Независимая газета,
5 апреля 2004

«Соотечественник» – понятие пока невнятное

Александр Куранов

 По мнению первого замглавы МИД РФ Элеоноры Митрофановой, таковым может быть каждый бывший гражданин СССР, самоидентифицирующий себя с Россией

Активная работа с зарубежными соотечественниками является одним из приоритетов во внешнеполитической программе нового президентского четырехлетия Владимира Путина. Роль координатора в этой работе возложена на МИД, в структуре которого год назад специально была введена должность первого заместителя министра. Занимающая этот пост Элеонора Митрофанова в интервью «НГ» рассказывает о первых результатах своей деятельности.

– Элеонора Валентиновна, существует ли точное определение понятия «соотечественник»? Многие российские политики предпочитают толковать его на свой, выгодный им в данный момент лад.

– В принципе у нас есть закон, в котором прописано, кто такие соотечественники. Во-первых, это граждане России, постоянно проживающие за ее пределами; во-вторых, это бывшие граждане СССР, которые ныне живут в постсоветских государствах, получившие там гражданство или ставшие лицами без гражданства; в-третьих, выходцы (эмигранты) из России, РСФСР, СССР и Российской Федерации, имевшие соответствующую гражданскую принадлежность и ставшие гражданами иностранного государства либо имеющие там вид на жительство или ставшие лицами без гражданства; и, наконец, это потомки лиц, принадлежащих к вышеуказанным группам, за исключением потомков лиц титульных наций иностранных государств.

– Согласно этому громоздкому, но все-таки не очень четкому определению, получается, что бывшие граждане, например, Грузинской ССР, ныне проживающие, допустим, в Латвии, тоже являются нашими соотечественниками?

– Да. Действительно получается абсолютно размытое, невнятное понятие, но тут можно апеллировать к словам президента Путина, который как-то заявил, что понятие соотечественник – это вопрос самоидентификации своей культурной принадлежности. Это очень правильные слова, однако на практике отсутствие четкости в определении главных понятий весьма затрудняет нам работу.

– Почему же возникла такая ситуация?

– На первых порах формулировка, задействованная в законе, исполнила роль своеобразного компромисса между самыми разными мнениями и суждениями, которые и вы, видимо, имели в виду, упомянув в своем вопросе, что наши политики зачастую трактуют это понятие весьма вольно.

Кроме того, возникновение вот такого «неопределенного определения», может быть, как раз вполне логично в силу неординарности самой ситуации: ну, вот так случилось, что распалась огромная империя, и теперь, возможно, некий молдаванин, который учился в Москве, является в большей мере нашим соотечественником, чем русский, проживший всю свою жизнь в Молдавии и никак с Россией себя не идентифицирующий. Поэтому на данном этапе упомянутый выше закон выполняет скорее не законодательную, а некую социально-гуманистическую функцию.

– После 1991 года многие наши политики, включая президента Ельцина, чаще всего оперировали цифрой «50 миллионов», когда говорили о числе россиян, не по своей воле оставшихся по ту сторону новых, постсоветских границ. Вы же в своих выступлениях обычно упоминаете в этом качестве 17 миллионов человек. Чем вызвана такая разница в подсчете наших соотечественников?

– Да, цифры немного изменились, но 50 миллионов уж точно никогда не было. Если опять-таки оперировать в рамках той невнятной формулировки из закона, то число соотечественников можно выводить фактически любое, подбирая по своему усмотрению. Мы считаем, что таковых в 1991 году было около 25 миллионов человек.

В чем основная причина уменьшения этой колоритной цифры? За 12 лет произошла большая миграция населения внутри границ бывшего СССР. От первоначального числа оставшихся за пределами России соотечественников ныне осталось около 17 миллионов: кто-то принял гражданство страны пребывания, кто-то эмигрировал в Россию, кто-то уехал искать счастья в более отдаленные регионы мира.

– А как в таком случае вы подсчитали число наших соотечественников в дальнем зарубежье, утверждая в своих выступлениях, что их 13 миллионов? Какие критерии использовались при подсчетах?

– В общем-то, конечно, и это весьма относительные подсчеты.

– Существует ли уже внятная государственная политика по отношению к соотечественникам или она лишь формируется?

– Второе, пожалуй, вернее. Я говорю так не потому, что это как-то связано с моим приходом на данный государственный пост. Просто всему приходит свое время. Ведь в 1990-е годы очень многое развивалось на эмоциональном уровне, в условиях неразберихи и в самой России, и в окружающих странах.

Именно сейчас, в период большей политической и экономической определенности появилась возможность не только произносить красивые слова о соотечественниках, но и реально выстраивать заботу о них. Думаю, что здесь есть непочатый край работы. Мы, в МИДе, как координаторы этой деятельности, безусловно, должны владеть всей информацией о ситуации. Кроме того, выполняя обязанности секретариата Постоянной комиссии по делам соотечественников, мы являемся главным распорядителем тех средств, которые бюджет выделяет в эту сферу.

– Но как правильно подсчитать: сколько, на что, кому и где нужно средств? Какими критериями вы в этом смысле оперируете?

– С одной стороны, финансов, конечно, не хватает, хотя их объемы из года в год растут. Если в 2002 году нам было выделено 135 миллионов рублей, то в 2003-м – уже 210 миллионов, а в бюджет нынешнего года заложено 252 миллиона рублей. Думаю, что средства в достаточных объемах появятся лишь тогда, когда мы будем готовы детально продемонстрировать их отдачу на конкретных направлениях работы.

Пока же дело обстоит так, что большая часть выделяемых нам финансов идет на помощь (в основном для лечения) проживающим за пределами России ветеранам Великой Отечественной войны. Эта поддержка важна и в то же время – не видна. И ее нельзя пока уменьшить.

Однако от этой патерналистской модели, я думаю, нам пора постепенно уходить. Да, бывают отдельные случаи, когда наших зарубежных стариков необходимо поддержать. Но ведь большинство из них получают более-менее нормальные пенсии: в последние годы нам удалось договориться со многими странами о взаимных обязательствах в отношении ветеранов, чтобы стаж их работы в СССР засчитывался при подсчете пенсионных выплат в постсоветских государствах.

– Будь ваша воля – на чем бы вы сконцентрировали выделяемые вам средства?

– Я бы в первую очередь работала с молодежью и с русскоязычными элитами других стран, а также с бизнесменами и мастерами культуры, тяготеющими к России. Кроме того, я бы примечала и привечала тех талантливых людей, которые учатся у нас и готовы остаться в аспирантуре. Сейчас они вынуждены уезжать: нет прописки, жить негде, нищенская стипендия. Человек в таких условиях не выживает.

Мы должны поддерживать и русские школы в странах СНГ. Например, в Туркмении осталась одна-единственная школа имени Пушкина. Нам надо бы отремонтировать ее, оборудовать там компьютерные классы. Однако сейчас мы зажаты Бюджетным кодексом. Надо купить компьютерный класс или покрасить там стены – однако, увы, ревнители бюджетных норм нас останавливают: извините, мол, но это вложения в иностранную недвижимость.

– Как выстроено ваше информационное обеспечение?

– Как раз сейчас мы пытаемся так наладить информационные потоки, чтобы всегда знать, что, где и как происходит. Например, мы недавно создали специальный сайт, который, правда, пока существует в рамках мидовской информсистемы. Мы его четко структурировали, сделали всевозможные отсылы на конкретные министерства и ведомства. Открыли онлайновскую страницу для оперативных ответов на запросы.

В течение этого года мы хотим сделать отдельный портал и попросим наших партнеров в разных регионах и отраслях тоже постепенно встраиваться в его рамки. И тогда любой человек, проживающий, допустим, в Армении или Австралии, сможет, не отходя от своего компьютера, выяснить через нас решение любой связанной с Россией проблемы.

– Известно, что у многих наших соотечественников существуют проблемы с изучением русского языка и с обучением детей на русском языке. В чем и как вы можете им помочь?

– Да, мы часто говорим о том, что надо поддерживать их в желании изучать и совершенствовать русский язык. Но зачастую вся работа сводится лишь к поставке учебников, хотя задача перед нами стоит более широкая. Изучение и поддержание русского языка – это, кроме прочего, и путь к его закреплению в качестве языка межнационального общения на всем постсоветском пространстве. И это отнюдь не проявление нами неких имперских замашек, как пытаются данный вопрос трактовать отдельные политики в бывших республиках СССР. Русский язык является нашим общим достоянием и преимуществом, помогая нам теснее общаться и сотрудничать.

– В прошлом году в отношениях между Москвой и Ашхабадом возникла ситуация, похожая на своего рода политическую сделку: сразу после того, как российское руководство подписало, видимо, выгодный, на его взгляд, договор о поставках туркменского газа, президент Ниязов поставил в очень жесткие рамки проживающих в его стране россиян. И Москва практически не предприняла никаких усилий для защиты прав своих соотечественников в Туркмении.

– Уверяю вас, что эти два события абсолютно случайно совпали по времени. Никакого торга на подобную тему между Москвой и Ашхабадом не велось. Просто в тот момент в Туркмении произошел очередной всплеск внутренней борьбы между Туркменбаши и некоторыми деятелями из его окружения, которые, используя свое двойное гражданство, имели возможность в любой момент исчезнуть из страны с деньгами и прочим добром. Ведь в таких случаях о простых людях никто и не думает! Идет обыкновенная игра политической элиты. И русскоязычные жители республики стали ее жертвой.

– Может ли Москва оказывать свое влияние на подобные процессы – мягкое, ненавязчивое, но все-таки влияние?

– Она может оказывать свое влияние только через систему экономических и гуманитарных взаимоотношений. Это самое эффективное средство. Не в том смысле, что надо в чем-то «придавить» партнеров, дабы они образумились. Чем шире и углубленнее такие отношения, тем большая возникает взаимозависимость, тем заметнее вышеупомянутые проблемы уходят из политики. Но это не изживается сиюминутным образом, всему необходимо определенное время.

– Многие депутаты Госдумы требуют, чтобы правительство России воспользовалось рычагами экономического давления на власти Латвии, заставив их тем самым более благоразумно вести себя в вопросе обучения русскоязычных школьников на родном языке.

– Все-таки в мировой практике экономические санкции – это крайняя мера. Они очень похожи на ту самую палку о двух концах. Да, в Латвии активно и многосторонне присутствует российский бизнес. Но наш жупел может обратиться против нас же самих и наших соотечественников в Латвии. Намного эффективнее здесь было бы движение гражданского общества.

– Какого?

– Российского в первую очередь.

– А в России, извините, есть гражданское общество?

– Ну, все-таки какое-никакое, но оно присутствует. Другой вопрос – как его задействовать? Именно его совместные действия вместе с гражданским обществом стран Евросоюза, в состав которого ныне вступает Латвия, могли бы помочь решению существующих в этой стране проблем с русскоязычным меньшинством. Под нашим нажимом и в Совете Европы, и в ПАСЕ, и в ЕС уже начинают немного по-другому смотреть на подобные дела.

Нынешняя реформа образования в Латвии, возможно, в самом деле носит естественный характер. Однако недопустимо, чтобы она проводилась без диалога с теми, кого в первую очередь касается. Может быть, властям республики надо лишь немного ее доработать. Вот, например, в Эстонии отложили реализацию подобных мер до 2007 года, дали время нынешним и будущим русскоязычным школьникам и студентам адаптироваться к новым условиям. Нельзя же в самом деле однажды взять и объявить: «С завтрашнего дня вы будете учиться и сдавать экзамены только на латышском языке!»

Ребята, которые вышли на рижские улицы, в принципе знают латвийский язык, прежде всего разговорный. Но чтобы нормально заниматься такими предметами, как физика или химия, им надо, конечно, дополнительно подготовиться.

В мире существуют самые разные варианты решения подобной проблемы. Если в исламских странах насаждение арабского языка происходит всеми возможными способами, то Европа-то идет совсем другим путем! Здесь многоязычие часто закреплено законодательно: посмотрите на ситуацию в Швейцарии, Бельгии, Финляндии, Македонии или Италии. Например, в Словакии венгры составляют всего 10 процентов населения, но в местах их компактного проживания в учреждениях и учебных заведениях официально используется венгерский язык. Вот поэтому мы и говорим о том, что не понимаем и не приемлем двойных стандартов со стороны ЕС.

– Если сравнить вашу работу с тем, что делается в подобной сфере в странах Запада, то в чем мы уступаем им?

– С американцами не могу сравнивать, поскольку у них подобных категорий не существует. Для официального Лондона соотечественники – это граждане Британии, находящиеся за рубежом. Если кто-то из них попадает в беду, то консульство таковым обязано помочь, но с условием, что, выкарабкавшись из возникших проблем, эти люди обязательно компенсируют консульские затраты.

В другой бывшей империи – во Франции – к соотечественникам тоже относят лишь бывших граждан, проживающих вне метрополии, а в роли координатора работы с ними также выступает МИД. Но здесь есть даже депутаты парламента, избранные по определенной квоте от зарубежных соотечественников. А у китайцев существует обратная система: с зарубежных соотечественников собирают деньги и отправляют в КНР, в помощь не только конкретным родственникам, но и государству как таковому.

Так что моделей взаимодействия жителей метрополий со своими зарубежными соотечественниками существует немало. Думаю, что и мы постепенно отладим свою.