Китай и его соседи в Центральной Азии в перспективе 2020 года

Жан Перрэн, экс-посол Франции в Азербайджане

Перевод с французского Геннадия Коненко

Публикуемая ниже статья французского эксперта по международным проблемам была напечатана в издательстве «Арматан» в Париже в июне 2006 г.

По мнению редакции, она не потеряла своей актуальности и может представить интерес для читателей информационного бюллетеня Института стран СНГ.

С давних пор Китай входил в соприкосновение с народами Центральной Азии или чтобы защитить себя от их вторжений, или чтобы расширить пространство китайской экспансии. Центральная Азия, таким образом, была зоной торговли и зоной конфликтов. Провозгласив себя наследником маньджуров и других «варварских» династий, частично китаизированных, Китай до недавнего времени еще требовал себе Внешнюю Монголию (сегодня Монгольская Республика) и территории, главным образом в Сибири и Казахстане. Установление русской власти на этих пространствах, населенных тогда тунгусами, турками, монголами, положило конец этим претензиям (Айгунский договор 1858 года). Российская империя, затем Советский Союз вынуждены были контролировать границу протяженностью более 7500 км. Тем временем граница между Китаем и Россией, определенная в 1991 году, была окончательно делимитирована лишь в октябре 2004 года. (дата, когда президент Путин, находившийся в Пекине с визитом, согласился уступить Китаю 337 км территории по Амуру напротив Хабаровска. Русско-китайская граница теперь равняется 4375 км) Казахстан, который имеет общую границу с Китаем в 1700 км, согласился передать ему в 1999 году территорию в 500 кв. км. Киргизия, со своей стороны, уступила Китаю границу длиною в 900 км, что вызвало протесты на местах и в известной степени способствовало отстранению от власти президента Акаева. У Таджикистана граница с Китаем составляет 600 км, никакого соглашения на этот счет заключено не было.

Еще до распада Советского Союза Китай делал многочисленные жесты в сторону Народной Республики Монголии (бывшая Внешняя Монголия) и в ноябре 1988 года подписал с ней договор, окончательно зафиксировавший границу между двумя странами. Руководствуясь пятью принципами мирного сосуществования, оба государства отказывались от любых претензий по отношению друг к другу. Это, однако, не помешало появлению в Китае в 1993 году коллективного труда, где было указано, что Монголия является неотъемлемой частью Китая.

Несколько национальных меньшинств, в основном тюркского происхождения (казахи, уйгуры, в известной степени, киргизы и узбеки) издавна обосновались в Синьцзяне. В Казахстане нашла убежище значительная часть уйгурского меньшинства, бежавшего из Китая, что, как следствие, создало климат недоверия между двумя странами.  Часть казахов, в основном бежавших из Синьцзяна, проживают на западе Монголии. В Казахстане и Киргизии есть также автономное китайское меньшинство мусульман – донганы. В эпоху маньджуров Китай требовал себе часть Казахстана. Китайская Республика, появившаяся в результате революции 1911 года, которая разгромила маньджурскую династию, считавшуюся чужой, хотя и китаизированной, провозгласила себя наследницей этой же маньджурской империи. При нынешнем китайском режиме ситуация изменилась, но нельзя скрыть того, что в Китае сегодня оспаривается пограничный договор с Россией. Хотя их и незначительное число, но в Пекине раздаются голоса с требованиями вернуть так называемые потерянные территории в Сибири, ссылаясь на наследство Маньджурской империи. Манера  некоторых китайских историков, как они трактуют историю периферийных регионов, не может не вызывать вопросов.

Но как бы там ни было, суть проблемы стала иной. Советский Союз распался, и появились новые независимые государства, идентичность которых сформировалась в советскую эпоху. Китай следил за этой эволюцией с настороженным вниманием. Он открыл свои посольства во всех бывших советских республиках, включая балтийские страны. Для Китая речь шла не только о распространении своего влияния в мире, но и особенно о том, чтобы помешать Тайваню установить отношения с новыми государствами, отслеживать их внутренне развитие и заняться поисками новых энергоисточников, которых в Китае нет. Он стал внимателен к проблемам национальных меньшинств. Он критически отнесся к падению Советского Союза (Многие русские считают, что их страна должна была следовать китайской концепции социалистической рыночной экономики). Китай, будучи унитарным государством, опасается любых проявлений национализма; он не склонен терпеть сепаратистские тенденции у своих национальных меньшинств (Тибет, Синьцзян и т.д.). Он намерен бороться с этими поползновениями с помощью постоянных репрессий и вековой политики этнической и культурной китаизации (пример Внутренняя Монголия), которая может только усилиться. Но он должен теперь соизмерять свою политику не только с государством, вышедшим из российской империи, которую ее противники могли упрекать в колониальном прошлом, но и новыми тюркофонскими независимыми государствами (Казахстан, Киргизстан, Узбекистан, и Туркменистан) и таким персофонским, как Таджикистан).

Чтобы противостоять новой ситуации, созданной распадом Советского Союза, Китай был вынужден выработать новую стратегию в соответствии политической линией Дэн Сяопина на «мирное появление» Китая (на мировой арене – прим. переводчика) и совсем недавней – на его «перерастание в мирную державу». Речь шла о том, чтобы развеять таким образом беспокойство своих соседей. Московская встреча в верхах и декларация от 2 июля 2005 года «О международном порядке XXI века» заложили основы нового «модус вивенди», который делает упор на невмешательство во внутренние дела и уважение суверенитета государств. Документ настаивает на многополярности, особенно в урегулировании конфликтов. Кроме того, «международное сообщество должно полностью отказаться от конфронтационного и блокового мышления, стремления к монополии и доминированию в международных делах, попыток разделения государств на ведущих и ведомых». Эти положения в первую очередь должны относиться к Центральной Азии и быть отпором политике американского вмешательства в дела региона. Именно в этом контексте и в духе партнерства с Россией в 1996 году была создана «Шанхайская группа» с участием Казахстана, Киргизии и Таджикистана. Эта группа трансформировалась в 2001 году в «Шанхайскую организацию сотрудничества» (ШОС), в которую вступил Узбекистан, проявлявший до этого по отношению к ней известную сдержанность. Ее первые цели, являющимися стержневыми, – борьба против сепаратизма и терроризма, в основном исламского происхождения. Ее члены – Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан (из стран Центральной Азии – прим. переводчика). Секретариат организации находится в Пекине. В Ташкенте он располагает Центром по антитеррористической борьбе.

Этот институт в течение лет приобретал все больший и больший размах. В 2005 году было решено принять в организацию Индию, Пакистан и Иран в качестве наблюдателей и потребовать срочного закрытия в Центральной Азии американских военных баз (Астанинская декларация от 5 июля 20-05 года). Возникновение такого рода объединения ясно показывает намерение правительств – членов организации положить конец вмешательству зарубежных стран в дела региона, что в духе той политики, которую давно выдвигает Китай.

Узбекистан, со своей стороны, тотчас же потребовал закрытия американской  базы  в  Карши/Ханабад, а также представительств Фонда Сороса и многих неправительственных организаций, обвиненных во вмешательстве во внутренние дела страны. Киргизстан, который хотел действовать в этом  же ключе, в конце концов, уступил заманчивым обещаниям США относительно арендной платы за базу «Манас». Китай предложил ему (Киргизстану – прим. переводчика) военное сотрудничество. Туркмения, со своей стороны, решила не принимать у себя никакой иностранной базы.

Таким образом, за несколько лет Шанхайская группа, будучи вначале региональной ассоциацией, озабоченной, прежде всего, борьбой против терроризма, сепаратизма и наркоторговли, стала структурированной организацией, специфическое значение которой превосходит таковое ее западного противовеса ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан и Молдавия), патронируемого Вашингтоном. Узбекистан из организации вышел. То, что  США хотели бы быть принятыми в ШОС в роли наблюдателя, хорошо показывает, что они осознают усиление мощи этой организации. В этом им было отказано.

Борьба с мусульманским экстремизмом остается жизненно необходимым для правительств и стран Центральной Азии. Такое движение, как Хизб-ут-Тахрир или Партия исламского освобождения, особенно влиятельная в Узбекистане, намерена создать транснациональный халифат, который простерся бы на всю Центральную Азию, и упразднить существующие и составляющие ее государства. Любопытно, что штаб-квартира этой организации находится в Лондоне, что сильно раздражает узбекские власти.

Для Китая первый интерес Шанхайской группы заключается в его участии в союзе против мусульманского экстремизма и против уйгурского сепаратизма, представляемого как разновидность исламизма, в частности, после пленения американцами в Афганистане нескольких уйгуров.

Для России речь идет о возвращении в Центральную Азию после десятка лет безразличия к региону и даже его отталкивания, чем было отмечены царствование Бориса Ельцина и политика его министра иностранных дел Козырева, глаза которого были направлены лишь в строну Запада. Одновременно следует отметить усиление интеграционных экономических связей между Россией и Центральной Азией при посредстве Евразийского экономического сообщества, которое появилось вслед за Организацией центрально-азиатского сотрудничества. Можно таким образом говорить о возвращении России к активному присутствию в Центральной Азии.

Тем временем отношения между странами евроазиатского континента и их соседями по древнему Шелковому пути активизировались, и предполагается, что региональные экономические и политические связи будут усиливаться. Мы присутствуем при образовании новых треугольников «Китай-Россия-Индия», «Китай-Россия-Иран». Китай и Россия пытались вовлечь Пакистан в эту игру и противостоять контратакам Вашингтона (порт Гвадар, боевые самолеты) (американские попытки вытеснить Китай из порта Гвадар, где Китаю удалось выстоять (построен при финансовой поддержке КНР – Пекин заинтересован в возможности экспорта своих товаров на рынки Южной Азии и Ближнего Востока – прим. переводчика); китайско-пакистанский проект создания истребителя FC-1/F17 с возможной установкой российских двигателей). Встреча министров иностранных дел России, Индии и Китая в июне 2005 года во Владивостоке явилась поворотным моментом в развитии отношений между великими державами Азии.

Какова игра Пекина в этом новом контексте? Центральная Азия, как мы это видели, была для Китая территорией для завоеваний, и сегодня речь идет о продвижении вперед китайского этнического «катка» до западных границ Синьцзяна, буквально новой границы Восточного Туркестана. Речь идет о беге на перегонки, который китайцы, вероятно, вот-вот выиграют у уйгурского национального меньшинства, несмотря на подкрепление в лице образовавшихся новых тюркофонских независимых государств.

Так Китай пришел к принятию двуединой стратегии, которую он называет «периферийной политикой», и которая заключается в первую очередь в защите своей территории, обеспечивая стабильное окружение и проводя политику добрососедства, имеющей целью укрепление мира на своих границах и усиление своей региональной опоры. Речь идет в то же время о том, чтобы упредить иностранное вмешательство по этому периметру. Под этим вмешательством подразумевается, прежде всего, вмешательство Соединенных Штатов, присутствующих в Корее и защищающих Тайвань. Приход американцев в Центральную Азию на неопределенный срок, благодаря войне в Афганистане, рассматривается как дополнительная угроза в регионе, наподобие Большой игры в XIX  веке и начале XX века. Она воспринимается как угроза окружения Китая, которого также беспокоят отношения некоторых стран региона с НАТО.

Китай включился отныне в международную политику всех азимутов для того, чтобы не только оборонять свой периметр безопасности, но и чтобы удовлетворить энергетические и сырьевые потребности своей промышленности. Это толкает его к все большему присутствию на внешних рынках и, прежде всего, в его «ближнем зарубежье», если употребить распространенное в России выражение. Однако Центральная Азия это – не Наньянг (Юго-Восточная Азия), где проживает активная китайская диаспора, но общее пространство, которое хотя и рядом, но, тем не менее, насторожено в отношении возможности китайских вторжений. Вот почему Китай должен действовать осмотрительно. В последние годы, вплоть до настоящего времени, он старается не нарушать равновесие, выступая против внедрения внешних сил, например, Турции в Центральную Азию и Японии в Монголию. Центральная Азия стала также примером соперничества Китая и Соединенных Штатов в Азии.

К этому надо добавить, что, будучи не в состоянии занять место даже ослабленной России на северо-востоке Азии, Пекин встал на путь настоящего стратегического сотрудничества с Москвой, не оспаривая ведущей роли России, которую та намерена играть на периметре CEI.

Разворачивая политику добрососедства с республиками Центральной Азии, Китай построил мосты партнерства в области экономики и в области энергетики. Уже в 1994 году премьер-министр Ли Пэн совершил 12 – дневное турне по региону, во время которого он так определил цели своей страны: воспользоваться местными ресурсами, улучшить качество транспортировок, построить новый Шелковый путь и оказывать посильную помощь развитию. В своих отношениях со странами региона Китай использует географическую близость и такой дополнительный факт, как возможность поставлять им сельскохозяйственную продукцию и потребительские товары.

Тема Великого шелкового пути постоянно возникает в списке китайских озабоченностей. В 1990 году уже было закончено строительство трансевразийской железной дороги между Урумчи в Синьцзяне и Алма-Атой в Казахстане. Отвечающая потребности выхода из анклавного положения этой страны, железная дорога предоставляет удобный транспортный путь к порту Ляньюньгань, расположенному на северо-востоке Китая.

Сегодня Китай намерен построить 270 км ж/д линии в Киргизии, чтобы ликвидировать существующий разрыв в железнодорожном сообщении Китая с Западом. Ввод в эксплуатацию этой линии позволит, в частности, транспортировать бокситы и уголь из соседних шахт, а, главное, она будет способствовать выходу из анклавного положения  и Узбекистана. В более долгосрочной перспективе эта линия сможет конкурировать или, по крайней мере, стать альтернативной Транссибирской магистрали, которая вместе с БАМом (Байкало-Амурская магистраль) остается единственной функционирующей дорогой Восток – Запад.

В последние годы торговля между Китаем и его соседями в Центральной Азии продолжала развиваться, прежде всего, с Киргизией и с Казахстаном, ставшим первым торговым партнером Синьцзяна. Однако официальные цифры недостаточно отражают реальное положение вещей, ибо мелкая торговля и процветающая «челночная» торговля не поддаются учету. Однако все же Россия остается первым партнером новых государств. Китай не может надеяться на свою исключительность, т.к. должен противостоять  конкуренции со стороны Турции, Кореи и др. региона. Кроме того, правительства государств Центральной Азии стремятся к диверсификации своих торговых связей и партнеров. Поэтому только в области энергетики Китай прикладывает все свои усилия. Расширяя политические контакты с Казахстаном, он принял окончательное решение о совместном (КазМунайГаз/CNPC – Национальная нефтяная компания Китая) строительстве нефтепровода длиною 998 км между Алатау в районе Караганды и Алашанку в Синьцзяне; строительство было завершено в декабре 2005 года. Рабочей силой были китайцы. Вскоре после ввода в строй нефтепровод снабжает несколько нефтеперерабатывающих заводов на западе Китая. Его начальная мощность в 10 млн. тонн в год может увеличиться в течение пяти лет до 20 млн. тон. Впоследствии можно будет получать и русскую нефть из Западной Сибири. Проект строительства газопровода находится в стадии изучения. С вводом его в строй в 2008 году он мог бы перекачивать от 8 до 10 млрд. куб. м газа. Это количество может быть доведено до 30 млрд. куб. м в 2020 году.

После турне Ли Пэна в 1994 году проявился другой большой проект строительства газопровода в 8000 км с пропускной способностью 30 млрд. кубов газа в год, часть его будет подводной. Он свяжет Туркмению с Китаем и Японией. Этот проект, оцененный тогда в 10 млрд. долл. США, может увидеть свет, в основном, благодаря японским инвестициям.

Китай проводит также свою инвестиционную политику, принимая участие в освоении нефтяных месторождений или заключая соглашения о партнерстве в эксплуатации-производстве. Казахстан проявил себя более открытым партнером, чем Россия, предоставив китайским госкомпаниям возможность приобретения казахстанских нефтяных компаний. Китай имеет мажоритарный пакет акций в «Петроказахстан» и стремится сегодня внедриться в месторождения, расположенные вокруг Каспийского моря. Натолкнувшись на сопротивление со стороны западных фирм, ему до сих пор не удалось войти в консорциум по эксплуатации обещающего Кашаганского месторождения.

Китайские предприятия, работающие в Центральной Азии и Сибири, часто плохо воспринимаются на местах. Их упрекают в том, что они работают только на китайскую экономику, вкладывают деньги только в китайские проекты и вывозят в Китай все полученные прибыли. Строительные компании используют только китайскую рабочую силу. Китайцев обвиняют еще в том, что они практикуют демпинговые цены. В Киргизии, где бишкекский базар завален китайскими товарами, местные жители жалуются на их плохое качество и обвиняют китайские власти в создании им трудностей в продаже товаров в Синьцзяне.

Все происходит так, как если бы Пекин хотел связать или интегрировать экономически северо-восток страны с Сибирью и свою северо-западную часть с Казахстаном и бывшим русским Туркестаном. Реализация этой стратегии облегчается той пустотой, которую оставила Россия после исчезновения Советского Союза.

Демография также представляет стратегическое оружие. И если будет преувеличением говорить о китайской экспансии, тем не менее, тысячи мелких торговцев, работников и поселенцев обосновались на внешних окраинах Китая, чтобы, в частности, эксплуатировать здесь земли, переданные им в аренду местными властями. Добрая часть из них не имеет никакого легального статуса и пользуется предоставленной им возможностью пересекать границу без виз. В Казахстане оценки относительно их численности разные, но в основном называется цифра в пределах 300 тысяч человек. Китайским руководителям на встречах в верхах (с лидерами стран Центральной Азии – прим. пер.) неприятно само упоминание этой проблемы.  Однако Китай, со своей стороны, по-прежнему обеспокоен угрозой нестабильности, которая исходит из Синьцзяна, где проживает 9 млн. мусульман (7 млн. уйгуров, 1 млн. казахов, 140 тыс. киргизов, 33 тыс. таджиков, 15 тыс. узбеков, несколько тысяч татар и т.д.), согласно имеющимся, вероятно, преуменьшенным данным. Кроме репрессий против действий сепаратистов, подбадриваемых из-за рубежа, Китай использует демографическое оружие. Подсчитано, что за пятьдесят лет количество уйгуров увеличилось в 2.5 раза, в то время как число народности хань возросло в 19 раз.

В Казахстане уйгурское меньшинство составляет 300 тыс. человек. Это число увеличивается за счет уйгурских иммигрантов, бегущих из Китая. Однако с 1995 года казахское правительство не допускает, чтобы они занимались политической деятельностью, и удовлетворяет требования Пекина, высылая некоторых из них в Китай. Заметим, что и в Киргизии проживает значительное число уйгуров, весьма заметное на местных базарах.

Появление новых государств в Центральной Азии дает Китаю шанс обосноваться в зоне, куда он так стремился проникнуть. Поэтому одновременно и в области внутренней, и в области внешней политики Китай должен определить свои задачи. В плане внутреннем речь идет о развитии Синьцзяна, удаленного от Центра и экономически отсталой провинции, рост самосознания и ирредентизм которой ставят перед Пекином более острые проблемы, чем это происходит в Тибете. Эти сепаратистские тенденции могут быть поддержаны внешним вмешательством, идущим из Соединенных Штатов и мусульманских стран.

До настоящего времени китайская доктрина носила оборонительный характер: важным было обладать стратегическими границами и создать жизненное пространство для того, чтобы отбросить противника от китайской территории, насколько это возможно. Вот почему Китай настойчиво стремится к созданию на своих границах системы доверительных отношений, что позволило бы ему решить большинство территориальных споров с целью облегчить в случае необходимости разворачивание своих вооруженных сил в заданном направлении. Пекин по-прежнему очень болезненно воспринимает проблему Тайваня, и китайские руководители во время следующих друг за другом их поездок в столицы Центральной Азии не упускают возможности приобщить своих собеседников к политике одного Китая.

Можно ожидать, что в ближайшие годы Китай продолжит политику добрососедства, которая позволяет выстраивать оборону – упреждать попытки расчленения страны и обеспечивать стабильное снабжение энергоносителями. Будучи не в состоянии защитить свои морские пути к нефтеисточникам на Ближнем Востоке, Китай опасается оказаться в том же положении, что и Япония перед лицом окружения АВCD (японская аббревиатура, которая обозначает США (Америка), Великобританию (Britain), Китай (Chine) и Нидерландскую Индию (Dutch). Эта политика предусматривала удушение Японии с помощью блокады в том, что касалось снабжения ее сырьем и нефтяными ресурсами), предшествовавшего войне на Тихом океане. Устремляясь больше на запад Центральной Азии и до берегов Каспия, Китай надеется расширить свою зону влияния и в партнерстве с Россией сдержать американский натиск, который представляет для него главную опасность. Ослабление России не может в данном контексте служить его интересам и может оставить его изолированным перед США и Японией, которых беспокоит возрастание китайской мощи. Удовлетворится ли Китай в будущем ролью одного из полюсов многополярного мира или он станет поборником построения мировой политики сообразно «китайской идее», иначе говоря, есть ли у Китая «великий замысел»? Вообще, китайские руководители нас скорее приучили к тому, что они являются сторонниками концепции прагматизма.

В случае с Центральной Азией Китай должен был бы проводить ту же политику присутствия   и   торговли,   оставаясь   осмотрительным,   ибо   он    должен   считаться с националистическим фактором, довольно заметным в новых государствах, в большей части являющихся тюркофонскими, опасающихся этнических просачиваний и чувствительных к плохому обращению и притеснениям, которым подвергаются их «родственники» китайского Туркестана со стороны ханьской власти. Китай под угрозой появления неприятностей должен был бы считать Центральную Азию не своей собственной зоной, а, скорее и прежде всего, своими нефтяными и газовыми легкими.