Другие русские

Почему развалилась крупнейшая Борисоглебская община переселенцев из ЦентрАзии в России

11.10.2007,  «Русский репортер» №19 

Игорь Найденов

 Россия зовет домой соотечественников, оставшихся за пределами страны. До конца года чиновники обещают принять до 50 тыс. переселенцев. Тем, кто решится на переезд, обещаны серьезная поддержка и понимание со стороны местных властей. Насколько выполнимы эти обещания? Семнадцать лет назад в Воронежской области начался уникальный эксперимент по адаптации на исторической родине переселенцев из Средней Азии. Почти 12 тыс. человек организованно переехали на ПМЖ в маленький русский город Борисоглебск. Пример этой общины был достоин подражания. При финансовой помощи государства переселенцы сами обеспечивали себя рабочими местами и сами строили себе дома. Но со временем "борисоглебское чудо" утонуло в бесконечных тяжбах с местными чиновниками.

У здания республиканского ДОСААФа многотысячная толпа появилась неожиданно. Таджикские националисты рассчитывали найти здесь оружие. Из дверей навстречу им вышел майор Советской армии. Зря вышел (тем более что все автоматы вывезли накануне). Напрасно достал пистолет и стал им размахивать. Несколько человек тут же его обезоружили, подняли над головами и пустили плыть поверх толпы. Художник Анатолий Балашов в это время прятался за углом соседнего дома. Он видел, как сначала тело майора, передавая с рук на руки, протащили несколько десятков метров, как потом оно исчезло из виду, провалившись в небольшую полынью толпы, и появилось на поверхности снова уже разорванным на части. Вскоре толпа двинулась в сторону центра Душанбе, втаптывая останки офицера в асфальт. Именно в тот февральский день 1990 года Анатолий Балашов понял две вещи: что означает выражение "не оставить мокрого места" и что из Таджикистана надо уезжать.

В то время Балашов возглавлял художественно-оформительский кооператив - ХОКО. Организация эта, располагавшаяся на территории душанбинской ВДНХ, была в те дни своеобразным российским форпостом. Стремящимся выехать в Россию здесь помогали выправить проездные документы, потому что оформить их через посольство или консульство было практически невозможно из-за многомесячных очередей. Здесь принимали на хранение личные вещи - в городе хозяйничали мародеры. Многие просто пережидали здесь погромы, поскольку кооператив сформировал отряд вооруженной самообороны. Строго говоря, ХОКО в начале таджикских мятежных 90?х стал для русских единственной надежной защитой, заменив собой дипломатов и военных.

- Мы организовали собрание, - вспоминает Балашов. - К нам тогда наведывались миссионеры из Израиля, Канады, Австралии. Рекрутировали специалистов. Особенно активными были австралийцы. Но приглашали только тех, кому нет пятидесяти. Кто-то считал, что надо ехать в Австралию: там сразу дадут благоустроенное жилье и работу. Другие возражали: "Как же это можно - вот так взять и бросить здесь своих стариков?" А я, помню, сказал: "Нам сейчас здесь орут из кишлаков: "Рус, убирайся!" А не закричат ли в нашу сторону то же самое австралийцы со своих ферм, если мы у них осядем? Давайте лучше к своим, в Россию. Там нам такое даже шепнуть не посмеют". И люди задумались.

Вообразить эту дилемму трудно: уехать в Австралию без стариков и мучиться морально или уехать в Россию со стариками и мучиться материально вместе с ними. Хотя нет. О материальных мучениях русские переселенцы тогда еще даже не подозревали. Для них все было предельно просто: "Мы едем на историческую родину, которая нас помнит, знает. И примет как надо, не хуже других".

Постановили все сделать по-умному. Чтобы благополучно выехать из Таджикистана, а затем сносно устроиться в России, решили объединить людей в переселенческую общину. А потом отправить разведчиков - искать подходящее место для переезда.

Балашов и его коллеги объездили 12 российских регионов. Нужно было найти такую точку на карте, чтобы и самим там не пропасть, и коренных жителей своим появлением не ущемить. Исследование исторической родины длилось не один месяц. Где-то не могли договориться с местной властью о предоставлении земли под постройку жилья. В другой области и без переселенцев рабочих мест не хватало. Там предлагали осваивать деревню, а большинство русских переселенцев из Таджикистана - городские.

Но разведчики не отчаивались: они понимали, что от их выбора зависит качество и количество жизни их родных, друзей и земляков. Дотошные, они даже побывали на консультации у пульмонологов. Те им рекомендовали осесть на постоянное жительство в южных российских областях, на худой конец, не выше столичной широты. Но ни в коем случае не в Сибири. Иначе переселенцам грозил бы хронический бронхит…

Почему выбрали Борисоглебск? В метафизическом смысле это, конечно, случайность. Действительно, мало ли в Черноземье таких же ничем не примечательных населенных пунк-тов. В физическом смысле все гораздо путанее. Переселенцы утверждают, что в этом патриархальном городе, сплошь застроенном добротными двухэтажными особнячками XIX века, они увидели объект приложения своих профессиональных усилий. Ведь основу душанбинского кооператива составляли реставраторы, архитекторы, строители и художники-дизайнеры. Надо отметить, что Борисоглебск - едва ли не единственный город Черноземья, избежавший разрушительных последствий Великой Отечественной войны. Директор Борисоглебского краеведческого музея Юрий Апальков рассказывает, что фашисты сбросили на город всего две бомбы, да и то, кажется, по ошибке. А не бомбили, потому что планировали устроить здесь, в Теллермановском заповеднике, пансионаты для своих военных летчиков.

Основное же преимущество заключалось в том, что областные и районные власти с трезвым воодушевлением, совершенно нехарактерным для региональных начальников того кровожадного периода, соглашались принять "других русских" на своей территории. Они даже позволили будущим землякам покопаться в статистических данных, чтобы изучить производственную конъюнктуру города.

А в качестве бонуса - вышеупомянутый климат: довольно мягкая зима и жаркое лето.

- В 1992–1994?м мы активно переезжали. Как это было, без стакана не расскажешь, - вспоминает Борис Краснов, переселенец первой волны. В Душанбе он работал вторым секретарем горкома партии. - Таджикские пограничники и таможенники сразу примечали дорогие вещи и под любым предлогом пытались их отобрать. Приходилось портить холодильники и телевизоры, чтобы довезти их до Борисоглебска: где ручку оторвешь, где корпус поцарапаешь. А еще у нас была специальная "взяточная" касса. Контейнеры с вещами в вагонах всегда сопровождали здоровые мужики из наших переселенцев. Иной раз сунут кому-то в карман, а кому-то - и в морду. Тамошние пограничники тогда на переселенцах целые состояния делали. И с той поры, судя по рассказам тех, кто проделал этот путь недавно, мало что изменилось.

И вот наконец Борисоглебск. Там, где Ворона и Хопер… Стрелка двух славных российских рек. Не просто чернозем - антрацит. Говорят, воткнешь древко от флага - на нем лаврушка побеги выбрасывает. А что арбузы здесь раньше родились настоящие, а не декоративные - когда еще никто знать не знал о глобальном потеплении, - так это каждому известно, даже агроному. Хорошее место, русским духом пропахшее. Исторически и потенциально зажиточное. До всех российских революций Борисоглебский уезд считался одним из самых богатых в империи. О прежнем здешнем изобилии ходят легенды. Рассказывают, как некий купец решил к православному праздничку сделать пожертвование местному храму. "Выложу, - говорит, - весь пол золотыми червонцами". Стал было выкладывать, а тут незадача: двуглавым орлом вверх положишь - чеканный лик государев на обороте монеты оскорбишь. И наоборот. Думал купец, думал и решил: "Поставлю червонцы на ребро". И поставил-таки.

Пытаюсь рассказать эту историю теткам, торгующим на местном рынке пуховыми платками. Тетки глядят на меня приветливо, как на шальное домашнее животное.

- А пух из чего делаете?

- Таджики шерсть овечью возят.

- Переселенцы что ли?

- Да нет, настоящие.

- А здесь что же, овцы хуже?

- Здесь овец вообще нет, зато переселенцев полно.

Душанбинские переселенцы овец разводить в свое время отказались. И этот отказ повлек за собой первый конфликт с местной властью. А дело было так. Приехали первые переселенцы в город, прописали их всех по адресу коммунально-эксплуатационной части без права проживания. Начали устраиваться - кто на частных квартирах, кто в общежитиях. А попутно стали прикидывать, где можно организовать центр временного размещения для основной массы переселенцев. Тем временем от местных властей пришло известие: "Мы посовещались и решили, что в Борисоглебске для вас места нет. А в селе Петровское - сколько угодно. Там будет строиться завод железобетонных изделий. Будете работать и жить недалеко от места работы".

Черноземье - благодатный край. Воткнешь черенок от лопаты - зацветет. Но не у всех получается

Переселенцы съездили, посмотрели. Увидели поле. Спросили:

- Что мы тут будем делать?

- Как что? Коровок разведете, овец.

- Но мы же их в кино только и видели.

В общем, отказались переселенцы и от овец, и от завода. Захотели жить в черте города, как и договаривались с местным начальством с самого начала. Это многим в Борисоглебске не понравилось. Показалось вызывающим.

Впрочем, нельзя сказать, что переселенцы особенно привередничали. Смена истерической родины на историческую - это всегда социокультурный стресс. Никто из отправлявшихся в Россию и не рассчитывал сразу найти в Борисоглебске работу по специальности. Рабоче-крестьянские вакансии не отпугнули их, как принято здесь считать. Напротив, пассионарии поневоле, они были обречены на труд простолюдинов. И были готовы к нему с самого начала. Хотя в разговоре за вежливой улыбкой нет-нет да и проступает обида на судьбу.

- Я там преподавала в институте, а здесь работала уборщицей, - говорит с вызовом Антонина. Она приехала из Ташкента. Подбородок чуть выше линии горизонта, глаза прищурены, как от солнца. У местных это зовется переселенческим снобизмом.

В городской администрации стараются снисходительно относиться к комплексу полноценности переселенцев. "Они приехали и сразу начали нам показывать, кто они и кто мы. Они из республиканской столицы, с высшим образованием, мы - провинциалы, институтов не кончавшие. Ну и пусть их. Никому такого не пожелаешь - в середке жизни все нажитое бросать и бежать голым в другую страну".

В борисоглебской общине в разное время жили и работали не по специальности ученые из знаменитой таджикской астрофизической лаборатории, инженеры-гидростроители, возводившие Рогунскую ГЭС, летчики гражданской авиации; членом кооператива был известный спортсмен, многократный чемпион мира по парашютному спорту Юрий Баранов. Но разве мешали им их звания и монографии осваивать инструмент под названием лопата? Астрофизики энергично засыпали силос, а летчики брали с фермы домой, в тепло, свиноматок, страдающих авитаминозом, поскольку головой отвечали перед своими за привес. Их товарищи-строители тем временем возводили на окраине города, на землях, выделенных переселенцам в бессрочное и безвозмездное пользование, жилой микрорайон для всей общины.

А до тех пор все жили в поселке, состоящем где из вагончиков, где из "бочек".

План придумали простой: строим дома и коттеджи, переезжаем в них из времянок, на освободившееся место принимаем новых переселенцев из Центральной Азии, снова строим жилье. И так до тех пор, пока не примем и не обустроим всех нуждающихся. В этой схеме роль физраствора отводилась государству в лице Федеральной миграционной службы. От ФМС ничего не требовалось, кроме стабильного выделения средств. Остальное: помощь в оформлении гражданства, регистрации, прописки, а также переезд, временное обустройство, организацию рабочих мест, строительство жилья - община брала на себя.

Вообще говоря, механизм существования в общине был смонтирован очень привлекательно. Особенно для тех, кто приветствует принципы коллективного общежития. Жизнь крутилась, казалось, вечным волчком. Переселенцы планировали ее строго под себя. Организовали почти четыре десятка взаимосвязанных контор - от производственных до потребительских. От продовольственных магазинов, поликлиники и лавки, торгующей секонд-хэндом, до швейной мастерской, подсобного животноводческого хозяйства, мощного автопарка и производства стройматериалов. Все было нацелено на то, чтобы строить жилье следующим переселенцам.

- Мы организовали замкнутый цикл, - говорит Анатолий Балашов. - На одни и те же деньги были созданы рабочие места, стройматериалы выпускались не по рыночной, а по внутренней стоимости, без продажных накруток. Покупали мы только то, чего не могли произвести сами: песок, щебень, газ, воду.

Переселенцы не отнимали рабочих мест у коренных жителей. Никто не убегал в Москву на заработки. Работали семьями. Зарплату получали регулярно. Было даже свое проектно-конструкторское технологическое бюро, свои геодезисты, геологи. Сами проектировали, делали привязку к местности - все это снижало расходы в разы.

Для кого-то это, возможно, скучная материя, а Балашов рассказывает о том времени с наслаждением. Вспоминает, как хотели даже организовать в Борисоглебске международную выставку строительных материалов. Как были включены Госстроем в экспериментальную программу производства малоэтажной застройки для беженцев-переселенцев. Как приезжали разнообразные делегации - перенимать опыт, чтобы распространить борисоглебский эксперимент в других регионах России. Ко времени своего расцвета - это примерно 1997–1998 годы - хоковцы построили около ста коттеджей и несколько многоквартирных домов. В ООО "ХОКО", выделившемся из общины, работало более тысячи человек. А всего в Борисоглебске обосновались примерно 12 тыс. переселенцев из стран Средней Азии.

Я ездил туда как раз в то время. Помню, думал: вот бы так по всей стране! Теперь от общины осталось одно название - в буквальном смысле слова. Из всех многочисленных подразделений работают только поликлиника и дизайнерский центр. Коттеджи стоят брошенным недостроем. В вагончиках ютятся те, кто приехал во второй половине 90?х. И в отличие от своих более удачливых товарищей по несчастью, перебравшихся в отстроенное жилье, им новоселье не светит.

Трудно сказать, что привело к краху борисоглебского эксперимента по адаптации к российским условиям беженцев-переселенцев. Скорее всего, тут комплекс причин. Депутат гордумы Федор Григорьев, представляющий интересы избирателей того округа, где расположены микрорайон переселенцев и временные вагончики, называет по крайней мере три.

Руководители общины оказались плохими менеджерами и совершили ряд крупных маркетинговых ошибок. Их черепицу и деревянный брус никто не покупал, а приобретенный на средства федерального бюджета завод по изготовлению тротуарной плитки так и не смогли запустить. Потом ФМС прекратила финансирование проекта. И, наконец, не сложились отношения с местной властью.

Интересно, что последнюю причину депутат считает основной. Иначе говоря, и деньги бы нашлись, тем более что частные инвесторы неоднократно проявляли интерес к незавершенному строительству. И с менеджментом как-нибудь разобрались бы. А вот местная власть для переселенцев стала препятствием непреодолимой силы.

Основная борьба завязалась из-за налогов на ту землю, где расположены вагончики и дома. Администрация города настаивает на том, чтобы ООО "ХОКО" платило в местный бюджет налоги со своей земли. Переселенцы это делать отказываются, ссылаясь на то, что земля им выделена федеральной властью в безвозмездное и бессрочное пользование, а стало быть, не местных властей это забота. Тем временем городская налоговая служба регулярно начисляет переселенческой организации штрафы и пени и грозит ей банкротством.

Копя взаимные обиды друг на друга, стороны в результате погрязли в судебных разбирательствах и конфликтах, один из которых привел к тому, что однажды, после проверки Счетной палаты, ФМС приостановила финансирование программы "до выяснения обстоятельств".

В общем, дело это темное и неприятное. Кто в этой истории прав, кто виноват - с налету разобраться невозможно. Ясно одно: из-за отсутствия взаимопонимания между переселенцами и местной властью эффективная программа самообеспечения переселенцев рассыпалась в прах. А примерно 700 человек во временном поселке остались без перспективы получить нормальное жилье.

- Люди, живущие здесь, - говорит депутат Григорьев, - стали заложниками сложных отношений администрации и руководителей ХОКО. - Причем обеим сторонам выгодно именно такое их существование, поскольку они превратились в инструмент манипулирования.

Если в споре рождается истина, то в данном случае она такова: эти вагончики способны дискредитировать любую, даже самую достойную переселенческую идею. В том числе и Государственную программу по оказанию содействия добровольному переселению соотечественников в Россию, о полноценном запуске которой уже объявило правительство. В убогих интерьерах центра временного размещения невозможно понять, как можно приглашать в Россию новых переселенцев, не устроив жизнь предыдущей волны.

Юго-Восточный район Борисоглебска. Дощатые вагончики вперемешку с "бочками". Похоже на поселок Майский в Пригородном районе, оспариваемом Северной Осетией и Ингушетией. Только там почти война, а здесь что?

Любовь Силантьева приехала в Борисоглебск из Туркмении. Год назад она вселилась в "бочку" вместо другой переселенки, прожившей здесь 13 лет с матерью и двумя детьми. Сверху металл, затем стекловата, стены обиты фанерой. Отопление электрическое.

- Однажды сын пришел из русской школы и сказал, что больше не будет туда ходить, потому что его вместе со всем классом каждое утро перед уроками заставляют клясться в верности Туркменбаши на туркменском языке. Тогда я поняла, что так жить нельзя - надо уезжать в Россию. Но там еще остались мои родственники с детьми. Их мы пока вытащить сюда не можем. Нам некуда их приглашать и негде регистрировать: мы сами находимся здесь на птичьих правах.

- А они не хотят попробовать воспользоваться новой переселенческой госпрограммой? - спрашиваю я.

Любовь Силантьева, живущая, как Диоген, в "бочке", открывает мне простые истины:

- Бесплатный сыр только в мышеловке, а на государство особенно надеяться не стоит. Это главное, что мы здесь все поняли и что следует понять тем, кто собирается перебираться в Россию.

У нее есть основания сомневаться в искренности государства, предоставившего ей право называть себя россиянкой. По закону каждый вынужденный переселенец должен получить жилищный сертификат. Семье из четырех человек этой государственной помощи хватило бы, скажем, на покупку недостроенного коттеджа в Борисоглебске и даже и на доведение его до ума. Однако этих сертификатов никто из переселенцев в глаза не видел. Поэтому все здесь сейчас рассчитывают только на себя: берут кредиты в банках и достраивают, кто может, своими руками хоковскую незавершенку. Взрослых детей стараются устроить на учебу в Москву: надеются, что хотя бы они сумеют когда-нибудь расплатиться с банками.

К слову, замечено, что больше других преуспели те переселенцы, кто первыми отказались ждать помощи от государства и своей очереди на жилье. Один владеет магазинами спорттоваров и автозапчастей, другой - кирпичным заводом. А Валерий Каримов открыл стоматологическую клинику.

- Да надоело мне унижаться, ждать всех этих ссуд на строительство, как от мертвого осла уши, - говорит он. - Я однажды плюнул на все и не стал продлевать статус вынужденного переселенца. Взял в аренду помещение, потом кредит на покупку оборудования и начал работать сам по себе, без всякой общины. Появилась клиентура - появилась возможность купить жилье в городе. Вот и все дела.

Мы разговариваем в его кабинете среди зубных протезов и гипсовых моделей челюстей. Надо признаться, давно мне не приходилось пить дорогой армянский коньяк в зубоврачебном кресле.

Валерий Каримов считает, что в странах Средней Азии еще будут конфликты на национальной почве, а значит, не избежать новых миграционных потоков. Он говорит об этом с убежденностью человека, женатого на украинке, в приемной которого на стене висит стихотворение таджикского поэта Рубаки.

После вагончиков и "бочек" едем осматривать 12?квартирный дом, достроенный и заселенный переселенцами в прошлом году. Больше таких в Борисоглебске нет. Переселенцам потребовалось два года, чтобы убедить власти, что этот дом не будет нарушать архитектурный облик города. А ведь нарушает… Чем вызывает нешуточную зависть коренных жителей. Еще бы: одно дело жить в типовой грязно-серой хрущевке и совсем другое - в доме, построенном по индивидуальному проекту.

- А им, видимо, хотелось, чтобы мы все начинали с бараков, - говорит Елена Филиппова, живущая в этом доме. - Это здесь у них еще сохранилось.

Ключевые слова - "у них". Елена Филиппова почти 15 лет живет в Борисоглебске, но так и не привыкла считать местных жителей своими. Может, сказываются годы, проведенные в вагончике?

Впрочем, за все это время между переселенцами и коренными жителями серьезных разногласий не было.

- Мы тщательно согласовывали свой приезд сюда: заключили договоры с ФМС, Воронежской областью, городскими властями, - говорит Анатолий Балашов. - Но по большому счету это была самодеятельность, ведь еще не существовало никаких программ, опыта переселения. Теперь мы предлагаем свои знания. Но до нас никому нет дела. Наш проект всем глубоко безразличен. Если руководители постперестроечной формации относились к нам в лучшем случае заинтересованно, а в худшем - с терпением, то теперешние вообще нас не замечают.

- Это тенденция или местное явление?

- Тенденция. Во власть приходят негосударственные люди. Бизнесмены. Переселенцы для них - нечто вроде непрофильных активов, причем убыточных, как они считают.

- Почему ваш уникальный опыт не получил распространения в России?

- Однажды правозащитница Лидия Графова сказала про нас: "Уж слишком это уникальный опыт". Нас было слишком много, мы были слишком хорошо организованы, слишком сильно объединены одной идеей. Причем идеей патриотической, более того - русской. Похоже, эти наши "слишком" кого-то здорово напугали.

- То есть вы проиграли?

- Да нет. Во-первых, мы вывезли людей. Во-вторых, построили 200 с лишним квартир - больше тысячи человек обеспечили жильем. Между прочим, для сравнения: первый в очереди на муниципальное жилье в Борисоглебске ждет его с 1960?х годов. Если бы нам не мешали, мы бы уже пять лет назад всех расселили. И перешли бы на мирную жизнь. Самая большая проблема в региональной власти. Они должны понимать, что к ним едут люди, а не скот. Им надо написать подробную инструкцию: что они должны делать и чего не должны; определить меру их ответственности и наказания за неисполнение программы. А поскольку многие территории материально не готовы к приему переселенцев, можно прогнозировать саботаж чиновников. Например, в Воронежской области нет абсолютно никаких - даже потенциальных - жилищных возможностей, если только не "засунуть" переселенцев в брошенные деревни. Через два-три года они оттуда уедут.

Тем временем начальник паспортно-визовой службы Борисоглебска Владимир Кирпичников бодро говорит, что Воронежская область уже определилась с тем, какие территории будут принимать переселенцев по программе содействия. Это четыре района, расположенные на юге региона, и сам Воронеж.

Если по-хорошему, в Борисоглебске вскоре, похоже, найти рабочие места для переселенцев будет не так сложно. Приборостроительный завод, который уже год простаивает, планируют сделать филиалом авиастроительного. Здешний мэр Иван Данилов говорит, что завод воскреснет и там появится примерно две тысячи рабочих мест. И он не исключает, что часть вакансий заполнят новые переселенцы. Жилье же для них планируется строить по схеме ипотечного кредитования.

Во все это Анатолий Балашов не верит.

- У чиновников сложилось превратное представление о нынешнем переселенце: несчастный человек в рубище, готовый жить где угодно и делать что угодно. Ничего подобного. Теперь человек сначала произведет разведку, а потом долго будет готовить переезд. К примеру, наши родственники, друзья, знакомые не приедут из Таджикистана ни сюда, ни куда-нибудь еще в Россию. Потому что они знают от нас, как здесь относятся к переселенцам.

По словам Балашова, миграционный потенциал в республиках Средней Азии есть, но цифры завышены. В Таджикистане желающих выехать - 30–40 тысяч. Причем, если кто и решится переселиться, то к родственникам и без всякой программы. В Узбекистане потенциал серьезнее - до полумиллиона. В Казахстане еще больше, но в последнее время оттуда уже не очень хотят уезжать: уровень жизни подтянулся к российскому. Киргизия, Узбекистан и Таджикистан вместе дают до миллиона человек.

- В основном это пенсионеры, военнослужащие в отставке, разделенные семьи, - объясняет Балашов. - Жизненно активные либо уже уехали, либо устроились на месте. Среди русскоязычного населения образовалась даже новая формация - образованные молодые люди, граждане России, продающие свои знания и умения в странах Средней Азии.

В офисе Анатолия Балашова звонит телефон. Он поднимает трубку и долго весело с кем-то разговаривает. Потом выясняется, что звонил один из коллег, уехавший на ПМЖ в Израиль после того, как борисоглебская переселенческая община развалилась.

- И что рассказывает?

- Да как обычно. Сижу, говорит, в коттедже, в кибуце, вспоминаю свой вагончик.

Ностальгия его, понимаешь, замучила.