Показательное примирение под чутким руководством России. Примерно так можно охарактеризовать первую встречу президента Молдовы и лидера Приднестровья в Бендерах — спустя семь лет после их последнего общения. Впервые с момента провального Меморандума Козака у Москвы появилась возможность заявить о себе как главном миротворце на постсоветском пространстве. А заодно и похоронить миротворческие инициативы других сторон переговорного процесса, включая украинский План Ющенко.

На самом деле полуторачасовой разговор Владимира Воронина и Игоря Смирнова стал результатом длительной работы, которую проводили на приднестровском направлении российские чиновники в течение прошлого года. Личности вроде заместителя Совета национальной безопасности Юрия Зубакова стали за это время столь частыми гостями на берегах Днестра, что у многих экспертов давно мог возникнуть вопрос, как это до сих пор не появился на-гора разрабатываемый в дипломатических недрах России План Зубакова.

Несмотря на постоянно циркулирующие слухи о том, что новый план фактически готов и вот-вот торжественно будет представлен посредникам и наблюдателям переговорного процесса, россияне не спешили с обнародованием каких бы то ни было инициатив. Все это время российское руководство, казалось, тестировало на договороспособность и внешнеполитическую прочность молдавского президента Владимира Воронина (в том числе и в отношении к организациям, вроде ГУАМ), успевшего, по некоторой информации, неоднократно раскаяться перед российским коллегой за свое поведение в 2003 году. А заодно россияне дожидались момента, когда объединение двух берегов Днестра станет настолько актуальным и для других участников процесса, что автор сценария будет, на самом деле, не столь и важен.

В то же время в России прекрасно понимают: любой плод их сепаратных договоренностей с Молдовой вряд ли будет воспринят бурными аплодисментами со стороны других участников переговорного процесса в формате 5+2 — ОБСЕ, Украины, а также наблюдателей — США и Европейского Союза. Именно поэтому, по имеющейся информации, россияне прилагают максимум усилий для того, чтобы до момента возобновления 5+2 (а рано или поздно это произойдет), Москва имела бы в своем активе полное благословение собственного реинтеграционного детища со стороны Кишинева и Тирасполя. Логика проста: если стороны конфликта будут полностью готовы объединиться на условиях России, то никаких претензий у посредников к этим инициативам априори быть не может. Вот почему россияне в разговорах со своими коллегами на переговорах всячески настаивают на том, что нет смысла возобновлять политический диалог, пока не решены текущие проблемы между двумя берегами Днестра. И вот почему посол по особым поручениям МИД Российской Федерации Ва¬лерий Нестерушкин после состоявшегося на прошлой неделе диалога в Одессе в компании как раз 5+2, по нашей информации, всячески подчеркивал, что речь идет о неформальной встрече, но ни в коем случае не о каких-либо консультациях в рамках «семерки». И вот почему спецпредставитель Европейского Союза по Молдове Калман Мижеи после встречи Смирнова с Ворониным счел необходимым подчеркнуть: «окончательное решение по урегулированию должно приниматься именно в формате «5+2».

Но что же все-таки заставило Россию перейти от дипломатических вояжей Зубакова к конкретной демонстрации того, что процесс приднестровского урегулирования сдвинулся с мертвой точки? Что позволило Владимиру Николаевичу отбросить в сторону все свои обиды на «приднестровских сепаратистов» и договориться с Игорем Николаевичем о встрече? Помнится, раньше Воронин предпочитал высказываться в том духе, что если коллеге из Тирасполя нужно с ним встретиться, то «пусть приезжает и ждет в приемной, пока я его приму». Получилось, что приехал Воронин — причем в место, назначенное Смирновым.

Ответов на эти вопросы несколько. Во-первых, противостояние России и западных стран вокруг независимости Косово. Усиленные попытки расшевелить, казалось бы, вполне удовлетворенных нынешним статус-кво Воронина и Смирнова в очередной раз свидетельствуют о том, что Москва не собирается использовать косовский прецедент в отношении отдельно взятого приднестровского конфликта. Скорее наоборот: именно на примере Приднестровья она, судя по всему, намерена продемонстрировать западным коллегам, как дипломатическим образом, не нарушая ничьей территориальной целостности, можно решить проблему сепаратистского края — причем края с не менее четкими атрибутами государственности, чем были у Косово на момент признания его независимости. Но самое любопытное в этой ситуации другое: Европейский Союз и Соединенные Штаты не менее заинтересованы в такой «демонстрации», хотя и из совершенно других соображений. А именно — с помощью приднестровского урегулирования на основе сохранения единой Молдовы Вашингтон и Брюссель могли бы засвидетельствовать для всех противников независимости Косово, что независимость бывшей сербской провинции как раз не является прецедентом.

Другое дело, насколько готовы в этих столицах повлиять на ход политических переговоров по статусу Приднестровья. Слабое место Евросоюза, например, заключается в особой позиции, которую исповедуют в вопросе приднестровского урегулирования отдельные его члены, в первую очередь, Румыния. Нетрудно заметить, что румынское руководство во главе с Траяном Бэсеску не собирается сбавлять обороты, публично рассказывая о том, как воссоединятся Молдова с Румынией в процессе евроинтеграции. Скорее оно наращивает их за счет заявлений по поводу принадлежности «украинского Юга» (хотя, конечно, можно предположить, что румынский президент позволил себе подобные ремарки, чтобы «обезоружить» тех своих оппонентов, которые в последние месяцы активно набрасывались на Бэсеску за слишком явно выраженную им поддержку Украины в ее евро-атлантических стремлениях — и это, мол, несмотря на ряд нерешенных вопросов с Киевом). Так что ситуация на сегодняшний день складывается таким образом, что если уж Евросоюз и хочет внести свой бесценный вклад в приднестровское урегулирование, то его содействие в подписании Румынией базового договора с Молдовой было бы как раз кстати (такой же подарок, учитывая более чем доверительные отношения между Траяном Бэсеску и Джорджем Бушем, мог бы, к слову, преподнести и Вашингтон).

Однако есть основания полагать, что Евросоюз пока весьма комфортно себя чувствует, оказывая влияние на урегулирование конфликта с помощью своей приграничной миссии (EUBAM). И если Брюссель таки проявит инициативу на этапе объединения двух берегов Днестра, то она, скорее всего, будет касаться экономического измерения. Неспроста министр реинтеграции Молдовы еще несколько месяцев назад анонсировал выгоду, которую в будущем смогут получить приднестровские производители в виде определенных преференций на рынке ЕС: таможенные послабления якобы могут затронуть 12 тысяч наименований товаров из Молдовы.

Для Соединенных Штатов, как стало известно автору этих строк месяц назад от Джорджа Буша в Белом доме, в вопросе Молдовы важны три момента. Во-первых, Вашингтон хочет убедиться в том, что эта страна является независимым государством, и к ней относятся именно как к независимому государству (непонятно только, на кого намекал американский президент - на Россию или Румынию). Во-вторых, в Молдове должна быть прозрачная и эффективная власть (камень в огород Владимира Воронина?). В-третьих, США являются участником переговорного процесса 5+2, который, с точки зрения Джорджа Буша, и поможет решить приднестровский вопрос (то бишь, никакой дипломатической самодеятельности на стороне поощрять США не будут точно так же, как не одобрили ее в 2003-м в случае с Меморандумом Козака?)

Второй фактор, который побуждает Россию к активным действиям в приднестровском направлении — это намерения Украины и, в данном случае, особенно Грузии, интегрироваться в НАТО. Речь, в частности, идет о том, что именно на приднестровском примере в Кремле намерены продемонстрировать другим странам, как безболезненно могут решаться территориальные конфликты на постсовестком пространстве, если страна не собирается вступать в НАТО. Так, как это делает Молдова, которая взамен на долгожданное примирение с Россией и урегулирование приднестровского кризиса с сохранением территориальной целостности РМ, пообещала (а есть основания считать именно так) раз и навсегда сделать выбор в пользу «постоянного нейтралитета». И так, как это не делает Грузия, — соответственно, по отношению к ее сепаратистским регионам вроде Абхазии и Южной Осетии в Москве принимаются совершенно другие решения (см. статью Владимира Кравченко). Ну а европейским союзникам еще раз предоставить повод для размышлений, нужна ли НАТО страна, прямо-таки напичканная очагами конфликтов?

Кроме внешних факторов, активизации на российско-молдавском направлении способствует и один внутренний — парламентские выборы в Молдове 2009 года.

Чем ближе этот праздник волеизъявления, тем больше у молдавских граждан может появиться ощущение дежавю. Еще бы: коммунисты, возглавляемые Владимиром Ворониным, собираются покорить свого избирателя теми же идеями, что и в 2001-м, — объединением страны, в которой коммунистам, конечно же, принадлежит роль главного реинтегратора. Разве что на этот раз Владимир Николаевич воздержится от обещаний «вступить» Молдову в Союз России и Беларуси и сделать русский язык вторым государственным. Однако самое интересное в этой ситуации другое: новые-старые обещания могут оказаться все также востребованными и в Молдове образца 2009 года. Хотя бы потому, что достаточно много жителей этой страны, не на шутку напуганных повальной румынизацией РМ, видят в партии Воронина единственную политическую силу, которая способна сохранить Молдову как государство. Не имеющего ничего общего с румынским, разумеется.

[Версия для печати]