Виктор Иванов: Я не вижу единого фронта критики. В европейском истеблишменте существует большое понимание в отношении России. Еврокомиссия в своих оценках проявляет взвешенность.

DIE WELT: А что Вы думаете по поводу того, что серьезным сомнениям среди широкой общественности, а также в авторитетных газетах, таких, как "Economist", подвергается приверженность Вашего президента демократии?

Иванов: На гражданское общественное мнение оказывают влияние средства массовой информации. Я вижу недостаток понимания и информации, излишек эмоций. Волнение передается и усиливается российскими средствами массовой информации. Президент Путин, пользующийся в России большой поддержкой, пытается каждый раз успокаивать ситуацию, но, признаюсь, это усложняет его работу.

DIE WELT: Можно ли говорить, что Россия сворачивает с демократического пути, так как она после столетий крепостного права вообще не может быть демократической?

Иванов: Если говорить о российском гражданском обществе, то нет ни малейшего признака того, что Россия сворачивает с демократического пути. Мы являемся частью мирового сообщества и хотели бы быть интегрированными в него еще больше. Пять лет назад за чертой бедности жили 40 миллионов человек, сегодня - только 20.

DIE WELT: Вас раздражают претензии Европы нравственного содержания?

Иванов: Некоторые российские политики говорят, будто Запад хочет навязать нам свои мерки, выступая в роли старшего учителя. Я считаю, что Россия должна объясниться с Западом. Мы - за скоординированные действия с другими странами, в том числе с Европейским Союзом.

DIE WELT: Кремлю соответственно пришлось бы говорить о чеченской политике как о более крупной катастрофе в области взаимопонимания.

Иванов: Мы готовы решать эту проблему. Нам говорят, вы должны восстановить Чечню, сформировать дееспособное правительство. Это принимается во внимание. Но одновременно по Европе могут свободно передвигаться чеченские террористы. В этом я вижу роковой сигнал, усложняющий восстановление, которого от нас требуют.

DIE WELT: Распавшийся Советский Союз, социалистический интернационализм имели четко определенную цель. В чем заключаются всемирно-политические амбиции России?

Иванов: Во-первых, должна быть обеспечена территориальная целостность страны, оказавшаяся под угрозой в начале девяностых годов. Когда распался Советский Союз, распад грозил также Российской Федерации. Во-вторых, нам стоило больших усилий превратить Россию из авторитарной страны в страну федеративную. Многие законы отдельных республик не соответствовали новой конституции, республики больше не платили налоги. К сожалению, перестройка нашего государства привела к появлению спекуляций, будто мы формируем новую авторитарную структуру. Все наоборот. Наша недавняя законодательная реформа дает больше власти органам самоуправления.

DIE WELT: К какой роли в мире стремится страна?

Иванов: Внешняя политика это продолжение политики внутренней. Мы хотим проводить внешнюю политику, отвечающую международному праву, правам человека, соблюдающую суверенитет других государств. Нам, исходя из нашего геополитического положения, предопределена значительная роль в мировой политике. Мы граничим с Европой, с Азией. На нашем южном фланге находятся мощные нефтяные регионы, Иран. Благодаря нашему историческому опыту мы в состоянии заниматься урегулированием глобальных конфликтов. Для нас имеют большое значение Иран, Корейский полуостров. Политика конфронтации периода "холодной войны" осталась в прошлом. Мы ведем страну в мировое сообщество.

DIE WELT: У России, как и у большинства стран Запада, громадная демографическая проблема. Общество сильно постарело. Численность населения сокращается. Вы мировая держава, которая будет стареть.

Иванов: У нас есть еще более серьезная проблема. У нас уровень смертности выше, чем на Западе. Продолжительность жизни российского мужчины составляет в среднем 59 лет, аналогичный европейский показатель - около 72 лет. У нас мужчины умирают слишком рано, в результате сокращается трудоспособное население. Из-за нехватки рабочей силы старшего возраста заниматься деятельностью ниже своего уровня образования вынуждены молодые, хорошо подготовленные россияне. Сюда добавляются непредсказуемые экономические проблемы. В результате стресс и страх будущего появляются, прежде всего, в группе населения, на которую мы возлагаем надежды. Тот, кто сомневается в том, что выживет, семьи не создаст.

DIE WELT: Каков Ваш рецепт?

Иванов: Надо создавать рабочие места, раскрепощающие силы экономики. Кроме того, следует улучшать медицинское обеспечение.

DIE WELT: Должно ли государство инспирировать женщин на войну с детьми?

Иванов: Раньше в России аборты финансировались из государственных средств. Это позволяло легко получать деньги. После внесения изменения в закон количество абортов удалось значительно сократить. Государство платит только в случае доказанного риска для жизни матери.

DIE WELT: Что Вы думаете об увеличении рождаемости с помощью финансовых стимулов?

Иванов: Сегодня за каждого ребенка выплачивается одинаковая сумма. Это неправильно. За первого ребенка надо выплачивать меньшую сумму, она увеличивается за второго и третьего ребенка. В России, как и во многих странах Европы, ведется недостаточная пропаганда, направленная на укрепление семьи. Лучше в этом вопросе у американцев. Они поддерживают культ семьи. Я это приветствую.

DIE WELT: Дойдет ли дело до демографической катастрофы?

Иванов: Вовсе нет. Сценарии ужасов преувеличены, и нас пытаются убедить компенсировать демографический дефицит за счет увеличения числа переселенцев. Я не сторонник этого. Мы должны реформировать свою экономику, дать молодым людям хороший шанс. Все остальное придет само собой. Кроме того, мы открыты для 25 миллионов россиян, живущих в эмиграции и рассеянных по всему миру.

DIE WELT: Россия богата полезными ископаемыми, Такие страны, как Саудовская Аравия или Норвегия, не проводят экономических реформ, поскольку надеются на свои природные ресурсы. Чем являются полезные ископаемые для России: проклятием или благословением?

Иванов: Благословением, если обращаться с ними по-умному. Конечно, норвежская модель для нас ближе, чем модель Саудовской Аравии, экономика которой слишком односторонне ориентирована на нефтяное хозяйство. Мы будем делать все возможное, чтобы развивать самые разные сектора экономики.

DIE WELT: Как работает президент Путин, которого Вы как советник знаете ближе всех?

Иванов: У президента нет людей, кто бы тайно ему нашептывал и осуществлял им дистанционное управление. Путин - человек, считающий себя гарантом российской конституции и знающий, как реализовывать свои властные полномочия.

DIE WELT: Что можно считать самым большим недоразумением, связанным с именем Путина?

Иванов: Придают слишком большое значение времени, когда он был подполковником. Большую часть своей жизни Путин был гражданским политиком, а не человеком в форме с погонами.

DIE WELT: Государства Балтии, Польша испытывают страх перед Россией. В ЕС хотят не потому, что любят его, а поскольку существует страх оказаться в лапах медведя. Как должна Россия реагировать на такой страх?

Иванов: Мы уважаем суверенитет этих государств и даем следующий совет: они должны интегрироваться в ЕС, место их там. Европа высоко ценит защиту меньшинств и прав человека. Когда эти права будут реализованы и в Балтии, у нас не будет никаких проблем и с демаркацией границ.

DIE WELT: Что Вы посоветуете европейцам, говоря о ядерных планах Ирана?

Иванов: Мы, наверное, озабочены больше наших европейских партнеров. Россия предлагает Ирану сотрудничество. Мы хотим, чтобы Тегеран снова находился под контролем органа, занимающегося атомной энергией, и соблюдал соглашения. Эти шаги должны быть согласованы с ЕС и с США.

DIE WELT: Как Вы воспринимаете жесткие заявления Запада в адрес Ирана в связи с его вербальными угрозами, в которых вполне можно увидеть параллели с временами Гитлера (Hitler).

Иванов: Политика жесткой дубинки ошибочна. Не знаешь, какими могут оказаться последствия.

Оригинал публикации: "Die Schreckensszenarien werden aufgeblasen"

[Версия для печати]