Языковой вопрос на Украине вызывает острые споры уже пятнадцать лет. С тех пор как в октябре 1989 года тогда еще Верховный Совет Украинской ССР принял "Закон о языках". Закон, предоставивший украинскому языку статус государственного (наряду с языком русским, имевшим такой статус в пределах всего СССР). Многое изменилось за это время. Советский Союз распался. Украина стала независимой. Украинский язык оказался единственным государственным.

В соответствии с этим была украинизирована работа центральных (а в большинстве регионов — и местных) органов власти. Где быстрее, где медленнее, но повсюду переводится на украинский язык система образования. Происходит это, как правило, без учета мнения учеников и их родителей. В некоторых областях не осталось уже ни одной русскоязычной школы. В других — их число уменьшается с каждым годом. То же можно сказать о детских садах, училищах, вузах. Медленно, но верно идет вытеснение русского языка из теле— и радиоэфира. Список подобных "достижений" можно продолжить. И тем не менее…

"Вокруг господствует русский язык, — жалуются доморощенные "национально сознательные" деятели. — Украинский народ русифицирован! Украинцы не говорят на родном языке!" Не успокаивают упомянутых деятелей даже результаты последней всеукраинской переписи. "67,5% населения Украины признали родным языком украинский, и это на 2,8% больше, чем в 1989 году, — пишет, например, доктор филологических наук Владимир Панченко. — Но если бы те 67,5% еще и пользовались им! Тем временем имеем удивительный феномен "платонической" любви: "Мой родной язык украинский, но мне легче общаться на русском".

В самом деле, несмотря на государственную поддержку, украинский язык так и не стал языком большинства украинцев. Почему? Попробуем разобраться.

«Больной вопрос»

Об этом сегодня не принято говорить, но, в общем-то, не секрет: украинский литературный язык создавался в основном в Галиции. "Работа над языком, как вообще работа над культурным развитием украинства, велась преимущественно на почве галицкой", — признавал еще Михаил Грушевский. Вот на этой "работе" и стоит остановиться.

Началась она в середине ХІХ века. К тому времени Галиция находилась в составе Австрийской империи и давно уже представляла собой "больной вопрос" для правительства. Согласно тогдашним представлениям, галицкие малорусы (русины), как и малорусы восточные, вместе с великорусами и белорусами составляли одну русскую нацию. Грядущее национальное пробуждение Галицкой, или, как ее еще называли, Австрийской, Руси неминуемо должно было усилить тяготение галичан к соседней России. В Вене не без оснований опасались за территориальную целостность своей державы. А потому делали все возможное, чтобы отгородить Галицию от других русских земель "железным занавесом". Отгородить, в том числе, и в языковом отношении.

Когда в 1816 году львовский митрополит обратился к властям с просьбой разрешить преподавание в народных школах на местном наречии (а не на польском языке), галицкий губернатор ответил отказом. Начальник края пояснил, что наречие галичан — это "разновидность русского языка" и использовать его в обучении нельзя "по политическим причинам". В 1822 году австрийское правительство запретило ввоз в Галицию книг на русском языке из России (об этом запрете, в отличие от Эмского указа, у нас почему-то не вспоминают. Наверное, не хотят обидеть "демократов"). Под подозрение в государственной измене попал крупнейший галицкий историк Денис Зубрицкий, опубликовавший в 1830 году во Львове оду Гаврилы Державина "Бог". (Ученый имел неосторожность заявить, что язык Державина — это тот литературный язык, на который нужно равняться русинам.) Такое же подозрение пало на знаменитую "Руську трійцю" — Маркиана Шашкевича, Ивана Вагилевича и Якова Головацкого. Члены "Трійці" выпустили в 1837 году на галицком наречии сборник "Русалка Днестровая", чем накликали на себя обвинение в русофильстве. Полиция конфисковала тираж сборника (лишь несколько десятков экземпляров удалось спрятать), а его издателей в местном обществе стали называть николаевцами — сторонниками русского императора Николая І.

Даже в 1848 году, когда в Австрии вспыхнула революция и большинство населявших империю наций получили право на относительно свободное развитие, для галичан сохранялись некоторые ограничения. Губернатор Галиции граф Стадион фон Вартгаузен заявил русинам, что они должны отречься от национального единства с остальной Русью и развивать свою культуру как самостоятельную. Галичане спорить не стали. Указания губернатора перечеркнула сама жизнь.

Русское возрождение

Созванный в том же году съезд галицко-русских ученых принял решение о выработке своего литературного языка. Вырабатывать его собирались на основе народных говоров, очищенных от полонизмов. Но очень скоро выяснилось, что чем больше местные говоры очищаются от польского влияния, тем сильнее приближаются они к русскому языку. "Едва начала Русь в Австрии возрождаться, оказалось, что ее литература не ступит ни шагу без словаря Шмидта (русско-немецкий словарь — Авт.), что этот словарь русский как для Львова, так и для Петербурга, что в нем собраны сокровища действительно литературного, письменного языка", — вспоминали впоследствии галичане.

Вдобавок ко всему австрийский император Франц Иосиф, после того как его войско разгромили венгерские повстанцы, вынужден был просить помощи у России. Царская армия перешла границу. Путь в Венгрию лежал через галицкие земли, где русских солдат восторженно встречало население. "Чем глубже проникали мы в Галицию, тем радушнее встречали прием не только от крестьян, но и со стороны интеллигенции, — писал в мемуарах участник похода, офицер пехотного полка Петр Алабин. — Нас ждала, нами восхищалась, нами гордилась, торжествовала и ликовала при нашем вступлении в Галицию партия русинов, составляющих три части всего населения Галиции". Алабин свидетельствовал, что хотя в речи галичан ощущалось польское влияние, русские солдаты и местные жители хорошо понимали друг друга. "Русский народ в Галиции все время польского над ним владычества хранил неприкосновенно свои обычаи, свой русский язык, конечно, в несколько искаженном виде (на котором теперь пишутся, однако, стихи, песни, значительные литературные произведения, учебники, даже издается газета "Зоря Галицка"), но религия его предков исказилась унией. Впрочем, униатские ксендзы русинов, может быть, разделяя сочувствие к нам своей паствы, по-видимому, искренно нам преданы. Многие из них приходили поближе познакомиться с нами, откровенно нам высказывая, что они гордятся нами, как своими братьями, перед немцами и поляками и сопровождали нас приветами и благословениями".

Австро-русское сближение благоприятно сказалось на культурном развитии края. Все запреты и ограничения были отменены. Русский язык стали изучать в школах. На нем печатались газеты и книги. Его приняла в качестве языка общения галицко-русская интеллигенция. Продолжалось русское возрождение и после того, как, разгромив повстанцев, царская армия покинула Австрию. Даже в галицком "Вестнике краевого правительства" рядом с текстом указов на государственном немецком языке публиковался их перевод на язык, близкий к русскому литературному.

Но стоило Российской империи увязнуть в Крымской войне — политика австрийских властей резко переменилась. Начались гонения на русский язык. Прекратилось его изучение в государственных школах. Русскоязычные газеты стали закрывать. От русинов требовали забыть о национальном единстве с Россией, изменить свой язык, сделав его непохожим на русский. В случае отказа угрожали репрессиями. "Рутены (так австрийцы иногда называли русских галичан. — Авт.) не сделали, к сожалению, ничего, чтобы надлежащим образом обособить свой язык от великорусского, так что приходится правительству взять на себя инициативу в этом отношении", — заявил наместник Франца Иосифа в Галиции Агенор Голуховский.

Галичане оправдывались. "Что наш язык похож на употребляемый в Москве, в том мы не винны, — говорил на заседании галицкого сейма выдающийся писатель и общественный деятель, священник Иоанн Наумович. — Похожесть нашего языка с московским очевидна, потому что они оба опираются на общие основания и правила". Наумович напоминал, какой огромный вклад в разработку русского литературного языка внесли малорусы, и пояснял, что принимая этот язык, "мы берем назад свою собственность. Похожесть нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто в мире — ни законы, ни сеймы, ни министры".

"Русины пишут таким языком, какой они успели выработать, приняв в основу свой народный язык и язык книжный русский, признавая этот последний языком не московским, а общерусским, — отмечал бывший издатель "Русалки Днестровой" Яков Головацкий, ставший к тому времени профессором Львовского университета. — Русины того мнения, что русский книжный язык возник в Южной Руси и только усовершенствован великорусами". "Литературный русский язык должен быть один, — утверждал в свою очередь и редактор львовской газеты "Слово" Венедикт Площанский. — Что Русь делится на части, еще ничего не значит, — она всегда составляет одну целость, как Великая и Малая Польша составляют одну Польшу с одним литературным языком".

Но в Вене не желали слушать аргументы и объяснения. Власти принялись за создание движения "молодых рутенов" ("молодыми" их называли не по возрасту, а как отрекшихся от "старых" взглядов, направленных на национально единую Русь). Представители нового движения объявили о "розбудове" самостоятельной рутенской (наименование "украинская" стали использовать позднее) нации. Первым шагом к этому должна была стать разработка "своего" литературного языка.

Проблема, однако, состояла в том, что "молодые", несмотря на поддержку властей, не имели никакого влияния. В народе на них смотрели как на предателей, австро-польских лакеев. К тому же состояло движение из людей, как правило, ничтожных в интеллектуальном отношении. О том, что они смогут создать и тем более распространить в обществе новый литературный язык, не могло быть и речи.

«И лучше, и безопаснее»

На помощь пришли поляки, бывшие в то время в Галиции господствующей нацией. "Все польские чиновники, профессора, учителя, даже ксендзы стали заниматься по преимуществу филологией, не мазурской или польской, нет, но исключительно нашей, русской, чтобы при содействии русских изменников создать новый русско-польский язык", — вспоминал крупнейший общественный деятель Австрийской Руси, уроженец Закарпатья Адольф Добрянский.

Начали с правописания. Поначалу просто хотели перевести всю письменность на латинский алфавит. Но массовые протесты русинов заставили власть отказаться от такого намерения. Тогда приступили к "реформированию" грамматики. Из алфавита были изгнаны буквы "ы", "э", "ъ", введены буквы "є", "ї". За основу взяли так называемую "кулішівку" (правописание, изобретенное украинским писателем Пантелеймоном Кулишом), которую, применительно к галицким условиям, несколько "модернизировали". Чтобы внедрить нововведения в народ, их в приказном порядке ввели в школах. При этом пояснялось, что подданным австрийского императора "и лучше, и безопаснее не пользоваться тем самым правописанием, какое принято в России".

Любопытно, что, узнав о происходящем, Пантелеймон Кулиш решительно выступил против подобного использования своего "изобретения". "Клянусь, — писал он "молодому рутену" Омеляну Партицкому, — что если ляхи будут печатать моим правописанием в ознаменование нашего раздора с Великой Русью, если наше фонетическое правописание будет выставляться не как подмога народу к просвещению, а как знамя нашей русской розни, то я, писавши по-своему, по-украински, буду печатать этимологической старосветской орфографией. То есть мы себе дома живем, разговариваем и песни поем не одинаково, а если до чего дойдет, то разделять себя никому не позволим. Разделяла нас лихая судьба долго, и продвигались мы к единству русскому кровавой дорогой, и уж теперь бесполезны людские попытки нас разлучить".

Впрочем, мнение Кулиша поляков, понятное дело, не интересовало. "Реформа" продолжалась. За правописанием настал черед лексики. Из литературы и словарей изгонялось все, что хоть отдаленно напоминало русский язык. Образовавшиеся пустоты заполнялись заимствованиями из польского, немецкого, латинского, других языков или просто выдуманными словами. "Большая часть слов, оборотов и форм из прежнего австро-рутенского периода оказалась "московскою" и должна была уступить место словам новым, будто бы менее вредным, — рассказывал потом один из раскаявшихся "реформаторов". "Направление" — вот слово московское, не может дальше употребляться, — говорили "молодым", и те сейчас ставят слово "напрям". "Современный" — также слово московское и уступает место слову "сучасний", "исключительно" заменяется словом "виключно", "просветительный" — словом "просвітний", "общество" — словом "товариство" или "суспільство".

В этом отношении интересно сопоставить первые и последующие издания сочинений Ивана Франко. Многие слова из произведений писателя, изданных в 1870—1880 годы: "взгляд", "воздух", "войско", "вчера", "жалоба", "много", "невольник", "но", "образование", "ожидала", "осторожно", "переводить", "писатель", "сейчас", "слеза", "случай", "старушка", "угнетенный", "узел", "хоть", "читатели", "чувство" и многие другие, — в позднейших изданиях оказались замененными на "погляд", "повітря", "військо", "вчора", "скарга", "багато", "невільник", "але", "освіта", "чекала", "обережно", "перекладати", "письменник", "зараз", "сльоза", "випадок", "бабуся", "пригноблений", "вузол", "хоч", "читачі", "почуття" и т. д.

Известно, что молодой, еще не заполитизированный Франко писал тем языком, какой слышал в народе, и не отделял себя от русской культуры. Позже, увлекшись политикой, он поддержал создание нового языка и стал "чистить" свои сочинения от "устаревших" слов. Всего в 43 проанализированных специалистами произведениях, вышедших при жизни автора двумя и более изданиями, насчитали более 10 тыс. (!) изменений. Далеко не все они сделаны лично писателем. Иван Яковлевич не успевал уследить за всеми тонкостями австро-польской языковой политики и часто не знал, какое из слов еще можно считать родным, а какое уже объявлено "москализмом". Поэтому он вынужден был принимать "помощь" "национально сознательных" редакторов, которые, конечно, старались вовсю.

История с Франко — не исключение. Подвергались "исправлениям" (даже без ведома авторов) и другие книги. Особое внимание уделялось школьным учебникам. За их "чисткой" наблюдал специальный чиновник. Конференции народных учителей, состоявшиеся в августе и сентябре 1896 года в Перемышлянах и Глинянах, отмечали, что после таких "чисток" учебники стали непонятны не только учащимся, но и учащим. Они заявляли, что теперь "необходимо издание для учителей объяснительного словаря". Но "реформаторы" были непреклонны. Недовольных учителей увольняли из школ. Чиновников, указывающих на абсурдность "перемен", смещали с должностей. Писателей и журналистов, упорно придерживающихся "дореформенного" правописания и лексики, объявляли "москалями" и подвергали травле. "Наш язык идет на польское решето, — замечал Иоанн Наумович. — Здоровое зерно отделяется как московщина, а высевки остаются нам по милости".

Так создавался украинский литературный язык. Его история неоригинальна. Когда в Германской империи онемечивали населенную поляками Силезию, действовали так же — создавали "силезский язык", с помощью которого пытались вытеснить язык польский. После захвата австрийцами Боснии для тамошних сербов придумали "боснийский язык", отдельный от сербского. Украинский "языковой проект" — не первый и не последний. Он просто самый успешный.

Конечно, успех пришел не сразу. Долгое время новый язык не принимался народом, а написанные на нем произведения испытывали недостаток в читателях. "Десять-пятнадцать лет проходит, пока книга Франко, Коцюбинского, Кобылянской разойдется в 1000—1500 экземпляров, покроет типографские расходы и какой-нибудь маленький гонорарчик, заплаченный автору. Возможна ли в таких обстоятельствах какая-нибудь литературная работа, какое-то энергичное движение книжное? Разумеется, совсем невозможна", — жаловался еще в 1911 году живший тогда в Галиции Михаил Грушевский. Между тем книги русских писателей (особенно гоголевский "Тарас Бульба") расходились по галицким селам огромными для того времени тиражами.

Язык, являющийся теперь в нашей стране государственным, широко распространился на западноукраинских землях лишь после того, как в ходе Первой мировой войны Галиция, Буковина и Закарпатье были обескровлены австро-венгерским террором. Что касается Центральной и Восточной Украины, то тут для популяризации "рідної мови" понадобились многолетние украинизаторские усилия советской власти.

Все вышеизложенное не направлено против украинского языка. Многие люди считают его своим, хотят развивать дальше. И это их право. К сегодняшнему времени на украинском языке создана большая научная литература, написаны многочисленные художественные произведения, среди которых есть талантливые. Этот язык стал привычным и понятным. Но для большинства украинцев он так и не стал по-настоящему родным. Вот и жалуются духовные наследники "молодых рутенов" на свой народ, которому русский язык ближе украинского. Только об стинных причинах русскоязычности жалобщики не говорят. А напрасно…

[Версия для печати]

Русское слово в центре Европы: сегодня и завтра

27.05.2005, Молодежь Эстонии

Под таким девизом прошла международная конференция русистов стран Центральной и Восточной Европы «Братиславские встречи». На этот раз у конференции был и своего рода подзаголовок: «Русский язык в диалоге культур». В конференции приняли участие члены Эстонской Ассоциации преподавателей русского языка Малле Линг, Тийна Керем и Галина Нооркыйв. Мы попросили Галину НООРКЫЙВ, учителя русского языка Лаагнаской гимназии, председателя Таллиннской секции преподавателей русского языка в эстонских школах, рассказать подробнее об этой конференции, проблемах, которые там обсуждались.

— «Братиславские встречи» в этом году проводились уже второй раз. Как и прежде, организаторами, инициаторами их были Российский центр международного культурного и научного сотрудничества при МИД России (Росзарубежцентр), Российский центр науки и культуры в Братиславе и Ассоциация русистов в Словакии. А истинной душой конференции, ее настоящей доброжелательной и внимательной хозяйкой была Эва Колларова, руководитель Ассоциации словацких русистов, удивительная, можно сказать, солнечная женщина, распространяющая вокруг себя свет и доброту. Атмосфера на конференции вообще была замечательной, без всякой предвзятости, хотя собрались люди из разных стран. Это были, в основном, преподаватели вузов, авторы учебников из Словакии, Чехии, Австрии, Польши, Венгрии, России, Литвы. Мы, приехавшие из Эстонии, были там, пожалуй, единственными школьными учителями, и, может быть, поэтому к нам было особое внимание. Хотя многие профессора подчеркивали, что были в прошлом школьными учителями. Эва Колларова, например, любила повторять, что была школьной учительницей и в душе, очевидно, остается ею и поныне, несмотря на свое профессорское звание.

Да и вообще мы все там оказались близкими по духу людьми. Очевидно, нас роднило отношение к русскому языку. Я увидела, почувствовала там удивительную влюбленность в наш язык, в русскую литературу, русскую культуру. И вот что интересно, что показалось мне особенно важным: несмотря на сложные подчас межгосударственные отношения, несмотря на проблемы, существующие в разных странах, отголоски трудного прошлого, сложной истории, бросающей тень и на сегодняшний день, интерес к русскому языку, к его изучению не только не угас, он растет. Как говорили на конференции представители разных стран, «наблюдается настоящий всплеск интереса к русскому языку». Больше того… Русский язык, как отмечали все присутствующие, вышел за рубежи России как бы в ином качестве, в иных масштабах. В самом деле, за рубеж теперь выезжают сотни болельщиков футбола, хоккея, в разных странах Европы живут, учатся многие и многие русские люди. Русские диаспоры появились и там, где их никогда прежде не было.

Да и сущность преподавания русского языка, его стиль, направленность, сама методика тоже изменились. Да они и не могли, вернее, не могут оставаться неизменными, такими же, как 20-30 лет назад. Ведь коренным образом изменились сами обстоятельства, условия жизни.

С иностранцами, скажем, которые приезжали и приезжают в Россию, в Москву или Петербург и хотят здесь жить и работать, заниматься, быть может, в определенном смысле легче. Они понимают, что им надо знать русский язык, что надо грызть эту науку, как говорится, до седьмого пота. У них мотивация очень сильна. К тому же, в одной группе нередко занимаются представители разных национальностей, разных стран. На что опереться в работе с ними? Очевидно, на знание России, ее историю, традиции, культуру, на то, что эти иностранцы видят на улицах, в музеях, в театрах российских городов.

А как преподавать русский язык ученикам, скажем, в Венгрии, или в Польше, или, например, в Эстонии, имея в виду, конечно, эстонцев?

Малле Линг и Тийна Керем привезли с собой фильм, который сами задумали, сами сняли, выступая при этом в главных ролях. Конечно, они очень волновались, никто ведь из нас не знал, как отнесутся к фильму и к методике, о которой он рассказывает, виднейшие специалисты Европы в области преподавания русского языка. Но оказалось, что он вызвал огромный интерес.

В фильме был показан первый урок, на который приходят ученики эстонской школы, мальчишки и девчонки. Они еще совсем не знают русского языка, им кажется, что он для них недосягаем, что они его никогда не осилят. Но учитель на этом первом уроке показывает им, что в этом языке много знакомых слов. Ведь слово «класс», например, одинаково выглядит и в русском, и в эстонском языке. Педагог начал с интернациональной лексики, весь первый урок строился именно на этом. И страх стал уходить. «Ага! Я это знаю» — вот, собственно, девиз фильма и его смысл.

На конференции вообще много говорили о методике преподавания русского языка в разных условиях, в условиях разных стран, разных культур. Конференция, по существу, стремилась выработать философию подготовки русистов на современном этапе, дать им в руки методику.

Очень много говорили, спорили об учебниках. В самом деле, какими они должны быть? Высказывалось мнение, что за рубежом преподавать русский язык тем, кто им интересуется, надо не так, как, скажем, в Петербурге или Москве. Многие, как выяснилось, считают, что работать при этом с учениками нужно на материале национальной культуры, истории, традиций той страны, где они живут. Разумеется, вставал вопрос и об авторах таких учебников. Многие говорили, что наиболее подходящий, рациональный вариант, если в числе авторов того или иного учебника есть и носитель русского языка, специалист, для которого этот язык является родным, и носитель национальной культуры.

Мне очень понравилось горячее, взволнованное выступление Андрея Червеняка из Словакии, который убежденно сказал, что для того, чтобы иметь право преподавать русский язык, надо его любить и надо с уважением, с симпатией относиться к носителям этого языка, то есть к русским людям. В Словакии во всяком случае, сказал он, думают так.

Уже потом, позже, когда мы все встретились за большим столом на устроенном для нас приеме и начался общий задушевный разговор, прозвучала мысль, что мы-то, живущие за рубежом, тем более русские люди, Россию будем любить всегда как родину своих предков, как родину своей культуры, языка, но надо прежде всего, чтобы ее любили сами россияне. Тогда Россия встанет на ноги, тогда на страницы средств массовой информации не будет, очевидно, выливаться столько «чернухи», самой разнузданной критики всего, что там есть. Профессор Бердичевский, кстати, преподаватель одного из престижных вузов Австрии, сказал, что конкурс на отделение русского языка вырос немедленно, как только в Австрии побывала высокая российская делегация и было заключено несколько взаимовыгодных экономических договоров. Так что конкретная ситуация, конкретные действия подогревают интерес к языку.

И еще деталь, которая, думаю, покажется читателям небезынтересной. Зарубежные коллеги подметили, что в русском языке есть два слова, наиболее точно, пожалуй, отражающих национальный характер русских: «собираться» и «заодно». Мы, признаться, и смеялись, и огорчались, и старались понять, какой именно оттенок этих слов имеют в виду наши зарубежные собеседники. Похоже все-таки, что они имели в виду процесс, как бы заключенный в слове «собираться», вроде того, что-де русский человек долго запрягает… Может быть, многие наши беды отсюда? Остается надеяться, что, собравшись, мы все-таки быстро ездим.

[Версия для печати]