Интеграция VS . Реставрация

21.03.2005. Наше мнение

Андрей Суздальцев

Мартовская встреча лидеров Франции, Германии, Испании и России в Париже (18.03.05), без сомнений, оставит свой след в политической истории Европы. После тысячелетия раздробленности возрождаемая на наших глазах единая европейская империя активно формирует собственную евразийскую внешнюю политику, важным компонентом которой является комплекс взаимоотношений с Москвой. Но нас в данном случае интересует не то место, которое занимает современная Россия в европейской геополитике, а формат встречи. Хозяин саммита – президент Ж. Ширак и гость – В. Путин ограничили свою двухстороннюю повестку вопросами культуры и демонстрацией военно-стратегических мускулов (Франция обладает основой ядерного потенциала объединенной Европы). Основная беседа в запросе «Запад – Восток» началась в момент, когда формат встречи стал четырехсторонним.

Обращает на себя внимание, что к европейским «моторам» ЕС – Франции и Германии –присоединилась именно Испания, а не Великобритания, Италия или Польша. С одной стороны, не прошли даром годы испанского ударничества на строительстве единого европейского дома, с другой стороны, вместо Лондона, Рима или Варшавы вполне можно было бы с тем же эффектом приглашать за стол переговоров Дж. Буша.

В итоге, президент России получил возможность обменяться мнениями с Единой Европой, которая в данном случае оказалась едина в трех лицах, не склонных преувеличивать атлантическую солидарность. Если процесс утверждения европейской Конституции завершится успехом, то через определенное время саммиты, подобные парижскому, будут ограничены рамками встреч президентов Европы и РФ.

По идее, В. Путин, представляя страну, которая имеет сложный и многолетний опыт собственного интеграционного строительства на постсоветском пространстве, на встрече в Париже должен был продемонстрировать полномочия говорить от лица если не всего СНГ (что, после прихода в Киеве к власти администрации В. Ющенко, было бы крайне затруднительно), то хотя бы Союзного государства России и Беларуси. Однако, судя по сложности и тяжести кризиса, с которыми приходится сталкиваться всем интеграционным проектам на территории бывшего СССР, таких полномочий не имеет ни один из президентов СНГ, кроме, естественно, А. Лукашенко. По традиции, белорусский президент при случае обязательно напомнит гостям/хозяевам, что они имеют дело не только с руководителем небольшой европейской страны, но и главой пусть и виртуальной, но союзной державы от Балтики до Тихого Океана.

Европейский саммит в Париже удивительным образом совпал по времени с совещанием глав министерств иностранных дел СНГ в Минске. За два дня до встречи в минской штаб-квартире СНГ в Москве состоялся очередной союзный Совмин. Так что минувшая неделя выдалась вполне в духе мировых интеграционных инициатив. С одной лишь поправкой: все, что мы привыкли называть интеграцией на постсоветских просторах, никогда не являлось интеграцией в полном смысле этого слова.

К сожалению, ни СНГ, с которого и начиналась пресловутая интеграция на постсоветском пространстве, ни заявленное через несколько лет Союзное государство не смогли продемонстрировать поступательного развития процесса достижения единства и целостности внутренней и внешней политики государств, объединенных под эгидой СНГ и СГ, на основе растущей взаимозависимости отдельных элементов, составляющих эти политики. В принципе, диалектическое «сплетение» растущего единства, согласованности и взаимосвязанности внутренних процессов и составляет «сердцевину» реальной международной интеграции.

В случае с СНГ и СГ возникает ощущение, что политические элиты стран, составивших эти межгосударственные объединения, положили в основу интеграционных проектов только то, что лежало на поверхности – взаимосвязанность экономик постсоветских стран, или, иными словами, скелет еще советской, крайне неэффективной, затратной и предельно милитаризированной экономики. Другая сторона процесса интеграции, в основе которой лежит объективная необходимость в согласовании принимаемых решений, экономическая потребность в согласованном проведении структурных социальных и экономических реформ, оказалась не востребована.

Было бы ошибкой видеть в правящих классах молодых постсоветских государств скопище неких криминально-чиновничьих кланов, озабоченных исключительно приватизацией попавшей под их управление собственности, установлением контроля над транзитом или организацией широкомасштабных контрабандистских схем. Тем более что суть государственной бюрократии не меняется в зависимости от языка, климата, общественных нравов или даже Конституции страны. В случае с формированием ЕС бюрократия оказалась на стороне интеграции, то есть она увидела свои выгоды в передаче части существенных функций в руки коллег – бюрократов из Брюсселя; в нашем же случае, в ходе попыток развития СНГ и СГ национальные бюрократии увидели в данных проектах только угрозу для себя. И это хорошо! Такое поведение чиновничества, у которого, надо отдать ему должное, поразительный нюх на успех, говорит о том, что номенклатура не рвется связать себя с тем или иным интеграционным проектом. Она нам словно сигнализирует, что от интеграции на просторах СНГ проку не будет.

Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что немало правящих в странах СНГ номенклатурных династий заложили свою экономическую базу с использованием криминальных схем, благо осколки советской экономики, зачастую оказавшиеся в роли потерявших ориентацию и выброшенных на берег китов, буквально напрашивались в руки экономических мародеров. Перед новыми элитами молодых независимых стран стояла задача – по возможности сохранив советскую схему взаимосвязанности экономик своих государств, существующих практически без инвестиций, оставить за собой более или менее продолжительное время устойчивые источники доходов. Все 90-е годы таким единственным источником на просторах СНГ оставалась российская экономика.

Доступ к российскому рынку и российским ресурсам, прежде всего энергетическим, составил экономическую основу всех интеграционных проектов, бурно расцветших на постсоветских просторах. Стоит отметить, что долгое время российскую политическую элиту вполне устраивала такая псевдоинтеграция, которая со временем превратилась в уникальный пропагандистский механизм, в «топке» которого сгорали невосполнимые природные и финансовые ресурсы. Взамен тиражировались политические предвыборные лозунги с запахом союзной ностальгии. Так был создан прецедент «интеграции» наоборот – своеобразная машина времени, которая была обязана раз за разом создавать только то, на что она была запрограммирована, – советскую экономику.

Для иллюстрации данного вывода стоит обратить внимание на экономические программы Союзного государства России и Беларуси, которые, по идее, должны концентрировать инвестиции для решения проблем, в решении которых заинтересованы страны-участники союза. Однако при анализе любой из программ – «Дизельное машиностроение» или «Союзный телевизор» – очень быстро обнаруживается, что все они мало отличаются от пресловутой «Продовольственной программы» начала 80-х гг. («освоение средств», «рост производства конкурентоспособной продукции», «появление новых рабочих мест» и т.д.). Программы не ставят интенсивных, прорывных задач, которые, в случае их достижения, решат некоторые проблемы безработицы и повысят производительность труда, а носят догоняющий, экстенсивный характер.

Симптоматично, что сплошь и рядом программы сопровождаются обязательными нетарифными ограничениями доступа «извне» на «союзный» рынок. В итоге получается, что «союзная интеграция» направлена на то, чтобы «догнать» Китай по качеству и цене собираемых им телевизоров, производимой обуви, трикотажа и т.д., Европу – по качеству и цене подержанных грузовиков. Список можно продолжить. Все это должно производиться на предприятиях исключительно государственной собственности (прежде всего белорусских).

Как следствие – импортозамещение, вал, скрупулезное подсчитывание внешнеторгового оборота, жесткое планирование, рассылка производственных заданий, ответственность за неисполнение и т.д. Получается, что интеграция, которая, по идее, должна увеличивать конкурентоспособность, на деле выступает в роли забора от конкурентов.

Стандартным примером концентрации средств путем интеграционных проектов является создание все новых и новых проектов европейских «Аэробусов». В итоге «Аэробус» – один из брендов ЕС, но есть хоть один интеграционный бренд у СГ, СНГ? Критики напомнят о создании союзного «суперкомпьютера» «СКИФ», но что-то не слышно о спросе на этот, без сомнений, достойный продукт.

С годами, вернее, по ходу структурных изменений в экономиках бывших советских республик, с появлением новых экономических и политических элит все более очевидным становилось то, что подлинной интеграции на постсоветском пространстве никто не видел. Более того, даже поверхностный анализ того политического и социально-экономического феномена, что мы привыкли называть интеграцией, на самом деле является ни чем иным, как реставрацией старой и привычной экономической схемы позднего социализма. Произошла подмена понятий.

В случившейся подмене можно винить кого угодно – президентов, политическую элиту, даже народ, который проголосовал именно за такую псевдоинтеграцию на референдуме, о чем не преминет напомнить белорусский президент (18.03.05). Обвинять людей было бы глупо. Всем хотелось подпереть падающую на голову крышу. Сгодилось бы все, включая СНГ и СГ, тем более что появились президенты, которые могли оперировать понятиями только из своего весьма скудного житейского опыта, сформированного в период массовых приписок надоев молока на одну фуражную корову и демонстраций на Красной площади перед трибуной Мавзолея.

Но реставрация – это совсем иной проект, имеющий свою специфическую философию и, что главное, вполне просматриваемые пределы. Дело в том, что «откат» никогда не возвращается на старые рубежи. Он словно морская волна, которая тысячелетиями рвется к береговым скалам, но с каждым «накатом», неся в себе тонны песка и взвеси, оказывается все дальше от береговых утесов.

Обратимся к проекту единой валюты. В случае успеха данного проекта белорусской пропаганде оставалось бы только радостно твердить, что и СГ вовсе не на обочине мировой глобалистики. Пошел пятый год, но дело дальше бесплодного спора о едином эмиссионном центре или размерах компенсации, которую должен (что далеко не очевидно) получить белорусский бюджет, не продвигается. И не продвинется, так как появление единой валюты является естественным этапом интеграции, но не реставрации, для которой единая денежная единица оказывается «полосой прибоя», где мгновенно возникает конфликт интересов. Здесь граница, предел процесса. Так что причина не в том, что «интеграция захлебнулась» из-за противодействия чиновников и бюрократов, а в том, что реставрация нащупала предел своего распространения. Это же относится и к пресловутому Конституционному Акту, и еще множеству иных, вроде бы вполне интеграционных, но на самом деле реставрационных по сути проектов.

Есть еще один важный фактор, повлиявший на развитие кризиса в СНГ и СГ. Это наличие буквально за «бугром» динамичного процесса европейской интеграции. СНГ и СГ, несмотря на бравурные заявления П. Бородина, утверждавшего 15 марта, что скоро «ЕС войдет в состав Союзного государства», просто не выдержали конкуренции с европейским интеграционным проектом. В принципе, страны, входящие в состав СНГ, включая и РФ, никогда особо не скрывали своих намерений в плане укрепления контактов с Брюсселем, но никто особо не помышлял о вступлении в Евросоюз. Психологический рубеж был пройден в момент принятия в ЕС и НАТО стран Балтии. С этого момента солидной части правящего класса в странах СНГ стало ясно, что игры в интеграцию с Москвой можно свертывать. Особые отношения с Россией уже позволили накопить первичный капитал, ощутить социальную отдачу от восстановительного роста национальных экономик, который, между прочим, проходил только частично в русле старой еще советской экономической кооперации, закрепить за собой некоторые «ниши» на мировом рынке.

Возникли политические запросы молодой экономической элиты, изначально жестко ориентированной на ЕС. С конца 90-х годов по СНГ покатилась волна сначала закулисной, а затем и открытой борьбы внутри элит. С этого момента традиционная политика лавирования между Востоком и Западом, которой по примеру Шеварднадзе и Кучмы все предшествующее десятилетие занимались правящие посткоммунистические кланы, полностью исчерпала себя. Одновременно ясно обозначился кризис псевдоинтеграции, которая до последнего выполняла роль политического прикрытия старых правящих верхушек. Для примера стоит вспомнить неоднозначные оценки деятельности наблюдателей от СНГ на парламентских и президентских выборах на постсоветском пространстве.

Несоответствие между неуклонно наступающим на внутреннем рынке капитализмом и внешней политизированной, по сути охранительной, интеграцией стало нестерпимым. Львиная доля ответственности за это несоответствие в формате «российского империализма» была возложена на Москву. Между прочим, рождение в Кремле проекта ЕЭП как раз является индикатором того, что руководство России понимает, что все последние десять и более лет в СНГ и СГ говорили о чем угодно, кроме реальной интеграции. Однако современная Россия не в силах быть для ЕС конкурентным центром полномасштабного (включая политический) интеграционного притяжения. В принципе, ей это и не нужно, так как Москва остается почти монопольным центром сосредоточения инвестиционных и торгово-преференциальных ресурсов для своих соседей в СНГ.

В итоге приход эры «розовых» и «оранжевых» революций, к которым СНГ оказался совершенно не готов, был запрограммирован не только целой гаммой внутренних проблем, которые, естественно, преобладали, но и интеграционным тупиком.

Постсоветская интеграция умерла. Симптоматично, что в настоящее время некоторые горячие аналитические головы заговорили о «сферах влияния» Киева, о формировании двух центров влияния в СНГ (Москва и Киев) и иных «опасных» для дела интеграции процессах. Стоит отметить, что эти тенденции не опасны интеграции, так как ее как таковой и нет. Они опасны реставрации и сложной системе сохранения политического status quo. Пришло время все начинать сначала. Примером новой конфигурации отношений на постсоветском пространстве станет формат связей между Киевом и Москвой.

Россия и Украина крайне осторожно, под пристальным взглядом соседей, прощупывают позиции друг друга. Взаимное сканирование происходит в сугубо двустороннем режиме, что в последние годы характерно для стран СНГ. Кстати, о самом СНГ на пресс-конференции по итогам визита В. Путина в Киев (19.03.05) не было сказано ни слова, как, впрочем, и о ЕЭП (разговор о судьбе ЕЭП состоялся между В. Путиным и Ю. Тимошенко).

Между Россией и Украиной имеется обширная экономическая кооперация, образован тесный блок хозяйственных, научно-производственных и коммерческих связей, между этими странами существует определенная преференциальная зона (первая стадия экономической интеграции). Видимо российско-украинскую экономическую реальность и имел в виду В. Ющенко, говоря в присутствии В. Путина о необходимости создания зоны свободной торговли с РФ (вторая стадия). С учетом того, что структура экономики двух стран близка и оба государства почти синхронно оказались на пороге ВТО, то появляется надежда, что, несмотря на несомненные политические разногласия, экономическую интеграцию удастся отделить от политики и превратить в объективную потребность экономических элит и высших номенклатур двух стран. Не исключено, что со временем родится и новая концепция интеграции на постсоветском пространстве.