Национальная идея с немецким акцентом и коричневым душком

04.04.2008. Der Spiegel Профіль

Владимир Корнилов

В период фашистской оккупации национальная идея Украины состояла в воссоздании якобы существовавшей с древнейших времен преемственности украинского народа от древних готов, то есть германцев, чьи «интересы» как раз и представляли национал-социалисты Гитлера.

Национальную украинскую идею горячо, иногда с применением огнестрельного оружия, рассматривали и так, и эдак в разные времена и эпохи. Вполне четко (что отнюдь не означает, что хоть сколько-нибудь правильно) ее сначала сформулировали, а затем рьяно внедряли в массы под пристальным доглядом «идеологов» от национал-социализма доморощенные «активисты» во времена оккупации.

Адольф Гитлер и другие украинские герои

В 1942 году в Харькове фашисты устроили пышную церемонию панихиды на годовщину убийства Петлюры. «Костянтинівські вісті» 23 мая 1942 посвятили номер годовщине гибели атамана. Бывший петлюровский сотник Митрофанов (он же был главой константиновских полицаев) написал трогательные воспоминания о Петлюре. Обвинил в его смерти, само собой, евреев и Москву, после чего призвал: «Аж ось — час настав! Дивись батьку!.. Знову, як при тобі, золотом сяє Тризуб Святого Володимира на прапорах жовтоблакитних… До зброї, козаки! Помсти! Помсти! — За кров Вождя!»

Трезубцы и сине-желтые флаги активно использовались фактически во всех пропагандистских мероприятиях оккупантов (как это ни пытаются отрицать сейчас). Вот, например, краткое описание празднования «Дня урожая» в Красногоровке (ныне Марьинский район Донецкой обл.), опубликованное в «Донецком вестнике» 9 октября 1942 года: всюду развешены портреты Гитлера, Шевченко и Франко, «флаги двух наций — немецкой и украинской», лозунги: «Слава Вождеві німецького народу Адольфу Гітлеру!», «Хай живе вільна Україна!». Тут же укреплены свастика и трезубец. Два раза пели «Ще не вмерла Україна!». Подобные же описания различных идеологических собраний можно найти во многих фашистских газетах.

С начала 1942 оккупационная пресса принялась пропагандировать трезубец как герб Украины, но (!) в ракурсе чуть ли не вассальной зависимости Украины от Германии. «Донецкий вестник» писал 29 марта 1942 года: «Герб Украины — трезубец. Знак трезубца первоначально был немецким родовым и дружинным знаком… Теперь Германия возвратила гербу его почетное звание, и он вновь стал главным украинским гербом». В июле 1942 «Мариюпольская газета» опубликовала текст гимна «Ще не вмерла Україна!», снабдив его своеобразным комментарием: «Коли могутній Німецький Орел… прогнав геть з України обскублену, задріпану московську гаву и вирвав з її хижих пазурів знедолену чайку Україну,… тоді знову полинули такі рідні, такі енергійно-завзяті звуки українського гімну». Вскоре в том же Мариуполе немецкое командование распорядилось издать текст этой песни тиражом 500 экземпляров и распространить его по учреждениям.

В нескольких номерах «Мариюпольской газеты» были опубликованы строгие объявления: «Увага! Всі школи, установи, підприємства повинні мати портрети українського національного поета Т.Г. Шевченка». Тогда же массовыми тиражами одновременно пошли в печать портреты Шевченко и Гитлера...

Оккупационная пресса активным образом публиковала и работы теоретиков украинского национализма. «Донецкий вестник», к примеру, перепечатал 18 декабря 1941 года статью Дмитрия Донцова о «жидо-большевистской национальной политике на Украине» такого содержания: «Литературой, поэзией, кино и театром — всем этим руководили жиды для того, чтобы убить душу украинского народа и привить в нем сознание, что украинская нация, собственно, никогда и не существовала». Любопытные метаморфозы, однако, происходят нынче с биографией этого «теоретика»: пишут, что во времена оккупации г-н Донцов «находился в эмиграции в Германии» (!). На одном из националистических сайтов можно даже прочесть, что «преследуемый гестапо» Донцов уехал… в Берлин! Ну да, куда ж еще ехать от преследований гестапо?

Активно публиковался в оккупационной прессе и другой идеолог украинского национализма, один из основателей ОУН Андрей Мельник. 4 июля 1943 года «Донецкий вестник» опубликовал вкладку «Украинский доброволец» со статьей г-на Мельника «выдающегося» содержания: «Тільки той, хто правильно зрозумів силу національної єдности, може згуртувати свій нарід і повести на боротьбу за здійснення найкращих ідеалів людства. Такою людиною являється тепер в Німеччині Гітлер… Тепер, коли я дізнався про життя німецького народу, коли зрозумів справжню суть націонал-соціалізму, в мене корінним чином змінився світогляд; я побачив всю правдивість того шляху, яким іде вся Європа». Вряд ли после этого удастся утверждать (некоторые современные украинские «историки», однако, пытаются это делать), что возглавляемая Мельником Организация украинских националистов к 1943 к фашистам никакого отношения не имела...

«Просвиты»: «переведено з німецької мови на українську»

Одним из главных орудий политики фашистской украинизации были планомерно создававшиеся на оккупированных территориях общества «Просвита». Среди «рассекреченных» — уголовные дела по якобы существовавшему на Востоке Украины «националистическому подполью». Однако даже беглый просмотр оккупационной прессы не оставляет никаких сомнений в том, что «Просвита» не была самодеятельностью украинских националистов. Эти общества повсеместно создавались отделами пропаганды германских войск.

Очень показательно в этом смысле сообщение в «Мариюпольской газете» от 21 августа 1942 года о создании «Просвиты» в Волновахском районе Донецкой области: «Одержано з Волновахської міськкомендатури статут культурного об'єднання «Просвіта». Переведено з німецької мови на українську. Розіслано по всіх селах Волновахського району». Для целей этих «обществ» оккупанты выделяли лучшие здания занятых городов. Так, для «Просвиты» той же Волновахи оккупанты отремонтировали здание городского банка, под мариупольскую «Просвиту» выделили дом в центре города.

Создавались кружки «по интересам»: драматический, хоровой, бандуры, танцев, истории Украины и… немецкого языка. Да-да, именно немецкого, а не украинского. То же самое значилось и в задачах других отделений «Просвит». Например, в Константиновке среди задач общества значилось: «вивчення німецької мови, як мови того народу, який приніс визволення українцям від жидо-більшовицького кріпацтва».

Однако же теперь деятельность вполне добровольных помощников германских оккупационных войск пытаются преподносить как геройство, направленное исключительно против советизации Украины. К примеру, дело мариупольского главы «Просвиты» Андрея Ирия-Авраменко преподносят так, будто бы его судили в СССР за развешивание в Мариупольском театре трезубцев, а не за пособничество фашистам. Однако опровергнуть это легко может сам г-н Ирия — собственными откровенными публикациями в «Мариюпольской газете»: «У Маріуполі за дозволом Німецького Командування організовано культурне об'єднання «Просвіту»… Член «Просвіти» — активний помічник Німецького Командування як у відбудові й налагодженні народнього господарства, так і в перемозі над лютим ворогом — жидо-більшовизмом… Бути членом «Просвіти» — це свідомо себе залічить до лав борців за нову культуру, за нову Европу… Провід «Просвіти», певен, разом із своїми членами, за допомогою і наставленням Німецького Командування з цією великою роботою впорається… За національно-свідому боротьбу! За активну допомогу Німецькому Командуванню!»

Пропагандистская работа оккупантов, однако, при всей ее активности не находила отклика в душах украинцев: нашлось совсем немного желающих для работы в фашистских «Просвитах». Об этом свидетельствуют и немногочисленные списки этих обществ, обнародованных ныне СБУ. Об этом же свидетельствуют и постоянные жалобы мариупольских «просвитян» (а тамошняя «Просвита» была, пожалуй, самой активной в Донбассе) на «брак кадрів».

«У порозумінні з німецькою владою заборонено російську мову»

Тем не менее, именно на «Просвиты», пропагандистские газеты и назначенные оккупантами органы местной власти была возложена миссия по украинизации оккупированных территорий Востока Украины. Однако работу украинизаторов осложнял тот факт, что аналогичная массированная кампания по насаждению украинского языка, предпринимавшаяся в 20—30 годы (а на самом деле, не прекращавшаяся вплоть до 1941), была еще жива в памяти жителей Донбасса. Потому, в отличие от нынешних идеологов этой кампании, тогдашним было затруднительно критиковать советскую власть за «борьбу против украинского языка». Оккупационные газеты вынуждены были признать, что в результате деятельности большевиков «украинский язык остался нетронутым», но тут же добавляли: «однако им пользовались преимущественно для того, чтобы вдалбливать в украинские мозги бессмысленные большевистские доктрины».

«Мариюпольская газета» отмечала: «На вулицях, в установах майже всюди лунає російська мова. Чужинці, и в першу чергу німці, здивовано питають, чому це так». Сейчас, конечно, во всем обвинили бы русификаторов, но тогда, при живых свидетелях тотальной советской украинизации, авторы вынуждены были признать, что до 1930 года в Мариуполе украинцы составляли национальное меньшинство: «Тільки після примусової колективізації почався масовий приплив українців до Маріюпіля, але вони почували себе тут, ніби на чужині, отож і соромилися говорити по-українськи».

Для «выправления» языковой ситуации на Востоке Украины оккупационные власти активно приступили к запрету русского языка практически во всех сферах публичной жизни. Начали, само собой, с делопроизводства и языка органов власти. К примеру, оккупационные власти Константиновки одним из первых своих решений ввели прямой запрет на использование русского языка. Уже в январе 1942 года начальник отдела образования и культуры городской управы Константиновки А. Кирпенко (его дело также фигурирует в числе «рассекреченных» СБУ) отчитывался: «Всі діловодства Міської Управи, а також підприємства переведено на українську мову. Правда, цьому зустрічаються ще перешкоди: ще не всі відділи усвідомили важливість цієї справи». Те же люди, «які не захотять перейти на бік українського народу, будуть Міською Управою усунені від роботи». Всего через полгода тот же Кирпенко возмущался: «Деяка кількість людей в установах сидить з орієнтацією на співпрацю з Московщиною. Серед цих людей є такі, що не володіють українською мовою, і гірше, не хотять нею володіти. Вони мотивують своє незнання української мови тим, що їх не навчили, що вони будуть тоді тільки братися за проведення в життя принципа українізації, коли їх хтось навчить. Така відповідь являється ворожою відповіддю… Інколи серед цих людей є ниби й прихильники українського слова, говорять по-українському з тими людьми, які по справжньому борються за українізацію, але тільки трапиться якась нагода — переходять на російську мову. Таку русифікацію вони провадять дома, навчаючи говорити своїх дітей по-російському» (КВ. 10.06.42). То есть даже общение в быту по-русски чиновники оккупационной власти называли «русификацией», и «опыт» противодействия этому власти Константиновки распространили на всю официальную округу (Северный Донбасс): приказом от 1 июня 1942 г. окружной Управы «у порозумінні з німецькою владою заборонено російську мову в установах». В сообщении об этом приказе говорится: «Діловодство в усіх управах поліції та суді може відбуватися тільки українською мовою. Урядовці, які не знають української мови, мусять обов'язково відвідувати курси в гуртках українізації (2 години на тиждень)… Все свідоме населення Константинівщини радо вітало цю справедливу ініціятиву Німецького Командування». 17 ноября 1942 под заголовком «Українська та німецька мови — урядові мови в м. Горлівці» газета «Донецкий вестник» сообщала: «За розпорядженням Ортскомендатури з 30 жовтня ц.р. в м. Горлівці та Горлівському районі заборонено установам та організаціям вести справи та листування російською мовою. Всі установи та організації повинні вести все листування між собою українською мовою, а з німецькими установами — українською та німецькою мовами». И все это не было бы удивительным, если бы теперь не пытались отделить «работу» украинских националистов от деятельности оккупационных германских властей. А нынешняя украинизация, кажется, только тем и отличается от оккупационной, что действительно проходит вполне самостоятельно, безо всякой помощи извне, и из Германии, в частности.

«Школи будуть лише українські та німецькі»

Еще одно важное направление украинизации в период фашистской оккупации относилось к сфере образования, которое было поставлено на службу национал-социализму и национализму. Так, еще в 1941 оккупационные издания распространили «Принципы построения украинской национальной школы», одобренные Всеукраинским союзом учителей, гласившие, в частности: «Воспитание молодежи должно быть националистическим, целью которого является создать гармоничный волевой тип украинца, участника активной творческой жизни… Основной чертой националистического воспитания является национальность и по содержанию, и по форме». Однако работа велась не только на местах, — оккупанты не жалели средств на то, чтобы специально отобранных учителей возить в Германию для ознакомления «с национал-социалистическими идейными достижениями». Шеф отдела пропаганды гауптман Папенброк в украинской прессе провозглашал в статье под заголовком «Что сейчас должен знать украинский учитель»: «Гаслом кожного є: «Я — ніщо, але мій народ — усе. Німеччина буде жити, хоч я загину» (выделено в оригинале)… Націонал-соціалістичне виховання… мусить вести народ уперед і приводити до розуміння, що народ є вище від індивіда… Ці думки мусять засвоїти і українські вчителі: авторитет провідництва, відповідальність, свідомість обов'язків, дисципліна… Символ націонал-соціалістичного прапору віщує відбудову Україні; доля України тісно зв'язана з долею Німеччини».

Разумеется, вскоре после начала оккупации начались чистки в образовательных учреждениях по национальному признаку. Националисты требовали, чтобы в школах остались на работе только этнические украинцы. Оккупационные газеты Юго-Востока радостно сообщали из Киева: «Всі вчителі можуть бути тільки українці. Російських шкіл у Києві, очевидно, не буде». Это же подтверждалось и на местах в Донбассе. Так, начальник отдела образования Константиновской управы Кирпенко, которого также пытаются представить сейчас «жертвой» советских спецслужб, заявлял: «Школи будуть лише українські та німецькі, які будуть виховувати серед української молоді національні почуття». А уже через полгода, устанавливая задачи для школ на новый учебный год, г-н Кирпенко заявил, что главной задачей «новой школы» является отделение учеников «від Москви, від жидо-більшовицького впливу... Учень повинен знати достатньо мови українську й німецьку, а також знати точні науки».

Украинизация зрелищ

Не оставили своим вниманием пропагандисты от национал-социализма и театр, эстраду и другие сферы искусства и развлечения. А поскольку в этой сфере уцелевшие учреждения культуры обслуживали преимущественно немцев и фольксдойче (например, Юзовский городской театр играл для немцев по происхождению по вторникам, средам и четвергам, для остального населения — только по средам), украинизация носила особый характер — со значительным привкусом германизации. В первую очередь, это означало искоренение из репертуаров театров русского языка и русской культуры.

Так, редакция «Константиновских вестей» гневно осудила Краматорский театр за то, что в его репертуар наряду с немецкими и украинскими песнями и танцами вкрался один русский танец. Особо в этом деле вновь — и, очевидно, вполне добровольно — отметился тот же г-н Ирий-Авраменко, который 20 декабря 1941 в «Мариюпольской газете» в статье о премьере местного театра в «освобожденном» городе выступил с гневной критикой «русизмов» в речи актеров, после чего (и в результате чего) уже с Нового года оккупанты назначили его директором театра. Добровольность такого рвения подтверждает тот факт, что даже задавшиеся целью украинизации Донбасса оккупанты не шли на полный запрет русского языка — в кинотеатрах оккупированной Юзовки фильмы (само собой, только германские) показывали в таком соотношении: один — на немецком языке, один — с украинским переводом, три — с русским переводом. Так что современная кампания украинизации идет, кажется, несколько дальше фашистской: к украинской трансляции ей, по крайней мере, не хватает хотя бы одного — пусть не русского, но любого другого мало-мальски иностранного языка.