Недавно некий гражданин по имени Николай Левченко, 1979 года рождения, член Партии регионов, прославился на всю страну заявлением о том, что государственным языком в Украине должен быть единственный язык – русский. А украинский нужно оставить для фольклора и анекдотов.

Публичные проявления странности – не редкость в нашей стране, но вся пикантность в том, что автор указанного высказывания является должностным лицом – секретарем Донецкого городского совета.

И вот интервью. Говорил гр. Левченко на донецком говоре – с ярко выраженным украинским акцентом. На литературном украинском он отвечать не пожелал… Впрочем, об этом он расскажет сам.

УКРАИНЕ – ДОНЕЦКИЙ ЯЗЫК КАК ГОСУДАРСТВЕННЫЙ?

– Господин Левченко, Вы сегодня на пресс-конференции вместо слова «гривня» употребляли слово «рубль». Вам так легче деньги считать?

– Так говорит страна. Зайдите в магазин Симферополя, Донецка – там все говорят «рубль». Просто человеку всегда трудно перестраиваться. И перемены всегда к худшему…

– Вы так радикально отстаиваете русский язык, что это даже не сходится с позицией Партии регионов.

– Позиция Партии регионов понятна: сделать в Украине два государственных языка... Что же касается меня лично, то я пошел еще дальше: я считаю, что в Украине должен быть один государственный язык – русский. Это тот язык, с которым Украина должна развиваться как независимое государство. Ведь посмотрите, что происходит. У нас сегодня в стране нет микробиологии на украинском, этот предмет преподают только на русском. Сегодня также на украинском не учатся медики, поскольку нет соответствующих учебников. Да, мы можем перевести что-то на украинский на уровне школы, но зачем, если существует величайший язык, на котором все пособия давно уже существуют.

– «Величайший» язык, на котором развивается мировая наука, пока один, – английский… Когда-то была латынь…

– …У нас был Советский Союз, и когда придумали резину, она так и называлась «резина». Это слово – «резина» – было и в русском, и в казахском, и в узбекском языках. Потому что резина появилась тогда, когда у нас была одна страна, и называться иначе не могла. В 2001 появилось польское слово «гума»...

– У Вас, мягко говоря, неточные данные…

- 90% информации в мире, все, что накопилось человечеством, содержится в четырех языках: английском, немецком, французском и русском…

– А как же самый распространенный язык на земле?

– Это какой?

– Китайский.

– Об этом пока не будем. Мы говорим о Европе. Русский язык – это и наука, и культура, и история. Это Ломоносов, Менделеев, Пушкин, Достоевский. Поэтому сегодня отказываться от мирового языка, языка ООН в пользу языка, который продолжают выдумывать, на котором нет фактически науки, считаю нецелесообразным.

– Но ведь и на востоке, в частности в Донецке, разговаривают не совсем на русском… Да и собственно украинский там достаточно распространен…

– Да. Но моя бабушка, когда смотрит Первый канал, говорит: «Я не понимаю, що там люди балакають». Она спички называет «сірниками», хотя родилась в России, под Ростовом-на-Дону. В Украине существует множество диалектов, и люди друг друга не понимают. Поэтому самый удобный вариант сделать так: государственным языком станет русский. Никто из тех, кому я рассказываю это в Донецке, не спорит со мной.

ПОЭЗИЯ ШЕВЧЕНКО УБОГАЯ?

– Вы бывали когда-нибудь в России?

– А как Вы думаете? Конечно, бывал.

– Вам не говорили там, что Ваш язык отличается от русского?

– Говорили, конечно…

– А книжки Вы читаете? Какой Ваш любимый писатель?

– Лев Толстой. Я семь раз читал «Войну и мир».

– А Гоголь?

– Чуть меньше… А почему мы им должны отдать Гоголя? Потому что он писал на русском языке?

– Кому им? Москалям?

- Ну, да…

– А украинские книжки Вы когда-нибудь читали?

– …

- А как насчет Шевченко?

– Шевченко поэзия мне не нравится, она очень убогая. Он постоянно пытается кого-то ущемить, где-то с кем-то борется, его все пытаются обижать, он сопротивляется. Это скучно. Мне нравится гуляка Есенин. Мне нарвится, как он говорил: мальчик такой счастливый и ковыряется в носу, «Исповедь хулигана» люблю. Он не пытается никому ничего доказать, а у Шевченко вечное недовольство. Сравнить же Толстого ни с кем нельзя. Конечно, нельзя согласиться с его идеей непротивления злу насилием... Когда мне было восемнадцать лет, я, общаясь с девушками, подставлял себя на место персонажей Толстого и рассказывал истории из романа. При этом не называл героев. И это очень трогало девушек.

– Кроме того языка, на котором вы разговариваете, какие языки Вы еще знаете?

– Могу общаться на английском - когда за границей. Хочу выучить итальянский. Он очень красивый.

– А на литературном украинском Вы можете разговаривать?

– Не буду принципиально, пока не сделают русский государственным…

– А тогда что?

– Тогда я буду говорить на украинском языке, принципиально…

– Сами Вы украинец?

– Я украинец, у меня украинская фамилия, но пока русский не будет государственным, я буду его отстаивать всюду. И когда говорят «незалежность», я не понимаю, от кого. Брежнев был украинцем, Хрущев в вышиванке ходил, Черненко – чисто украинская фамилия. И все эти три человека сидели в Кремле, правя огромной империей. А мы замыкаемся на маленьком. Когда мы отсоединялись, нас было пятьдесят два миллиона, сегодня сорок семь, говорят, к десятому году будет сорок два.

ОДНА ИМПЕРИЯ, ЧЕТЫРЕ СТОЛИЦЫ?

– Какой выход?

– В мире есть европейская, буддийская, африканская, североамериканская цивилизации. У нас восточнославянская, и все три восточнославянские страны должны воссоединиться.

– Так, может, и столицу в Киеве сделать?

– Да... Хотя столиц может быть несколько. Так, в Китае была столица флага, столица гимна и другие. А в Киеве были приняты первые русские законы, поэтому он должен быть судебной столицей – у нас есть все для этого основания: здания, помещения. Если Москва всегда была центром самодержавия, где всегда сидели цари, то там должен находится премьер-министр и президент. Первый парламент появился в Питере, пусть там и будет законодательная власть.

– А Минск?

– Минск может стать столицей спортивной. Еще в Киеве должен находиться патриарх. Он должен называться Патриарх Киевский и Всея Руси. Ведь крестилась Русь в Киеве, отсюда он должен управлять всеми православными, а Киево-Печерская лавра должна стать подобной Ватикану. Потом к нам присоединится Казахстан, Грузия и другие страны.

– Захотят ли?

– Захотят… Пруссия присоединилась к России добровольно, и Кант, великий философ, присягнул сам русской короне. Воинственные пруссаки были рады делать карьеру в российской армии, чиновники – в Петербурге при дворе. Все были довольны.

ДОНЕЦК ЗАВТРА – ЭТО ДУБАИ СЕГОДНЯ?

– Ваша теория похожа на то, что говорит некий Александр Дугин, лидер российских евразийцев. Вы знакомы с его работами?

– Я не очень знаком с Дугиным: евразийское пространство, принципы автаркии. В этом что-то есть, и, может, Дугин гораздо умней меня, и я не все могу понять, что он говорит. Дугин – величайший теоретик, очень интересный и глубокий. Но я человек простой. Я всегда говорил с простыми людьми, и первые свои выборы в райсовет выиграл в восемнадцать лет. Как это было? Я просто говорил с людьми, отрабатывал во дворах в разговорах с простыми людьми. Поэтому, что я излагаю в интервью, скажу и за столом. И в Донецке это не находит сопротивления. Вообще-то мое высказывание о языке раскрутили неожиданно. Это моя застольная тема…

– Вы говорите о Киеве, Минске, Петербурге… А какая роль в новом государстве могла бы быть отведена Донецку?

– В двадцатом-тридцатом году мир перейдет на жидкое топливо. Жидкое топливо изготовляется из угля, а в Донецкой, Луганской и Ростовской областях столько угля, что мы будем жить, как сейчас живут в Дубаи. Ведь, по сути, все богатство Ближнего Востока сконцентрировано у нас.

– Давайте поговорим о Вашей личной экономике? У Вас есть бизнес?

– Зачем о моем бизнесе? Сейчас у меня нет времени… Я далеко не богатый, но и не бедный человек. Мне на жизнь хватает. Давайте я Вам лучше что-нибудь о языке еще скажу.

– Спасибо, Вы уже сказали... Впрочем, процитируйте что-нибудь из Есенина, раз это Ваш любимый поэт...

– Ой, ничего в голову не лезет, кроме стихотворения о гармонисте, что спиртом сифилис лечит. Давайте в следующий раз, когда будет другое состояние.

– Хорошо.

[Версия для печати]