник вполне на месте, вряд ли на таком посту будет востребован какой-либо интеллектуальный потенциал. Когда речь идет о развитии, то не просто востребованы иные, более пластичные качества, но и приходится жертвовать стабильностью. Стабильной может быть только деградация, развитие – всегда риск.

Политическая инженерия предполагает расчет, в котором одновременно учтены и любые варианты развития и вместе с ними проблемы роста, социальные перегрузки и кризисные риски. Логика чиновника прямо противоположна: столкнувшись со сложным и рискованным процессом, он примет наиболее простое решение – остановить его, и нажмет на рубильник. Вот простой пример отличия чиновничества от подлинного менеджмента. При одинаковой поставленной задаче победы на выборах (президентских или парламентских, неважно) чиновник будет решать задачу наиболее одномерно и прямолинейно, ориентируясь на достижение 99 процентов. Какие последствия формирует такой итог? Даже при допущении честной игры он формирует отторжение избирателя от политики и зачистку политического поля от любой креативной альтернативной силы. Тот, кто имеет политический потенциал, просто не пойдет в такую «политику 99». Ведь идеалист – это не идиот, хотя звучит схоже. Человек, ценящий свое время и свой профессионализм, не ввязывается в безнадежные игры. «Политика 99» формирует гражданскую апатию. При таких результатах поход на выборы становится пустым мероприятием. Избиратель не соотносит успех близкой ему политической силы с собственным участием. Он заранее знает итог. Избирательная кампания лишена драматизма и вкуса подлинной борьбы. Итак, потенциальные будущие политики в такую систему не войдут, а избиратель не будет мотивирован. Мы получаем в итоге функционирующую как часы, но при этом совершенно неживую и непластичную политическую реальность. Не видя смысла и перспективы решать свои проблемы на политическом уровне, люди выберут более простые алгоритмы, начиная с коррупционного. «Политика 99» в результате является всего лишь декорацией. И даже если предположить, что она формируется вне информационного и административного давления, а становится итогом честного волеизъявления – тем хуже. Это уже не ситуация, решаемая на законодательном уровне. Это симптом апатичного и нецивилизованного общества. Это замер общественного развития. Ведь бывают такие доисторические его формы, когда демократия действительно «не нужна». Чиновники играют в эту игру, рассуждая о ней как о необходимой формальной уступке окружающему миру. Причем уступке досадной. И это правильно для чиновника – пока серьезные мужчины решают свои серьезные мужские дела, он на глазах у всех сидит в песочнице.

В идеале политика – это искрометная и страстная сфера, но только там и только тогда, когда на ее поле что-то решается. Во всяком другом случае это тягостная обязанность, рутина. Как решается та же задача электоральной победы с точки зрения политического менеджера? Победа со счетом 99:1 системно недопустима, прежде всего с точки зрения самого победителя. Победа в любой сфере ценна лишь как победа в настоящем бою и с настоящим соперником. Чиновники, накручивающие стопроцентные итоги, не просто позорят родину перед иностранными наблюдателями и СМИ. Они делегитимируют самого победителя. Когда на верхнюю ступень приходит Чемпион, то он сильный лишь оттого, что выиграл у сильных. Статус побежденных им соперников – единственный материал его собственного статуса. Рейтинг Михаэля Шумахера – коэффицент победы аса над асами. И в этой мере он легитимен. Но начни Шумахер соревноваться с пенсионерами на «запорожцах» – что будет стоить его рейтинг? Так и чиновник не понимает, что легитимная политическая победа – это победа над сильным соперником. Оппозиция нужна не для жалкого писка, предъявленного мировому общественному мнению, – «вот, смотрите, все по-честному»... Идеальный счет легитимного победителя – где-то 54:46. Он исторически соответствует политической классике и одновременно показывает заинтересованность избирателя в процессе и понимание избирателем сути вопроса. Ведь результат, близкий к 100, не только порочит политическую систему, но и показывает отсутствие в ней реального идейного выбора. Любое голосование в «политике 99» мотивировано всегда одним обывательским страхом «как бы чего не вышло». Когда государство таким страхам подыгрывает, оно лишает себя главного – граждан. Эффективность внутриполитического успеха необходимо соотносить с его внешнеполитическими последствиями. Чиновник этого элементарно не умеет – мышление не системно, он надрессирован на одно: «решать вопросы на порученном ему участке». Обеспечить примерное «советское» голосование – выбор в пользу простоты и доступных ходов. Работать над системой, обеспечивающей победу в конкурентных условиях, – выбор в пользу сложности. И в нем заключена большая доля риска, как и во всяком эксперименте. Однако наша реальность требует креатива и развития, а сам вариант качественного развития демократии даже не предмет спора. Предмет спора – сроки такой реформы. Но только надо уточнить: чем на более поздние сроки она будет отнесена, тем большими будут ее сложности и риски. Пока же у политического класса как минимум должна быть отработана простая установка: «побеждать со счетом 99:1 – нецивилизованно». Это может быть даже не понято интуитивно. Но работать такая установка должна уже сейчас. При всей кажущейся схожести управления трактором и реактивным истребителем в целях развития востребованы те, кто ориентирован на управление истребителем. Те, кто будет строить сложные схемы. Простота чиновника – это кажущаяся простота. Простота примитива. Но примитив вне конкуренции. «Твердость и крепость – спутники смерти, а нежность и слабость – спутники жизни. Вот почему сильное войско не побеждает, а крепкое дерево гибнет. Большое и крепкое оказывается внизу, а нежное и слабое – наверху» (Дао де Цзин). Сложно найти более меткое определение динамики эволюции мировых цивилизаций. Инертность исполнителей – только одна сторона проблемы. Если мы говорим о несовершенстве своего политического процесса и несоответствии его общепринятым нормам, то словно оказываемся в роли нерадивого ученика, все проблемы которого этой нерадивостью и ограничиваются. А строгая, но справедливая цивилизация ждет от нас правильных шагов и будет всемерно способствовать нашей либерализации. Но это было бы слишком просто. В развитии гражданских институтов и политических свобод не заинтересованы не только не поспевающие за временем чиновники. Возможно, они даже не главная причина отставания.

С точки зрения Запада существует два типа элиты. Либо демократическая, либо колониальная. Но кто сказал, что для выстраивания отношений демократическая элита предпочтительнее? С колониальной, как минимум, проще. Повсеместно имеется долгосрочный и продуманный консенсус между «колониальным» типом элиты и западным истеблишментом. И такой консенсус всегда основывается на взаимной выгоде. Что предлагает Запад «бантустанам»? Он закрывает глаза на неспособность племенных вождей вести себя согласно приемлемым нормам. С туземцами предполагается эффективно торговать, стимулировать их сбывать за бесценок и мишуру собственные богатства. Но кроме золота, минералов и бананов от «бантустана» ничего не требуется. Встраивать его в реальный мир никто не собирается, и население его обречено оставаться за стеной. С вождями выстраиваются отношения более чем доверительные. Но мало сказать, что это отношения неравных. В конце концов есть разные этапы истории – и более, и менее удачные для каждого народа. Но здесь не просто отношения неравных, а отношения неравных всегда. Имитационная демократия для такого истеблишмента на Западе – настоящий подарок. Финальный аргумент в любой гражданской дискуссии о мерах свободы в «бантустане». На любого президента, выигрывающего пресловутые 99, предпочтут смотреть как на диктатора или племенного вождя. Независимо от обстоятельств его победы – в них никто разбираться не будет, это просто неинтересно. Лидеры развитых стран не видят в нем равного и готовы обосновать это собственным избирателям. Поскольку западное общество подразумевает, что такой результат – всегда нечестный. Получается, что есть элита, которой выгоднее быть колониальной и продажной, а не образованной и инновационной. И есть циничный западный истеблишмент (разумеется, он не стопроцентно такой), заинтересованный в режиме приоритета сырьевой экономики и имитационной демократии. Государства Содружества, особенно Казахстан и Россия, часто сталкиваются с такими подходами к ведению отношений. К попыткам ориентировать нас на роль колоний развитого мира. Чем еще выгодно такое «колониальное» партнерство? Главное, что имитационная демократия по определению нелегитимна, и то, что с ней имеют дело – «жест доброй воли». Как только между Штатами и недоделанной демократией возникает конфликт, из-под вчерашней стабильности аккуратно изымается долларовая составляющая. Валютные счета такого государства арестовываются, вводятся санкции, границы закрываются. Крайне заманчиво иметь при себе партнера, который всегда – кандидат в банкроты, причем банкротить его можно откровенным произволом. «Недостаточная демократия» – это в современном мире, как повязка чумы в средние века. Арест валютных резервов и изоляция всегда мотивируются неразвитостью демократических институтов, непредставительностью власти. Имея в 2003 году серьезные проблемы с легитимным во всех смыслах правительством Франции, американцы вынуждены были договариваться. Никому и в голову не могло прийти, что полноценное государство можно судить, понижать в правах и арестовывать его счета. Вот принципиальное отличие, которое многим, к сожалению, недоступно. Формирование не имитационных, а действенных демократических институтов – совсем не уступка диктату Запада. Все ровным счетом наоборот. Действенная демократия - одна из формальных основ государственного суверенитета. Исполнители, которые пренебрегают ею, автоматически пособники тех, кто не воспринимает нашу страну всерьез. Они – готовые компрадоры, способные только менять драгоценности на игрушки. И даже не догадывающиеся, или не желающие догадываться, что эти игрушки у них очень просто отнять.