«О значении событий, разворачивавшихся в эти дни в прошлом году на Украине, спорят до сих пор — и в самой стране, и в России, и во многих других государствах мира» — так накануне очередной годовщины референдума о независимости Украины пишет российская газета «Известия» (30 ноября 2005 г.). И задает своим экспертам вопрос: «Что это было: революция? переворот? иностранный заговор?» Советник президента Украины Борис Немцов отвечает: «Безусловно, «оранжевая революция» состоялась». Директор Института стран СНГ Константин Затулин возражает: «Оранжевой революции, в отличие от Октябрьской, не было. Был (…) состоявшийся благодаря Верховному суду, Верховной Раде и самому Кучме государственный переворот. Но революции, которой клялись на майдане в верности, не было».

Если вопрос «что это было?» до сих пор занимает старших русских братьев, что же говорить о нас, меньших?

Когда идейные оппоненты помаранчевых добавляют уничижительное «так называемая» к словосочетанию «помаранчевая революция», им следует уточнять: «Так называемая помаранчевая» (а на самом деле жовтогаряча etc.) или «так называемая революция» (а на самом деле — «ни то ни се; черт его знает что», как аттестовал господина Хлестакова почтмейстер Шпекин Иван Кузьмич)?

До недавних пор в лагере помаранчевых имелось полное вроде бы согласие касательно прилагательного (см. книгу Станислава Кульчицкого «Помаранчева революція»). Пока президент не внес свежую струю, поименовав нашу революцию «апельсиновой», что, впрочем, можно рассматривать не в содержательном, а формальном смысле — как русскую кальку с «помаранчевая» (укр. «помаранча» = русск. «апельсин»).

Сложнее с существительным. По существу, заявляют вчерашние марксисты-ленинцы, определение прошлогодних событий в стиле «на майдані, коло церкви, революція іде. Так! Ющенко! — усі гукнули, нехай за президента буде» суть грубая политологическая ошибка, ибо революция характеризуется радикальной сменой общественно-экономической формации и общественного способа производства, коренной ломкой (и далее по марксистско-ленинскому тексту), каковых не наблюдается доныне.

Как же поступить идейному оранжисту, чтобы и капитал сберечь, и честь соблюсти? Сохранить право изъясняться возвышенно в стиле viva revolution!, не боясь при этом подвергнуться политологической порке на конюшне московского Института стран СНГ? Оказывается, очень просто: мы можем гордо говорить, что в ноябре 2004 года в Украине произошло народное восстание, а мы были повстанцами.

За философским обоснованием отсылаю к Локку, который зафиксировал право народа на восстание (right to rebellion, а не revolution) в том исключительном случае, когда суверен, «не задовольняючись багатьма зазіханнями на права та свободи народу, вчиненими його попередниками, взяв собі за мету повністю знищити давні та основоположні закони і права цієї нації» (так сформулировал право народа на восстание английский парламент в своем ордонансе на привлечение короля к ответственности). В нашем случае подходит идеально.

Предлагаемое переопределение должно удовлетворить и рожденных при парткоме (к ним относится — досадно! — и автор этих строк). Ведь все мы помним: «Вставай, проклятьем заклейменный…»; или — «Вставай, страна огромная…». Тема восстания звучит в полный голос.

Уверенно говорить о восстании заставляет еще и тот уже ставший историческим факт, что мы не только восстали, но и стояли. В самом что ни на есть прямом смысле. Стояли твердо, уверенно, чинно, до победного конца. А не переворачивали (revolvo) вверх тормашками машины, мусорные баки и пр., как это часто случается во время революций. На протяжении всего восстания устояли все без исключения стекла и магазинные витрины!

Вот оно что было — восстание! Осененный этой (абстрактной пока) мыслью, я кинулся искать конкретно-исторические факты, которые бы свидетельствовали об имманентно присущих украинцам повстанческих (а не бунтарско-революционных, по-русски бессмысленно-беспощадных) чертах национального характера. И представьте себе, нашел!

Нижеприведенное описание украинского стояния полуторавековой давности напечатано в журнале «Гражданин» за 1893 год, №38. Речь идет об украинской реакции на объявленную Царем-Освободителем «волю». Действующее лицо — барон Корф, флигель-адъютант Александра II. Знаменит, в частности, технократическим планом «интернационализации» посредством железных дорог. «Не одни товары движутся по этой дороге, а книги, мысли, обычаи, взгляды, — писал в докладной записке своему императору озабоченный «украинским вопросом» адъютант. — Капиталы, мысли, взгляды, обычаи великороссийские и малороссийские перемешаются, и эти два народа, и без того так близко стоящие один от другого, сперва сроднятся, а потом и сольются. Пускай тогда украйнофилы проповедуют народу, хотя бы и в кипучих стихах Шевченки, об Украйне и борьбе ее за независимость, и о славной Гетманщине». Еще одним средством стратегического «перемешивания» украинцев и русских фон Корф видел конкретную программу «наводнения края до чрезвычайности дешевыми русскими книгами», что лишит «малороссийскую литературу шансов сколь-нибудь существенно расширить круг читателей» (как в воду глядел, гаденыш!).

Итак, передадим слово «Гражданину». «Барон А.Н.Корф вводил Положение 19 февраля в одной из малороссийских губерний. В одном из пунктов готовилось сопротивление целых трех громад. Все усилия местных властей и самого губернатора разбились об угрюмое упорство этих возмутившихся громад. (…) Корф приезжает в флигель-адъютантском мундире… толпа стоит безмолвная и неподвижная, как камень. барон Корф начинает уговаривать громаду. В ответ ни звука, ни движения. Барон Корф вторично обращается к толпе… По рядам раздалось кое-где зловещее «ни», и ни звука больше. С замирающим сердцем барон Корф в третий раз обращается к громаде и предупреждает ее , что если она не изъявит покорности, он прибегнет к войскам… Мертвое молчание ответило ему на третье увещание… Наступил критический момент… «Повозки сюда и солдат!» — крикнул громким голосом барон Корф. Немало минут прошло с того мига, как раздалось приказание, до мгновения, когда появились первые повозки с солдатами. Громада продолжала стоять, как камень, барон Корф тоже; царило мертвое и торжественное молчание. «Жен и детей сажать в повозки! — приказал барон Корф солдатам, — и увозить в губернии, куда я назначу». Первые две минуты громада стояла, не дрогнув. Потом стали раздаваться женские вопли. Громада дрогнула, стала шевелиться, камень превратился в людей, глухой стон прошел по рядам. … Точно сговорившись, все 3000 человек, сняв шапки, бросились на колени… Мятеж кончился, громада не сдававшаяся перед страхом войска, сдалась перед угрозою лишиться жен и детей… Гениальная (sic) находчивость молодого флигель-адъютанта дала блестящий результат» (историку на заметку: массовый kidnapping женщин и детей как гениальное know-how русского имперского менеджмента).

…Осенью 2004-го тоже существовала реальная угроза применения войск. Команда «солдат сюда!» уже прозвучала. Но нас было багато, мы стояли, как камень, и дрогнули «бароны». Мы выстояли, наконец, нашу свободу.

[Версия для печати]