Одна из устойчивых тенденций современных международных отношений, существование которой признается сегодня всеми теоретическими направлениями международно-политической науки, состоит в росте числа и многообразии социальных субъектов, принимающих либо непосредственное участие в их функционировании, либо оказывающих существенное влияние на их состояние. Тем не менее, несмотря на расширение и диверсификацию состава участников международных отношений, традиционными международными акторами остаются государства. При этом не менее остро стоят “проблемы легализации новых государств” и выработки общих позиций в отношении национально-освободительных движений, борющихся за создание независимого государства – процесс, который в современной международной практике подвергается серьезным изменениям, становясь политически противоречивым и более выборочным.

Развитие теории и практики сецессии вылилось в острую дискуссию о путях выхода из складывающейся ситуации, которая переросла к началу XXI века в глобальную проблему – проблему “непризнанных государств”. Значительная часть исследователей, выступая против признания новых государств, основывается в своих выводах на следующих положениях: 1) сецессия практически всегда связана с конфликтами, войнами, и соответственно с дестабилизацией международной ситуации: 1) примеры уже существующих квазигосударственных образований создают некий опасный прецедент, вдохновляя все новых претендентов на самоопределение. Реализация этой идеи в перспективе ведет к появлению нескольких тысяч государств. А чем больше государств, тем труднее поддерживать международное сообщество и мировой порядок; 3) сецессия противоречит общей интеграционной тенденции мирового развития.

Попробуем рассмотреть, насколько реально обоснованны опасения противников сецессии, с учетом современных тенденций развития международных отношений.

1. Действительно, динамика вооруженных конфликтов, разразившихся в мире после холодной войны, говорит о том, что самыми многочисленными вооруженными конфликтами стали этнические и сепаратистские. Однако здесь важно не смешивать причинно-следственную связь между конфликтом и сецессией. Иначе говоря, не сецессия является причиной конфликта, а конфликт - причиной сецессии. Требования сецессии, как правило, возникают лишь в тех случаях, когда разрешение конфликтной ситуации не представляется возможным посредством других форм самоопределения. В данном случае, разрешение конфликтной ситуации видится не в противодействии сецессии (что может лишь усугубить конфликт, в том числе, и перевести его в вооруженную фазу), а исключительно в искоренении истинных причин вызвавших конфликт. “Возникающее насилие порождено не движением за самоопределение, а блокированием этого движения. Именно отрицание самоопределения, а не стремление к нему ведет к конфликту,” – пишет Галина Старовойтова. При этом, как показывает практика, в тех случаях, когда сецессия была реализована “де-юре”, конфликт исчерпал себя, или, по крайней мере, он перестал иметь ту актуальность для международных отношений, каким представлялся ранее (Эритрея, Восточный Тимор). Более того, в тех случаях, когда сецессия была реализована “де-факто” (речь, в частности, идет о “непризнанных государствах” постсоветского пространства), нельзя не заметить, что и здесь удалось снизить уровень конфликтности - с открытого вооруженного противостояния до состояния “ни войны, ни мира”. Таким образом, следует признать, что реализация сецессии (в тех случаях, разумеется, где имеются объективные предпосылки) и ее признание мировым сообществом служит исключительно интересам международной стабильности.

2. На современном этапе, из всех, давших о себе каким-либо образом знать “непризнанных государств”, реально на признание могут претендовать лишь несколько. Очевидно, что для международного сообщества, насчитывающего на данный момент 191 государство, такое увеличение не явится сколь-нибудь угрожающим. Разумеется, что вслед за новоиспеченными членами международного сообщества, требования о независимости могут предъявить и другие самоопределяющиеся народы. Однако, здесь нельзя не заметить существенный положительный аспект: новые претенденты на признание будут теперь отчетливо представлять, что достижение конечной цели возможно только при соответствии их “непризнанного государства” тем критериям, на основе которых их бывшие коллеги по сообществу “непризнанных” получили признание со стороны мирового сообщество. В данном случае, пример будет положительно заразительным, ибо в противоположном случае, отсутствие какого-либо примера дает возможность новым претендентам использовать неприемлемые в цивилизованном обществе средства и методы достижения признания.

Наконец, процесс признания новых государств не может представлять собой одномоментный акт (всех сразу), а должен происходить в течение длительного исторического периода, который в ряде случаев может растянуться на десятилетие. В таком историческом отрезке международная система способна найти в себе возможности адекватно реагировать на рост количества участников международных отношений, как, к примеру, это имело место после распада СССР. Разумеется, не так однозначно представляются процессы последнего десятилетия на постсоветском пространстве. Но вместе с тем, тот вакуум международного взаимодействия, который имел место в начале 1990-х годов, нельзя сравнить с нынешней активизацией вовлеченности новых независимых государств в формирование систем коллективной безопасности, политического, экономического, гуманитарного сотрудничества, как на региональном, так и на общеевропейском и общемировом уровнях. Как показывает Алексей Богатуров, “…для выживаемости системы может быть безразлична гибель отдельных государств. Возможны ситуации, когда их разрушение способно работать на сохранение системы в целом. Распад СССР был абсолютно несовместим с его безопасностью. Но глобального кризиса стабильности не последовало”. Не менее яркий пример, разрушение в 1970-х годах политического единства западного и Восточного Пакистана, которое привело к стабилизации обстановки в этой части региона Южной Азии.

3. Противники реализации права на самоопределение в форме сецессии говоря об интеграционных процессах, часто приводят пример современной Европы. Однако, современная добровольная интеграция независимых государств в рамках Европейского сообщества – это одно, а насильственное удержание в рамках единого государства порабощенных, завоеванных народов и их аннексированных территорий – совсем другая ситуация. История становления Европейского Союза, как наиболее устойчивого и динамично развивающегося интеграционного объединения, демонстрирует, что “…интеграция экономическая, политическая, культурная идет со стартовой площадки “национальных государств”.

Таким образом, позиция противников сецессии, основанная на том, что она приводит к дестабилизации международной ситуации, неконтролируемому росту государств, и противостоит интеграционным процессам – более чем противоречива. Вместе с тем, мы не склонны разделять и позицию тех, кто считает сецессию исключительным выходом из конфликтной ситуации. Не исключительным, а скорее одним из возможных. Очевидно, что каждая конфликтная ситуация в своем роде уникальна, и пути ее разрешения не могут не быть различны. Основная задача при этом состоит в том, чтобы избежать двойного стандарта - одним народом позволяется иметь свою государственность, другим - нет.

Вместе с тем, эффективное решение любой проблемы должно основываться на объективном рассмотрении всего комплекса вопросов связанных с ее появлением, динамикой развития и потенциальных вызовов, которые она несет для стабильности международной системы.

К числу таковых, безусловно, относится проблематика поддержания и обеспечения безопасности сторон, и в целом стабильности системы (региональной, глобальной), возникающая при реализации сецессии и создания нового государства. Определяя данную тему в качестве важнейшего критерия признания новых государств российский исследователь Георгий Кунадзе пишет: “Ясно, однако, что право конкретного народа на самоопределение и создание собственного государства кончается там, где начинается право государства-донора (метрополии. – Д.Д.) на обеспечение своей безопасности”. Рассматривая проблематику безопасности в таком срезе, мы неизбежно столкнемся с “дилеммой безопасности”, в рамках которой проблемы сецессии неразрешимы, если конечно, изначально не ставится цель сформировать такие критерии признания нового государства, в соответствии с которыми самоопределяющийся народ никак не может добиться признания.

Следует признать, что исследовательский потенциал, связанный с осмыслением проблем безопасности и выработкой теоретических основ для практических решений в данной области, оказывается мало приспособленным для анализа ситуаций, связанных с сецессией. Как пишет видный российский исследователь в области теории международных отношений, профессор П.А.Цыганков, “учитывая изменения, происходящие в среде безопасности, вряд ли удастся полностью и навсегда разрешить обостряющуюся коллизию между принципом государственного суверенитета и правом наций на самоопределение. Однако именно на данном направлении концепция кооперативной безопасности могла бы приблизить нас к выработке теоретических основ такой действующей модели”. Действительно, применение теоретического аппарата “рационалистической” концепции кооперативной безопасности к анализу ситуаций, связанных с сецессией и созданием нового государства, в определенной степени, способно дать ответ на кажущуюся неразрешимой проблему обеспечения безопасности государства в условиях отделение части ее территории и образования на ней нового государства.

“Кооперативная безопасность, - пишут ее авторы, - это механизм сдерживания агрессии через создание встречных угроз и нанесение поражения тому, от кого она исходит”. Меры, направленные на достижение кооперативной безопасности, следует предпринимать с согласия сторон, а не навязывать их силой. Основными компонентами системы кооперативной безопасности являются: опыт ядерного устрашения и кооперативная денуклеаризация; оборонительная конфигурация обычных сил; согласованный международный ответ на агрессию; снижение военных инвестиций и распространения оружия массового поражения (ОМП); транспарентность всех мер. Указанная система должна охватывать и государственных, и негосударственных, транснациональных акторов; наконец, система кооперативной безопасности предполагает, что участвующие в ней государства “обязательно должны уделять внимание улучшению своей внутренней ситуации”.

Таким образом, если новое государство готово и способно принять правила сосуществования в “кооперативном общежитии”, то в данном случае это может означать выполнение следующих принципов:

1) присоединение ко всем, имеющим актуальность для нового государства, международно-правовым актам по нераспространению, сокращению, ограничению ОМП и обычных вооружений, а также и к механизмам контроля над их выполнением;

2) присоединение и адаптация внутреннего законодательства к универсальным международно-правовым нормам в области защиты и уважения прав и свобод человека;

3) принятие новым государством обязательств по формированию внутриполитических институтов и механизмов государственного устройства в соответствии с общепринятыми в данной системе стандартами в экономической, социальной, гуманитарной и других сферах.

Очевидно, что эти принципы могут уточняться и дополняться в зависимости от приоритетности тех или иных сфер в рассматриваемой системе кооперативной безопасности и являются результатом переговорного процесса с участием всех заинтересованных сторон.

Можно констатировать, что новые государства, соответствующие выше обозначенным принципам, предстают для мирового сообщества в виде транспарентных, прогнозируемых обществ, а потенциальные угрозы и вызовы, исходящие от новых государств, будут не сопоставимо малы в сравнении с возможностями системы их предупреждать и/или нейтрализовать. Очевидно, что разрешение проблем сецессии в рамках такого концептуального подхода, не только не нарушает стабильность и безопасность системы, но наоборот, способствует укреплению и дальнейшему совершенствованию механизмов ее обеспечения.

[Версия для печати]