Кавказский кризис 2008 г. и будущее российского интеграционного проекта

ИА МиК.RU, 18.12.08

Д.В. Соколов

Ретроспективный взгляд

Кризис, разразившийся на Кавказе в конце лета 2008 г., вновь актуализировал не только региональные проблемы, связанные с конфликтом Грузии и Южной Осетии, но также поставил на повестку дня и некоторые менее очевидные вопросы, связанные с перспективами СНГ как стержня российского интеграционного проекта на постсоветском пространстве.

В частности, пятидневная война на Кавказе продемонстрировала весьма низкий уровень солидарности стран-членов СНГ и, что особенно болезненно воспринималось в Москве, показала отсутствие четкой поддержки российских действий в зоне конфликта. Последовавший вскоре выход Грузии из состава СНГ и усугубление дипломатического кризиса в отношениях между Тбилиси и Москвой стали, наряду с произошедшими ранее «цветными революциями», симптомом глубокого кризиса внутри Содружества Независимых Государств как интеграционной организации, призванной объединять страны постсоветского пространства и координировать их региональную политику. В связи с этим встает вопрос о том, каковы дальнейшие перспективы российского проекта интеграции на постсоветском пространстве - от ответа на него зависит будущее не только СНГ, но и всей политики России в регионе.

Роль СНГ в российской внешней политике на протяжении почти всех 2000-х гг. неоднократно переоценивалась, и в этом смысле дебаты вокруг событий 2003-2005 гг. в Грузии, Украине и Киргизии означали не только реакцию российских властей на политические трансформации в соседних странах, но и возобновление активной дискуссии о задачах России как центра региональной интеграции.

Содружество Независимых Государств, образованное в декабре 1991 г., изначально было довольно аморфной организацией, где действительно эффективными были лишь несколько межгосударственных институтов и соглашений (прежде всего те, что связаны с транспортной сетью и системой транзита энергоносителей). На всем протяжении 1990-х гг. отношения России с другими странами-членами СНГ носили ассиметричный и очень неоднородный характер: от тесного сотрудничества с Белоруссией до весьма прохладных отношений с Туркменией. Хотя единая линия в отношении того, как стоит развивать возможности СНГ, отсутствовала, постсоветское пространство после ряда кровопролитных локальных конфликтов в конце 1980-х-начале 1990-х гг., в целом стабилизировалось, и резких перемен не происходило вплоть до начала следующего десятилетия. Что касается России, то глубочайший системный кризис 1990-х гг. заставлял Москву сосредоточиться прежде всего на решении внутренних проблем и проявлять лишь спорадическое внимание к происходящим вблизи ее границ событиям. Хотя российская армия участвовала в нескольких миротворческих операциях на постсоветском пространстве (Таджикистан, Приднестровье), это были скорее исключения из правила. Кроме того, в 1994 г. Россия столкнулась с крайне серьезным конфликтом в Чечне, который требовал своего решения, и вплоть до начала 2000-х гг. Москва почти не предпринимала заметных шагов в рамках интеграционного проекта, занимаясь сначала борьбой с терроризмом, а затем стабилизацией обстановки на Северном Кавказе. И как раз примерно тогда начал обостряться кризис вокруг непризнанных республик в Грузии, который вылился в августовскую «пятидневную войну» 2008 г.

Одним из наиболее ярких показателей этой систематической переоценки являются, например, послания президента РФ Федеральному собранию, в которых можно проследить динамику упоминания СНГ: в 2001-2004 гг. президент регулярно упоминал развитие Содружества среди приоритетов российской внешней политики, но в 2005-м, после политического кризиса в Украине и роста напряженности в российско-грузинских отношениях, слово «СНГ» вообще не упоминалось в президентском послании. Зато в 2006-м и 2007-м, после активизации российской политики на постсоветском пространстве, про СНГ снова вспомнили, но уже в совершенно другом контексте.

Исторические предпосылки кавказского кризиса

В современной форме региональный конфликт на территории Грузии проистекает из наследия советской системы административно-территориального деления, которая и создала предпосылки для кризиса в отношениях между грузинами и этническими меньшинствами, проживающими на соседней территории. Процесс демаркации административных границ на советском Кавказе завершился тем, что в составе Грузинской Советской Социалистической Республики были выделены несколько территорий (Абхазская АССР, Аджарская АССР, Юго-осетинская автономная область), имеющих особый политический и правовой статус. Все эти области имели периферийное положение по отношению к собственно грузинской территории, притом что этнический и религиозный состав их населения также был неоднороден. Несмотря на этот «мозаичный» состав, общая архитектура советского государства позволяла Грузии существовать в рамках устойчивых границ вплоть до конца 1980-х гг., когда СССР оказался на грани распада, и на его окраинах начали стремительно формироваться национальные движения, противостоящие центральной власти. После распада Советского Союза кавказский регион превратился в главный очаг нестабильности на всем постсоветском пространстве. Началом череды коротких, но весьма ожесточенных конфликтов стали беспорядки в Южной Осети и Абхазии, начавшиеся в 1989-1990 гг., которые грузинское правительство попыталось подавить силовыми методами.

В ноябре 1989 г. совет народных депутатов Юго-Осетинской автономной области Грузинской ССР принял решение о её преобразовании в автономную республику, но Верховный Совет Грузинской ССР признал это решение неконституционным. Вспышки насилия в Южной Осетии и прилагающих грузинских районах продолжались до сентября 1990 г., когда Совет народных депутатов Юго-Осетинской автономной области провозгласил Южно-Осетинскую Советскую Демократическую Республику. 10 декабря 1990 г. председателем Верховного Совета Республики Южная Осетия был избран Т. Кулумбегов. В этот же день Верховный Совет Республики Грузия принял решение об упразднении югоосетинской автономии.   11  декабря  1990 г.  в Цхинвали в ходе межэтнических столкновений погибло несколько человек, после чего Грузия ввела в Цхинвали и Джавском районе чрезвычайное положение. Через несколько недель, в начале января 1991 г. в Цхинвали были введены подразделения милиции и грузинской национальной гвардии. Натолкнувшись на сопротивление осетинских отрядов самообороны, вскоре грузинские силы были вынуждены отступить. В течение всего 1991 г. продолжались периодические боестолкновения. Начался поток беженцев из зоны конфликта в Северную Осетию, на российскую территорию. В Цхинвали стали прибывать добровольцы из Северной Осетии, и боевые действия стали приобретать характер низкоинтенсивного конфликта. Только в июне 1992 г., после подписания Дагомысских соглашений между Россией и Грузией, война была окончена. На основе этих договоренностей была образована Смешанная контрольная комиссия, состоящая из представителей Южной Осетии, России, Северной Осетии и Грузии, задача которой состояла в том, чтобы поддерживать мир в зоне конфликта и способствовать дезэскалации напряженности через переговорный процесс.

События в Абхазии разворачивались столь же драматично. В 1990 г. было провозглашено создание независимой Абхазской Советской Социалистической Республики. Вскоре после этого, весной 1991 г., когда Грузия объявила о выходе из Советского Союза, Абхазия изъявила желание остаться в СССР, а затем объявила о намерении войти в СНГ на правах независимого государства. 23 июля 1992 г. Верховный Совет Республики Абхазия восстановил действие Конституции ССР Абхазии 1925 г., согласно которой Абхазская ССР была суверенным государством, что вызвало резко негативную реакцию Тбилиси, и в августе 1992 г. грузинские войска вошли на территорию Абхазии, после чего на территории непризнанной республики начались боевые действия, в которых принимали активное участие не только грузины и абхазы, но также многочисленные добровольцы из России. К сентябрю 1993  г. грузинские силы были вытеснены из Абхазии, после чего установилось своеобразное состояние «вооруженного мира», так как Грузия продолжала считать абхазскую территорию подконтрольной Тбилиси, но восстановить суверенитет над отколовшейся провинцией не было ни сил, ни возможностей. Кроме того, с осени 1993 г. на абхазской территории стали дислоцироваться миротворческие силы СНГ, представляемые Россией, которые поддерживали шаткое перемирие.

Что касается Аджарии, то ее положение заметно отличалось от других автономных областей Грузии, и во многом это связано с этническим фактором: в то время как большинство населения Южной Осетии и Абхазии не относится к грузинам, на аджарской территории проживали в основном этнические грузины, исповедовавшие ислам. Это обстоятельство сыграло свою роль десятилетием позже, в начале 2000-х гг., когда новый грузинский президент М. Саакашвили предпринял усилия по ликвидации значительной части аджарской автономии. В отличие от югоосетинского и абхазского регионов, Аджарию удалось вернуть под юрисдикцию Тбилиси сравнительно мягкими способами, не разворачивая полномасштабных боевых действий.

В течение приблизительно десяти лет (с 1993 по 2003 гг.), пока у власти в Грузии находился президент Э. Шеварднадзе, ситуация в двух основных конфликтных зонах - Абхазии и Южной Осетии - оставалась в целом спокойной. Но после того как в конце 2003 г. президентом стал М. Саакашвили, начался медленный, но неуклонный рост напряженности. Вместе с тем, хотя в 2003-2007 гг. на границах непризнанных республик (в особенности Южной Осетии) происходили различные инциденты военного характера, эти столкновения не превышали «порога необратимости». Ключевой проблемой усугублявшегося кризиса было почти полное отсутствие диалога между заинтересованными сторонами, обусловленное целым рядом политических соображений. Далеко не последнюю роль в эскалации конфликта сыграло и то, что президент Саакашвили со дня своего избрания не раз объявлял о своей принципиальной позиции в отношении мятежных регионов: полное непризнание. Новое грузинское руководство последовательно проводило политику этнической гомогенизации, поставив своей целью создание в Грузии национального государства, в котором абхазы и югоосетины должны были иметь статус меньшинства, но отнюдь не автономию. Неизменное подчеркивание этого аспекта резко сужало диапазон способов мирного урегулирования и что немаловажно, способствовало бескомпромиссности в самих непризнанных республиках. Это привело к тому, что конфликт, начавшийся в августе 2008 г. в Южной Осетии, принял формы войны на истребление.

Августовский кризис 2008 г. и его последствия

В начале августа 2008 г. грузинские войска предприняли операцию по установлению контроля над Южной Осетией, обозначив эти действия как «восстановление конституционного порядка» в сепаратистском регионе. Парламент Южной Осетии немедленно обратился за помощью к России, и российский президент Д. Медведев санкционировал начало операции «по принуждению к миру». Цели вмешательства Российской Федерации носили, согласно официально обнародованной версии, гуманитарный характер и были вызваны не только нарушением грузинской стороной режима перемирия, но также и тем, что среди пострадавших в ходе конфликта оказались граждане РФ (как сообщалось позднее, это были не только миротворцы из СКК, но и жители Южной Осетии, имеющие российское гражданство). В ходе «пятидневной войны» Грузия понесла тяжелые потери и была вынуждена отступить как из Южной Осетии, так и из Абхазии, где грузинские войска также пытались восстановить суверенитет Тбилиси над регионом. Через несколько дней после окончания военной фазы конфликта Россия официально признала независимость Южной Осетии и Абхазии, используя провозглашение независимости Косово в феврале 2008 г. как прецедент.

При этом стоит отметить, что руководство и Абхазии и Южной Осетии в течение всего этого периода неоднократно обращалось к России с просьбами о признании независимости, однако эти прошения оставались без ответа.

В связи с этими событиями возникает вопрос о том, какие перспективы просматриваются для российского интеграционного проекта на постсоветском пространстве. После «цветных революций» в 2003-2005 гг. Россия всерьез озаботилась сохранением влияния на территории бывшего СССР, в особенности на своих западных и южных границах. Приход к власти прозападных сил в Грузии и Украине был воспринят Россией как потенциальная опасность создания «санитарного кордона», который поставит страну в чрезвычайно неблагоприятные условия, и будет способствовать ее ослаблению в традиционной зоне влияния. Когда стало очевидным, что новые правительства в Киеве и Тбилиси не рассматривают СНГ (и Россию) в качестве ключевого внешнеполитического партнера, а стремятся создавать альтернативные интеграционные союзы и в целом ориентированы на Европейский Союз и США, Кремль изменил риторику, заговорив о том, что целью СНГ с самого начала была не реставрация СССР под другим названием, а «цивилизованный развод».

Но это не ответ на вопрос о характере интеграционной стратегии. В то же время, кавказский кризис 2008 г. показал, что Россия вполне способна осуществлять военное вмешательство за пределами своих границ и что важнее, делать это успешно. В условиях все большей аморфности СНГ (переход Туркмении в разряд «ассоциированных членов», выход Грузии из организации) значение приобретают как альтернативные проекты (прежде всего, Шанхайская Организация Сотрудничества), так и принципиально новые вопросы о том, как должна вести себя Россия на постсоветском пространстве.

Представляется вероятным, что в условиях сохранения напряженности на Кавказе, а также постепенном дрейфе большинства стран-членов СНГ в сторону Запада, проект Содружества будет постепенно утрачивать свое значение, и его место займет либо иная организация, либо новый региональный проект, в котором Россия будет играть роль лидера. Скорее всего, за СНГ останется место «постсоветского форума», где будет происходить диалог лидеров организации по частным вопросам (в основном, транспортного и экономического характера). Вместо утрачивающего значение Содружества Россия попытается, во-первых, сохранить свое военное присутствие на постсоветском пространстве (на Кавказе это, в общем, уже гарантировано признанием независимости Южной Осетии и Абхазии), а во-вторых, оформить новый интеграционный проект, целью которого будет не столько на расширение, сколько сохранение влияния. Основой для такого проекта могут стать непризнанные республики, которые станут своего рода опорными пунктами для России, нарушение границ которых будет рассматриваться как угроза безопасности. Это, конечно, не означает отмены диалога с другими странами постсоветского пространства, однако сотрудничество будет сдвигаться в сторону прагматического взаимодействия.

И последнее: можно (хотя сейчас и с малой долей определенности) предположить, что выбор непризнанных республик в качестве опорных «точек влияния», если он будет успешен, может стать также и точкой отсчета восстановления российского влияния на всем постсоветском пространстве. Однако этот проект, если он встанет на повестку дня, является, очевидно, делом более далекого будущего.