Впервые это имя я услышал тридцать лет назад от своего батюшки, который в то время верой и правдой служил советскому Отечеству на ниве государственной плановой службы одной из южных республик. Правда, произносил он его довольно игриво и несолидно - Исламчик. Причина такого панибратства крылась в том, что отец, будучи призван на длительные курсы повышения квалификации то ли при Совмине, то ли при ЦК, оказался в одной комнате с двумя личностями, которые впоследствии сыграли немаловажную роль в новейшей истории. Это были Шушкевич и Каримов. Последний сегодня празднует свое 66-летие...

Совсем молодым я пришел работать в Госплан, в недавно организованный отдел науки и внедрения новой техники. Начальником этого отдела был назначен бывший помощник председателя Госплана Ислам Абдуганиевич Каримов. Ему было 36 лет - высокий, стройный, уже начинающий лысеть человек. Он пытливо сверлил людей своими глазами-буравчиками, но не подозрительно-осторожно, а, скорее, пытливо: что, дескать, ты из себя представляешь?! Он тогда сколачивал вокруг себя команду единомышленников. Однако, это был не клан, не "семья", а люди, объединенные идеей. Середина семидесятых - расцвет так называемого "застоя", а каримовская команда чувствовала, что, нужны новые формы. Они пытались и мыслить, и делать дело по-новому.

Я всегда с интересом наблюдал за Исламом Абдуганиевичем на совещаниях в его небольшом кабинетике. Меня туда иногда зазывали, впрочем, без какого-либо толку для дела. Они спорили, а я хлопал глазами и впитывал. Не знаю, как дело обстоит сейчас, но тогда Каримов исповедывал демократические принципы в работе: слушал чужие мнения, хотя порой его, судя по всему, бесило то, что с его точкой зрения не соглашаются. В его мозговом штабе бывали и крупные научные работники, и люди с производства. "Исламчик" к каждому из них был вполне лоялен. Но уже тогда в нем чувствовался нрав бешеный и неукротимый. Человек, которого он невзлюбил, был, что называется, не жилец. Он подвергался лютейшей обструкции со стороны начальника, который, дай ему волю, вполне мог вмазать этому несчастному по морде. Сейчас оппозиционные Каримову издания пишут, что он иногда поколачивает своих подчиненных. Вспоминая те годы, вполне допускаю эту странную мысль. Впрочем, Восток, как известно, дело тонкое. Там начальник всегда был царем и богом. Секретари сельских райкомов за невыполнение плана, например, довольно часто оставляли синяки на широких и лоснящихся лицах председателей колхозов и директоров совхозов.

Многих из своих сотрудников Каримов уважал. Надеюсь, что к таким относился и ваш покорный слуга. Никогда по отношению к таким людям он не позволял себе не то, что крика, но даже повышенных тонов. Женщин, как и всякий восточный человек, Ислам Абдуганиевич всерьез не принимал, но относился к ним терпеливо. К людям, вызывавшим его расположение, был предупредителен и деликатен. Добавьте к этому исключительную элегантность (таких шикарных костюмов, как у Каримова, не было ни одного из других госплановских начальников) и вы поймете, что он производил сильное впечатление на окружающих. При этом, он был по-английски холоден, и никто из его окружения (даже сейчас, спустя время) не может похвастаться тем, что знал что-то о тайниках его души. Тем более, о сердечных похождениях. Хотя сейчас я склонен предполагать, что он был не прочь приударить за прекрасным полом. Но это лишь досужие "желтые" мысли.

Наверное, уже тогда И.К. посматривал на Запад. В смысле развития экономики. Но тогда эти огляды, естественно, не могли реализоваться. В душе, однако, Каримов был западником. И вся эта советская мишура ему чрезвычайно претила. Это я испытал на себе. Проработав 8 месяцев в Госплане, я сбежал оттуда на комсомольскую работу. Каримов поначалу уговаривал остаться, предлагал заняться научной работой, но, видя мое нежелание, отпустил. Но при этом поморщился, дескать, что это за профессия - комсомольский работник?! Он, как потом выяснилось, люто ненавидел этих "профессиональных болтунов" из комсомольских и партийных органов. Только потом я понял, как он был прав! Однако впоследствии это не помешало ему "избраться" на должность Первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Но в отличие от Рашидовых, Худайбердиевых, Нишановых etc. он был уже руководителем новой формации. Он стал политиком со всеми вытекающими отсюда последствиями. На наше с отцом поздравление с избранием Первым секретарем он не ответил. Может быть, оно до него просто не дошло. Лет пять назад он приехал в Москву на очередной саммит и остановился в посольстве. В его свите был и мой ближайший друг. Я его спросил: "А что будет, если я подойду к Каримову и поздороваюсь?" Он усмехнулся и ответил: "Тебя до него просто не допустят". И опасливо покосился на стены, которые, как известно, везде имеют уши. И в посольстве дружественного Узбекистана тоже.

[Версия для печати]