Правовое регулирование статуса языков (зарубежная правовая политика и законодательство)

Галина Николаевна Андреева, кандидат юридических наук, старший научный сотрудник Института стран СНГ

Правовое регулирование языка обычно осуществляется в двух основных направлениях: для того, чтобы урегулировать права человека в лингвистической сфере, и с целью установить язык, который используется для целей управления государством. Правовое регулирование мер, обеспечивающих «заботу» о языке или «защиту» языка, если государство считает таковую необходимой, может осуществляться в рамках и в контексте, как того, так и другого направления.

Развитие концепции т.н. «лингвистических» или «языковых» прав, связано с развитием и совершенствованием концепции прав человека, занимающей центральное место в современном международном праве и внутреннем национальном праве демократических государств. Под «лингвистическими» или «языковыми» правами понимается широкий комплекс прав, охватывающих как собственно право на использование языка, так и связанные с ним права, включая право на развитие культуры, в рамках которой используется данный язык. Международным правом и в большинстве случаев национальным законодательством национальным меньшинствам гарантируется право пользоваться их языком в частной жизни. Конституционно и на уровне текущего законодательства запрещается установление привилегий или ограничений прав личности по языковым признакам. Создание препятствий и ограничений в пользовании языком, проповедь вражды на языковой почве также влекут установленную законом ответственность.

Проблема дискриминации языковых меньшинств не может рассматриваться вне анализа ее соотношения с эгалитаристскими концепциями. Провозглашенное во всех конституциях формальное равенство является основанием для запрещения дискриминации, в том числе и по мотивам языка, поскольку сам по себе принцип равенства носит универсальный характер и направлен на установление одинакового обращения с индивидуумами. Однако именно поэтому принцип формального равенства недостаточен в условиях наличия национальных меньшинств, требующих учета именно их особенностей и устранения любых форм ассимиляции, что шире понятия группы, которая просто не хочет быть дискриминированной.

По мнению известного испанского исследователя А.Пиццоруссо, под «лингвистическими» или языковыми правами в разных странах и даже в одной стране могут пониматься разные стороны одного явления. Правовое регулирование разных сторон этого явления должно быть неодинаково. Он предлагает различать регулирование статуса языка, понимаемое как: а) аспект формы юридических актов (т.е. на каком языке должны быть юридические акты, относящиеся к данному индивиду, что приобретает особое значение для актов гражданского состояния, например, при значительных различиях в написании имен в разных языках и т.п.); б) знак принадлежности к определенной культуре или нации (и как демонстрация этой принадлежности); в) основание для признания принадлежности индивидуума к определенной социальной группе с особым статусом в сфере государственной организации; г) культурную ценность, нуждающуюся в покровительстве наряду с другими культурными ценностями[1]. Направление и формы регулирования этих разных сторон должно быть уже по самому своему характеру различным и учитывающим различные нюансы.

Что же касается второго направления регулирования, то современные представления о статусе языка, устанавливаемого для целей, государственного управления, прямо связаны с особенностями формирования современной государственности. Они возникли в результате политико-культурного процесса, имевшего место между второй половиной 18 и первой половиной 20 веков. С одной стороны, в сфере интересов и воздействия каждого государства оказался язык самого государства, идентифицируемый с культурой, которую государство конституировало как юридическая организация. В таких государствах-нациях нередко установление государственного языка рассматривалось как одно из средств не только консолидации нации, но и ассимиляции иноязычного элемента. В условиях централизации, обеспечивающей более эффективные связи между частями государства, чем те, которые существовали при феодальном строе, а также на волне демократизации, приведшей к переходу управления государством от узкой аристократической элиты к «народу» (как он тогда понимался), произошло окончательное вытеснение латыни (там, где она употреблялась в качестве языка делопроизводства) из официального употребления (отголоски этого процесса в виде использования в судебном процессе отдельных латинских выражений можно еще и сейчас наблюдать в Великобритании). Постепенно возобладало употребление языка (диалекта) политически доминирующей части элиты. Проводившаяся в государствах-нациях политика ассимиляции была объективно направлена на устранение разобщенности, слом последних (этнических) препятствий для свободного взаимодействия разных частей государства. Обратной стороной «медали» в этом процессе было поглощение этнических групп, утрата ими полностью или частично этнического своеобразия, в этом смысле государства-нации с их политикой ассимиляции и государственным языком были грубым инструментом создания адекватной новой экономике политической структуры, однако другого способа интеграции при том уровне политической культуры, технологического развития и коммуникаций найдено не было. Для того, чтобы разрушить различного рода объективные и субъективные перегородки в обществе, жертвовали многим (часто не осознавая жертву), и в русле этого пафоса разрушения старого, установление государственного языка выступало не столько как юридическая, сколько как политическая акция консолидации общества на лингвистической основе. В период раннего конституционализма установление государственного языка несло, таким образом, прогрессивный заряд, хотя по отношению к поглощаемым и ассимилируемым этническим группам оно нередко принимало уродливые формы, поскольку государство свободно вторгалось в частную сферу, не ограничиваясь собственно публичной сферой регулирования, и меры, которыми это обеспечивалось, были нередко весьма жесткими. В XIX и даже в начале ХХ в. некоторые государства требовали употребления государственного языка частными лицами в общественных местах, на собраниях и т.д., как, например, это было в Германии с 1908 по 1917 г.

Однако наряду с формированием концепции национального государства или государства-нации, стали осознаваться и пределы воздействия государства в этой сфере, сформировались представления о многонациональных государствах и «нациях без государства». Характерный пример, в этом плане ситуация с языками в США.

Федеральные органы власти США никогда не объявляли английский язык - государственным или официальным языком Соединенных Штатов Америки, но в 22 штатах страны английский язык считается официальным, этот же язык используют и центральные органы.

Как известно США колонизировали выходцы из разных стран. В XVIII-XIX в. многочисленные французские колонисты селились в Канаде и вдоль реки Миссисипи, выходцы из Нидерландов основали несколько колоний на побережье США, в частности, Новый Амстердам, ныне называемый Нью-Йорком или испанцы колонизировали современную Флориду, Техас и Калифорнию, поселения русских были не только на Аляске, но и в Калифорнии, в 60 г. началась массовая миграция из Германии. Однако, главным языком США стал английский, и главной причиной успеха английского языка стал наплыв англоязычных иммигрантов из Англии, а позднее из Ирландии, которые и составили большинство населения страны.

Поскольку было несколько иммиграционных волн, ситуация с распространением и использованием языков все время менялась. Например, в 1890 году в США выходило более 800 газет на немецком языке, а Нью-Йорк был третьим городом мира по числу германо-говорящих жителей (он уступал лишь Берлину и Вене). Нью-Йорк был даже близок к тому, что бы провозгласить немецкий - официальным языком. Но английский язык устоял: переходу на немецкий помешал наплыв в Нью-Йорк переселенцев из Италии (тогда итальянцев в Нью-Йорке было больше, чем в Милане) и из Российской Империи (русскоязычное население Нью-Йорка превысило население Киева) В результате, английский сохранил свой статус главного языка крупнейшего города США[2].

В конце Х1Х века в США переселился каждый пятый жителей Норвегии и Швеции, потом хлынули переселенцы из Польши, Чехии и балканских государств, чуть позже к ним присоединились переселенцы из стран Азии. Как правило, выходцы из одной страны стремились селиться компактно, в окружении земляков (типичный пример, хорошо известные «чайнатауны»\chinatown – «китайские кварталы»). Однако английский язык при этом сохранил значение как язык политиков, военных и администраторов.

Однако, с середины ХХ века позиции английского языка в США пошатнулись: причиной стал массовый наплыв испано-язычных иммигрантов из Мексики и других государств Латинской Америки. Ныне большинство коммерческих структур США оперируют английским и испанским языками - к примеру, «горячие линии» обслуживают англо- и испано-говорящие операторы. Многие инструкции (например надписи в автобусах или указатели в административных зданиях) делаются на испанском и английском[3].

Большое влияние на развитие представлений о пределах регулирования статуса государственного языка и статусе других языков оказало развитие концепции прав человека и доктрина «недискриминации», а также их международно-правовое оформление в виде многочисленных документов.

Современная практика правового регулирования и используемая правовая терминология соответственно в разных государствах различна.

В современных конституциях и текущем законодательстве используется два термина «государственный язык и «официальный язык», причем их значение может совпадать, но чаще - разное.

В доктрине под государственным языком понимается язык, установленный в Конституции или ином акте в качестве государственного, при этом его употребление является обязательным для государственных органов и в отношениях государственных органов с гражданами. Если в Конституции упоминается государственный язык, то, как правило, это язык титульной нации. Согласно ст.8 австрийского Конституционного закона 1920 г. (действующего) «немецкий язык является государственным языком Республики…». «Государственным языком является литовский язык», - гласит ст.14 Конституции Литвы 1991 г. Ст.10 Конституции Украины 1996 г. устанавливает, что «государственным языком в Украине является украинский язык». Аналогичные положения имеются в конституциях большинства постсоветских государств. Относительно других языков в этом случае часто говорится в контексте соблюдения прав меньшинств, так уже упоминавшийся австрийский Конституционный закон после положения о государственном языке оговаривает, что это «не должно ущемлять права языковых меньшинств, предоставленные им федеральным законодательством». В Конституции Азербайджана 1995 г., после положений о государственном языке, следует достаточно неопределенное положение о том, что «Азербайджанская Республика обеспечивает свободное использование и развитие других языков, на которых говорит население».

Особым случаем является ситуация, когда устанавливается несколько равноправных государственных языков (Беларусь, Швейцария и др.).

Под официальным языком понимается также язык, который используется государственными органами, а также в отношениях между государственными органами и гражданами, но в ином, можно сказать, организационно-техническом смысле. В этом случае языку не придается никакого символического значения, а конституционное установление официального языка носит прагматический характер: действительно, делопроизводство должно осуществляться на каком-либо языке и граждане, обращаясь в государственный орган, должны быть готовы получить на нем ответ. Все это упрощает и оптимизирует государственное управление. Необходимо установление официального языка и для вооруженных сил (армии), поскольку его отсутствие в современных условиях может привести к тяжелым последствиям. Термин «официальный язык» дает бoльшую возможность маневра для законодателя, поскольку язык не несет на себе идеологической нагрузки, а только служит решению управленческих задач. Главный вопрос в этом случае состоит в том, сколько должно быть официальных языков, и ответ на него зависит от этнического состава населения данного государства.

Обычно именно государственный язык является вместе с тем и официальным языком органов государственной власти и государственных учреждений; языком, на котором ведется судопроизводство и осуществляется обучение в государственных учебных заведениях. Иногда это специально оговаривается в конституциях. Статья 6 Конституции Лихтенштейна 1921 г. гласит: «Немецкий язык является государственным и официальным языком». «Французский язык является официальным государственным языком»,- устанавливает ст.8 Конституции Монако 1962 г. Согласно ст.3 Конституции Испании 1978 г. «Кастильский является официальным государственным языком».

Но так бывает не всегда, в некоторых странах используются оба термина с разными значениями. Например, ст.8 Конституции Ирландии1937 г. устанавливает в качестве государственного и «первого официального» языка ирландский, а английский признает вторым официальным языком. Согласно ст.5 Конституции Мальты 1964 г. национальным (т.е. государственным, здесь этот термин используется в том же смысле как и в названии ООН) языком Мальты является мальтийский язык. Вместе с тем, в этой же статье содержатся положения о том, что «мальтийский и английский языки и другой язык, который может быть предписан Парламентом, должны быть официальными языками Мальты, и администрация для всех официальных целей может использовать любой из этих языков при условии, что любое лицо может обращаться к администрации на любом из официальных языков, и ответ администрации на это обращение должен быть дан на том же языке».

Таким образом, решение вопроса о том, какие языки могут использоваться в качестве официальных, на Мальте возложено на парламент, в отличие от национального, который установлен конституционно.

Аналогичная ситуация в Словакии. Согласно п.1 ст.6 Конституции Словакии 1992 г. «На территории Словацкой Республики государственным языком является словацкий язык». А второй пункт той же статьи устанавливает, что «использование в официальных отношениях других языков, помимо государственного, регулируется законом».

Несколько иное соотношение языков устанавливается в Конституции Маврикия 1991 г.: четыре национальных и один официальный (арабский).

В большом числе стран употребляется только термин «официальный язык» (без использования термина «государственный язык»). Согласно ст.27 Конституции Польши 1997 г. «в Республике Польша официальным языком является польский язык». В этой же статье особо оговаривается, что данным предписанием «не нарушаются права национальных меньшинств, вытекающие из ратифицированных международных договоров». «Официальный язык Словении – словенский»,- гласит ст.11 Конституции Словении 1991 г. и далее устанавливается, что «на территориях общин, где проживает итальянское или венгерское национальное сообщество, официальным языком также является соответственно итальянский или венгерский». «Официальный язык – турецкий»,- гласит ст.3 Конституции Турции 1982 г.

Термин официальный язык используется и на Кипре. Наличие двух общин, греческой и турецкой, потребовало специального урегулирования на конституционном уровне вопроса об использовании языков в деятельности органов государства. В Конституции Кипра 1960 г. этому посвящена весьма детальная ст.3 (содержащая восемь частей). В ней установлено, что «официальными языками Республики являются греческий и турецкий». Согласно п.2 ст.3 Конституции «законодательные, исполнительные и административные акты и документы составляются на обоих официальных языках, а если положения Конституции определенно требуют их опубликования, то они публикуются в официальной газете Республики на обоих официальных языках». При этом устанавливается требование опубликования на обоих языках в одном выпуске. Любое противоречие между греческим и турецким текстами в законодательном, исполнительном или административном акте или документе, опубликованном в официальной газете Республики, разрешается компетентным судом.

Официальные документы, адресованные конкретному лицу, составляются на том языке, которым владеет адресат (греческом или турецком).

Необычно детально для конституционного уровня на Кипре урегулирован вопрос об использовании языков в судопроизводстве. Если обе стороны, участвующие в процессе, являются греками, то судопроизводство ведется на греческом языке, на нем же составляются судебные решения. Если обе участвующие стороны являются турками, то судопроизводство ведется, соответственно, на турецком языке, он же является языком, на котором составляются решения. Если же участвующие стороны представлены и греками, и турками, то применяются оба языка.

Все граждане имеют право обращаться к любой власти Республики на любом из двух официальных языков.

Термин официальный язык используется в конституциях большинства стран Латинской Америки. В ст.10 Конституции Колумбии 1991 г., ст.1 Конституции Эквадора 1998 г., ст.143 Конституции Гватемалы 1985 г., ст.6 Конституции Гондураса 1982 г., ст.9 Конституции Венесуэлы 2000 г. и других устанавливается, что официальным языком в этих странах является испанский (или его кастильский диалект, который в российских переводах нередко просто именуется кастильским языком). Следует отметить, что указанные страны - это государства с аборигенным населением, но доля коренных народов в них различна: в Боливии и Гватемале коренные народы составляют 2/3 общей численности населения, в Перу и Эквадоре – около 40%, в большинстве остальных стран – от 5 до 20% , в Бразилии – менее 1% [4]. Коренное население этих стран – индейцы составляют наименее обеспеченную часть населения. В политике они также представлены в меньшей мере пре, чем «белая» часть населения этих стран. Долгое время и в праве, и в политике, индейцы рассматривались как «не имеющие прав граждан дети», т.е. с позиций «белой» политической элиты. В 90-е годы под влиянием индейских движений и международного права нормы о правах коренных народов появились в конституциях целого ряда стран Латинской Америки: в 1991 г. – в Колумбии, в 1992 г. - в Парагвае и Мексике, в 1993 г. - в Перу, в 1994 г. - в Боливии и Аргентине, в 1996 и 1998 г. - в Эквадоре, в 1999 г. - в Венесуэле. Новые конституционные нормы устанавливают, помимо признания множественности культур в этих государствах и существования индейских народов как сообществ, обладающих культурным и лингвистическим своеобразием и специфическими правами, целый ряд важных положений, касающихся коренных народов как полноправных субъектов публичного права. Это отразилось и на рассматриваемом в данной статье вопросе. Так, Парагвай согласно ст.140 Конституции 1992 г. является «многокультурным и двуязычным государством». Официальными языками в нем объявлены кастильский и гуарани. В Перу кечуа, аймара и другие аборигенные языки являются официальными в зонах, где они преобладают. В конституциях Колумбии, Эквадора и Венесуэле языки и диалекты этнических групп признаются официальными на их территории. При этом в конституциях Гватемалы, Парагвая и Венесуэлы индейские языки объявлены культурным достоянием нации, а в Конституции Венесуэлы 2000 г. еще и культурным достоянием человечества.

Как отмечается в литературе, период забытости и маргинализации для аборигенных народов начинает сменяться различными формами «связей, участия и совместных действий для социального культурного, экономического и политического развития»[5].

Также только об официальных языках говорится в конституциях Конго, Нигерии, Намибии, Лесото и в других конституциях африканских стран. При этом часто таковым называется не один язык, а два и более, что же касается Конституции ЮАР 1996 г., то в ней в качестве официальных перечислено 11 языков.

В ряде стран вообще не упоминается ни о государственном, ни об официальном языке.

Само по себе употребление термина «государственный язык» несет некий оттенок консолидирующего начала в отношении населения государства, отголосок, как уже указывалось, идеи формирования государства-нации.

В этом смысле всплеск установления государственных языков в постсоциалистических, и в первую очередь в постсоветских государствах, является заимствованием идей раннего конституционализма и применением их к совершенно другим условиям, как в самих странах, так на международной арене. Очевидно, что преследовалась идея подчеркнуть формирование собственной, отличной от Советского Союза государственности (отсюда же, кстати, и повсеместное упоминание о государственных символах). Однако, в результате получается, что используются идеи, которые к настоящему времени не носят прогрессивного характера и не являются адекватными ответами на вызовы современности и ситуацию в этих странах. В тех же постсоветских государствах, где концепция государственного языка титульной нации используется для ущемления прав лиц нетитульной национальности, она приобретает просто реакционный характер.

Таким образом, с точки зрения проводимой правовой политики можно выделить три группы государств с точки зрения подхода к проблеме правового регулирования данных отношений.

Во-первых, это государства, которые декларируют свой многонациональный характер, стремятся организации государственности на основе федерализма или автономии с соответствующим этно-лингвистическим аспектом.

Вторая группа государств, это - государства, в которых преобладает одна национальность, но имеются национальные меньшинства, решение проблем видят в особом урегулировании статуса этих меньшинств.

Есть и третья группа государств, в которых имеются все вышеуказанные проблемы, но для их решения ничего не предпринимается, и имеет место дискриминация национальных меньшинств различного рода.

В контексте прав человека наиболее перспективным представляется опыт тех стран, в которых языковое регулирование является наиболее «мягким», толерантным и учитывающим возможно большее число нюансов.

В этом смысле показателен опыт такого полиэтнического государства как Бельгия, которая после длительной языковой конфронтации закрепила в статье 30 действующей Конституции 1994 г. правило: “Употребление языков, принятых в Бельгии, не является обязательным; оно может быть регламентировано только законом и только в отношении актов органов государственной власти и для судопроизводства”.

Не меньший интерес в этом плане представляет и опыт Нидерландов. Как известно, эта страна имеет, помимо основной территории в Европе, ряд Антильских островов. При этом язык папьяменто Нидерландских Антил и Арубы и английский занимают почти аналогичное положение.

Положение об условиях натурализации в Статуте Королевства о нидерландском гражданстве (Закон от 19 декабря 1984 года) в разделе 1d ст. 8 одним из условий натурализации  является достаточно осмысленное владение нидерландским языком или — если заявитель живет в Нидерландских Антиллах (Арубе) -— языком, обычно используемым на острове после нидерландского языка. На некоторых островах таким является английский, на других — язык папьяменто. Это исключение о достаточном владении языком подчеркивает признание важности обоих языков на Карийских островах.

Еще один, встречающийся в стране язык - фризский в настоящее время не занимает те же позиции, что и нидерландский. Он может использоваться в провинции Фрисландия в суде, в контактах с административными властями и при совершении нотариальных сделок. За пределами Фрисландии использование фризского языка в юридических вопросах весьма ограничено. Однако, лица, которые не говорят по-нидерландски (или по-фризски), могут использовать свой язык в судебных производствах или при контактах с властями, но, когда речь идет о властях, суд может запросить перевод. В подпункте 2 статьи 4:5 Закона об общем административном праве говорится о таких заявлениях: «Если заявление или связанная с ним информация или документы представлены на языке, отличном от нидерландского языка, и необходим перевод для того, чтобы дать оценку заявления или подготовить, решение, административная власть может принять решение не рассматривать заявление при условии, что заявителю была предоставлена возможность детализировать заявление при помощи перевода в течение срока, предписанного административной властью».

Итак, перевод зависит в значительной мере от лингвистического мастерства служащих, которые должны принять решение по заявлению. Часто не запрашивается никакой перевод, если документы составлены на английском, французском или немецком языках либо не являются слишком сложными по содержанию.

Сходная норма в отношении использования иностранных языков содержится в пп. 3 ст. 65 Закона об общем административном праве, которая касается формальных возражений против решения административной власти и апелляции: «Если уведомление о возражении или жалоба подается на иностранном языке и перевод необходим для надлежащего рассмотрения возражения или жалобы, лицо, его подавшее, должно обеспечить перевод». Таким Образом, в законодательстве учтена практика, когда необходимости в переводе не возникает.

Весьма либеральная позиция в отношении использования иностранных языков по юридическим вопросам также проявляется в том, что не запрещено, например, совершать нотариальную сделку на иностранном языке, если нотариус способен читать и писать на соответствующем языке.

Применение родного языка при ведении коммерческой деятельности также не запрещено. Примечательной является ст. 14, а именно ее параграф 3, Королевского декрета о консервированных фруктах от 5 декабря 1991 года, который предусмотрел, что хотя в принципе название продукта должно быть указано на нидерландском языке, также разрешено указывать название продуктов на иностранном языке (но латинскими буквами вместе с изображением соответствующего фрукта)[6].

Вопросы защиты языка или заботы о языке в правовом аспекте возникли, прежде всего, в связи с усиливающейся тенденцией интернационализации жизни, распространением и внедрением иностранной (в основном английской, но и не только) терминологии, однако их решение и проводимая в этом плане государствами правовая политика тесно увязана с общей языковой политикой и методами ее осуществления. Практика здесь совершенно различная. С одной стороны, Франция, достаточно жестко урегулировавшая вопросы использования французского языка и пределы допустимости использования иностранных языков в Законе от 4 августа 1994 г., с другой стороны уже упоминавшиеся Нидерланды, с их толерантным отношением к использованию других языков, в том числе и в официальном обороте. Выбор за государством и определяется исходя из конкретной ситуации, однако любое решение должно содействовать защите прав человека и обеспечивать ее, а не вести к дискриминации, и как показывает зарубежный опыт, эту тонкую грань и должен хорошо чувствовать законодатель в контексте проводимой им правовой языковой политики.