Вечерняя Рига,
12 марта 2003

Два языка в одной голове

Елена Слюсарева

Я давно подметила, что люди, гордо именующие себя билингвами, на самом деле частенько одинаково плохо владеют обоими языками — и русским, и латышским. Или другой вариант: зависают между культурами — уже не русские, но еще не латыши. Оказывается, эти побочные эффекты билингвизма с точки зрения науки и есть его неизменные спутники. О том, как влияет билингвальное обучение на мозг и психику детей и взрослых, мы беседуем с человеком редкой для Латвии профессии — психолингвистом Надеждой Клочко.

– О том, что двуязычие порождает полуязычие и полукультурность, впервые сказал эстонский исследователь Хильд. И мне кажется, что он абсолютно прав. Именно такие "образцы" получаются, когда, например, русских детей резко переводят учиться на латышский язык. Дело в том, что структуры мышления формируются на родном языке до 12 лет, и, если эту нить оборвать, нарушается ассоциативная связь между понятием предмета и его именем.

– Означает ли это, что мозг человека по-разному реагирует на родной язык и на чужой?

– Конечно, "угадывание" происходит по следующей схеме: допустим, в родном языке каждому понятию А должно соответствовать понятие В. В чужом языке каждому понятию А должно соответствовать понятие С. В полушариях мозга складывается ассоциативная связь А-В и А-С. Но при спонтанной, неподготовленной речи, особенно в стрессовых ситуациях, эта связь нарушается. У ребенка возникает мыслительный (когнитивный) дискомфорт, когда он теряется в выборе между А-В и А-С. Вот эта ситуация и называется полуязычием. Ее хорошо иллюстрируют, например, многочисленные герои Зощенко. Но у них это идет от бескультурья, мы же искусственно выращиваем таких детей в соответствии с заданным вектором. Кстати, литовцы строят билингвальные методики с учетом правополушарной и левополушарной асимметрии. И это огромный научный шаг вперед. У нас же о подобных вещах просто не знают.

– Может быть, стоит окунать ребенка в чужой язык пораньше, пока он толком не освоился в мире — будет считать, что это нормально.

– В отношении раннего двуязычия ученые много спорят. Сторонники утверждают, что оно развивает лингвистические способности, умение приспосабливаться в незнакомой ситуации. Однако они же признают, что владение вторым языком никак не влияет на развитие мышления — то есть, что человек говорит на одном языке, что на двух, он либо умный, либо нет. А исследования успешности, например канадские, показали, что всего два процента детей легко адаптируются в чужой языковой среде. Еще четыре процента, хоть и с некоторым опозданием, все же безболезненно принимают чужую культуру. Но это явно не те показатели, на которые стоит равняться. Пожалуй, билингвальное обучение в детском возрасте приносит больше вреда, чем пользы. Если только это не природное (координативное) двуязычие. Но в мире всего четыре процента людей одинаково владеют двумя языками — это те, кто родились в двуязычных семьях, и их с рождения грамотно обучали обоим языкам.

– Раз у человечества появилась большая необходимость в знании нескольких языков, может, как-то подкорректировать природу, ведь отпал же у людей хвост за ненадобностью.

– Без хвоста жить можно, а без головы это вряд ли получится. Дело в том, что правое полушарие мозга сосредоточивает в себе информацию, которую нужно хранить (туда загружаются знания чужого языка). Память родного языка сосредотачивается в левом, которое отвечает за продукцию — за спонтанную речь, логические цепочки, связь слов в предложениях… Поскольку билингвальные структуры в какой-то степени искусственные, мозг самостоятельно откладывает их направо, к механической памяти, как стереотипизированную информацию. Можно проиллюстрировать картину простым примером: когда латыши разговаривают с русскими на своем родном языке, они постоянно обращаются к устойчивым русским фразеологическим сочетаниям, делают вкрапления русских крылатых или нецензурных выражений, пословиц, поговорок. Это и есть показатель того, что чужой язык усваивается в виде стереотипов, которые хранятся в правом полушарии. А если латыш переходит на русский, то вкрапления из родного языка делают его речь более естественной. Это потому, что он задействует структуры левого полушария.

При нынешних методах обучения ребенок заучивает формы, а говорить при их помощи спокойно не может. Поэтому в большей степени надо обращать внимание на структуру связи, а мы напираем на память. Для определенного возраста эта мыслительная операция оказывается непосильной — дети просто не могут ее выполнить в силу особенностей мозговых структур. То есть, получая информацию, они каждый раз переводят ее на понятный для себя язык.

– Тогда получается логично, что язык надо учить с помощью предмета?

– Логично, что это насилие над психикой. При такой учебе язык не воспринимается, ведь дети нацелены на изучение предмета. А вообще нам надо было бы говорить о совсем другом качестве преподавания языка. Должны быть созданы исследовательские группы, которые занялись бы серьезными разработками на основе существующего опыта преподавания иностранного языка. За пример можно взять русский как иностранный, потому что эта область в науке далеко обошла все направления гуманитарного знания. Кальку, конечно, снимать нельзя, ведь у каждого языка свои структурные особенности, но принципы, методики, которые прошли отбор временем, перенять очень полезно. Огромная проблема готовящейся реформы — непрофессионализм и людей науки, и практиков-учителей. При грамотном подходе нужны специальные программы и по созданию учебников переходного типа, и по обучению учителей психологическим установкам, отбору литературы, технологиям обучения. Пока что ничего этого нет, и даже многие учебники латышского языка для русских детей нуждаются в серьезной доработке.

– Может ли русский ребенок полноценно освоить латышский только на уроках языка?

– Конечно! Это единственно разумный путь на сегодняшний момент. Безусловно, латышский должен быть доведен до свободного владения у русских школьников, но тогда преподавать его нужно другим способом — правильно, грамотно и психологически корректно. Декларация: ученик должен знать латышский как родной абсолютно невыполнима с точки зрения психолингвистики. Мы задаем себе планку, которая по логике не может быть достигнута в школе. Что может из всего этого получиться — целое поколение полуязычных. То есть мы ставим эксперимент над своими детьми.

– А как дети интегрируются за границей?

– Приведу показательный пример. Моя сокурсница живет в Финляндии, она член государственной комиссии по билингвальному обучению. Ее дочь вошла в финский коллектив в 9 лет, не говоря ни слова по-фински. Тогда все дети в общении с ней перешли на английский, чтобы она не чувствовала себя ущербно. Так общались почти два года. Девочка постигала финский спокойно, чувствовала себя уверенно, потому что знала — у нее всегда есть выход. Но это воспитание детей заложено в традициях государства.

– С возрастом организм легче воспринимает второй язык?

– В любом возрасте речь билингва с точки зрения психолингвистических механизмов — речь драматическая. Я разговаривала со многими русскими, которые свободно владеют латышским. Фактически они очень хорошие переводчики. Естественно, что организм при этом испытывает определенного рода насилие, потому что вынужден тратить на перевод дополнительную энергию. Все эти процессы ощущаются мозгом, на сознательном же уровне человек стремится в родную среду, чтобы отдохнуть.

А легче с возрастом в том смысле, что человек умеет переключаться с одного кода на другой именно потому, что хорошо знает родной язык. Хотя у билингвов во всем мире возникает целый ряд трудностей, когда смешиваются структуры двух языков. Тогда человек волей-неволей идет по пути упрощения, выбирая из двух конструкций более легкую, и так "перемешивает" языки.

– Как можно с точки зрения науки объяснить тот факт, что русским в общей массе не дается латышский язык? А латыши овладевают русским вполне успешно.

– Французский психолингвист Реви разработал шкалу трудностей европейских языков, в которой 14 ступеней. Эталоном выбрана латынь. Английский занимает 10-е место, русский 12-е, а балтийские языки наряду с финноугорскими стоят на 14-м месте. Так что латышам объективно легче учить русский, потому что он проще. Многим это покажется неожиданным, но богатство языка и его структурное состояние — разные вещи. Больше 80 факторов лежат в основе этого изучения.

– Но ведь учат же русские госязык — почему не знают?

– Это во многом связано с разностью менталитетов и, соответственно, языковых типов: русское общество по своей природе открытое, латышское — закрытое. И контакты между ними довольно редки. Можно пытаться применять разные методики, но выравниваются подобные проблемы веками. В этом смысле у нас уникальная и объективно трудная ситуация.

Есть и трудность иного рода. По мнению финских исследователей, билингвизм является фактором, осложняющим психологическую ситуацию человека. Потому что он, как правило, сопровождает политическую специфику. В общей массе переход с языка большого народа на язык малого народа всегда сопровождается психологическими надломами. В европейской психолингвистике совершенно открыто ставится проблема языка институционального характера (язык цивилизационного типа, мировой) и этнического, проводятся параллели между языками больших народов и малых. Но здесь свои нюансы. Например, польский. Мы не можем воспринимать его малым языком в европейском масштабе, но он не является мировым. И тем не менее у поляков, как у русских, присутствует институциональное сознание. Потому что Речь Посполитая была большим государством, включающим разные территории, на которых говорили на разных языках. И для литовцев это характерно. В их языке запечатлен срез имперского сознания. Есть сознание городского и сельского типа. Вот сельский тип трудно совместим с сознанием институционального характера.

– Историческая память?

– Похоже, что культурная память хранится в человеческом мозге, причем в качестве образа. Сейчас поисками этого участка как раз занимаются московские ученые. Результаты очень хорошие, так что, очевидно, вскоре на карте мозга может быть открыт новый континент.

– Нам часто ставят в пример испаноязычных жителей США, которые вроде бы много лет успешно учатся билингвально и при этом остаются испанцами.

– Во-первых, надо исходить из того, что изучение английского во всем мире не требует особой мотивации — его знание считается как бы естественным. Во-вторых, и английский и испанский языки относятся к мировым, они одинакового уровня, поэтому переход с одного на другой не вызывает психологического дискомфорта у взрослых людей. И в-третьих, испаноязычные Америки переживают те же самые проблемы, что и другие люди, проживающие в странах со смешанным населением. И юг Америки "бурлит" за официальное признание испанского наряду с английским. Так что все далеко неоднозначно.

– По большому счету, есть ли смысл так уж настаивать на сохранении русского языка в Латвии, если более выгодны для молодежи латышский и английский? Насколько правы те, кто отводит ему в будущем здесь узкую домашнюю роль?

– Русские в Латвии никогда не потеряют свой язык хотя бы потому, что такой сильный организм погубить очень не просто. Он живет и развивается по своим законам. Говорить можно о тенденциях консервации и более бережного отношения по сравнению с метрополией. И об угрозе разрушения на разговорном уровне, когда появляется много переплетений с латышским. Но в целом в Латвии русский язык менее загрязнен, чем в Москве, сниженной лексикой (жаргон, ругательства…). Что касается выгоды, то во-первых, чем глубже в человека входит его родной язык, тем проще ему общаться в другой среде. Во-вторых, его знание дает возможность контактов с большой страной, говорящей по-русски. Русский язык — это столь серьезный вклад в общечеловеческую культуру, что даже если его игнорировать, он все равно будет проявляться. И в конце концов люди думают только на родном языке, тут их не заставить.