Факторы этносоциального раскола Украины

 Украина - страна, расколотая на две (а может оказаться, на три) части по этносоциальному признаку. Раскол этот настолько значим, что некоторые, как, например, автор нашумевшей книги о «столкновении цивилизаций» Сэмюэль Хантингтон, называют его цивилизационным. Материал для таких выводов дает сгусток расхождений в виде ориентации Востока Украины на русский язык и Россию и неприятие того и другого Центром и Западом.

4.04.2008, http://www.rdu.org.ua/

Юрий Пахомов, "Фонд стратегической культуры"

Серьезность раскола усугубляется тем, что русский язык сравнительно с украинским языком более живуч не только на Востоке и Юге, но даже в центральных областях Украины и в самом Киеве. Получается, что примирение с русским языком может обернуться расширением зоны русификации. Как язык международного общения, победоносно шествующий ныне по планете, русский язык создает в Украине патовую ситуацию: если его не сдерживать, суживается ареал украинизации; если сдерживать (как любит говорить один известный украинский политик-публицист – вытеснять его «на кухню»), - усиливается недовольство, а то и протест населения украинского Востока и Юга (Конечно, есть способы нахождения компромисса, что обосновывал в свое время Е.Марчук, однако этот подход недоступен нынешней власти: она знает лишь тона черно-белые, а полутона видеть не желает).

Естественно, в украинско-язычной среде такая «безысходность» порождает радикальный национализм, что усугубляется демонстративным эффектом опережающего развития России. А националист, как известно (не путать с патриотом), эффективен тогда, когда он имеет перед собой врага. Отсюда демонизация «идеологического противника» и, соответственно, «уроки ненависти».

Такова реальность, которая, если проецировать тенденции на будущее, может завершиться расколом страны. Смягчающий вариант - федерализм, не раз в других странах спасавший ситуацию, подобную украинской.

Однако есть и другая реальность, которую ныне потеснили, замалчивают, а потому подзабыли.

Эта другая реальность состоит в том, что еще недавно, даже в условиях украинской независимости (то есть в 90-е годы) русские в России, по данным многочисленных социологических опросов, в большинстве своем считали украинцев братьями. И в Киеве, и в Москве люди сознавали, что русские и украинцы «взаимодополняемы», или, говоря словами великого Гоголя, «как бы созданы друг для друга». Вспомним также и о таком свойстве русского человека, как жертвенность, и о том, что украинцы в СССР на протяжении всех послесталинских лет жили лучше, чем русские в России, - а ведь это тоже было со стороны россиян одним из уникальных проявлений братского чувства.

Наконец, у русских и украинцев (сейчас это тоже из сознания вытесняется) в недалеком прошлом были общая гордость и общая - планетарного масштаба - слава. Ведь Советский Союз по индустриальному и научно-технологическому потенциалу был второй мировой державой. Были общая победа в Великой отечественной войне и первый в истории человечества выход в космос; общая (неделимая) великая русско-украинская культура; общие победы в спорте; наконец, мирового класса наука и лучшее в мире высшее образование.

Отказаться от всего этого, как пытаются сделать сейчас в Украине, - значит лишить себя своей истории; а страна без истории или с куцей, обрезанной историей, это уже не страна.

Конечно, и раскол, и возможная консолидация украинского этноса имеют ценностную основу, но при этом у раскола есть четкая экономическая составляющая. Может быть, раскола и вовсе бы не было, не будь экономических оснований для этносоциального противостояния.

Экономический успех, переживаемый страной, обычно сам по себе консолидирует общество. И наоборот: экономическим неурядицам, опусканию страны на нижние этажи мировой экономической иерархии всегда сопутствуют раздоры и распри.

В Украине деградация экономики была особенно шокирующей. За считанные годы экономика из технологически передовой (передовая наука, качественное образование, прорыв в космос, мирового класса самолеты) превратилась в низкотехнологичную, отсталую. Как выразился Андерс Ослунд (в 1991-1994 гг. был экономическим советником российского правительства, с 1994 г. – экономическим советником украинского правительства), это почти невероятный транзит - транзит от технологического модерна в средневековье.

И хотя отставание маскировалось в последние годы высокими темпами, шила в мешке не утаить. Очевидные признаки деградации - опускающая страну низкотехнологичность, «достижение» через 16 лет независимости лишь 70% от потенциала Украинской ССР 1990 года; поочередное отставание от всех (кроме Молдовы) еще недавно менее развитых соседей; самый низкий в Европе уровень оплаты труда; утечка за границу более четверти трудоспособного, наиболее активного населения. Все это не могло не сказаться на духовно-нравственной атмосфере.

В условиях, когда страной гордиться стало невозможно (ведь ко всему прибавились тотальная коррупция, полнейшая беззащитность «маленького украинца», повсеместное падение нравов и т.п.), естественным стал поиск опоры «в измерении ином». И тут-то из-за разной этносоциальной генетики населения Запада и Востока произошло расхождение векторов «нащупывания» идентичности. Если для жителей Запада и Центра Украины неудовлетворенность настоящим обернулась поиском «мешающих» стране врагов (русскоговорящие «непатриоты», «агрессивная» Россия), то для населения Востока и Юга страны вектор поиска идентичности развернулся в сторону русского языка и второй (а кому-то первой) родины – России.

Сами по себе эти поиски духовно-нравственной опоры могли не обернуться расколом и противостоянием. Активное педалирование враждебности одних оснований идентичности другим поначалу не допускалось. Более того, руководители страны - и Л.Кравчук, и Л.Кучма - всякое противостояние активно пресекали.

И вообще активная фаза противостояния связана не столько с поиском идентичности, сколько с периодом формирования в Украине олигархата.

Генезис украинского олигархата тот же, что и генезис постыдной украинской бедности, - рекордный для Европы распад населения на сверхбогатых и сверхбедных. Речь идет о децильных показателях (10% самых богатых и 10% самых бедных). Разрыв этот таков, что бедные беднее самых богатых не в 5 раз, как в ЕС, и не в 12 раз, как в США, а более чем в 30 раз - как в Украине! Следствием этого является уже не просто бедность, а депрессивность, раздавленность, потеря смысла жизни, полнейшее неверие в будущее (В России разрыв этот тоже чрезмерный, но он компенсируется надеждами на будущее).

Как ни парадоксально, разделение украинского общества на сверхбогатых олигархов и массу сверхбедных предопределило их смычку. С одной стороны, бизнес, доросший до олигархата, нуждался для сохранения бизнес-империй в приватизации власти, а это мог обеспечить именно находящийся в «подвластном» регионе электорат. С другой стороны, народные массы, опущенные и раздавленные, готовы ныне за мелкие подачки, при той же зарплате проголосовать за политическую силу, финансируемую олигархическими хозяевами страны.

Конечно, к подачкам дело не сводится. Немалое значение имеют манипуляции общественным сознанием с помощью подвластных олигархам СМИ и своры ими же оплачиваемых имиджмейкеров. Это дополнительно подтверждает первостепенную роль в расколе страны экономических факторов. Не случайно три политические мегасилы, по сути, заблокировали (за малым исключением) электоральное пространство Украины. Это тот случай, когда «партия и народ едины», а единство имеет во многом экономическое основание. И конфигурация трех главных политических сил почти полностью совпадает с этносоциальным противостоянием по линии Восток - Запад.

Влияние экономических мотивов на глубину этносоциального раскола Украины не ограничивается внутренними факторами. В полную мощь работают силы глобального уровня. Окончательно линия раскола была обозначена Майданом, а Майдан решающим образом поддержали Америка и Евросоюз. Для США Майдан был важен как инструмент отторжения Украины от России. То же следует сказать и о других «цветных революциях» - все они имели целью выведение стран бывшего СССР из-под влияния России.

Понятно, что Россия времен Ельцина с ее праволиберальной моделью и деградирующей по этой причине экономикой Америку не раздражала3. Иное дело - Россия времен Путина. Ее успешное развитие, обусловленное сменой либеральной модели на государственническую, таило для США опасность появления в перспективе мощного конкурента.

В такой ситуации Западу было важно не допустить усиливающего Россию интеграционного объединения с бывшими советскими республиками и, прежде всего, с Украиной. Майдан как раз и призван был продемонстрировать и углубить «антироссийскость». А значит - в виде побочного эффекта - окончательно оформить раскол Украины по линии Восток - Запад.

«Наезд» США через украинский Майдан на Россию мотивировался и отказом этой страны от модели радикального либерализма. Модель эта, действующая в Украине поныне, автоматически загоняет экономику на периферию, придает ей зависимый от Запада полуколониальный статус. Причем сами США, где роль государства огромна, либеральную модель отвергают - она предназначается «на экспорт» - чтобы, как в случае с Украиной, держать в покорности подвластную страну.

Даже такой либерал, как Дж. Сорос, признает пагубность для экономики либеральной экономической модели. Ему принадлежат слова о том, что «рынки нельзя пускать на самотек; их регулирование надо поручать государству, задача которого, - держать рынки в узде».