Хочу сказать, что, конечно же, межнациональные конфликты, которые были частью процесса распада Советского Союза, нанесли огромный вред народам, так или иначе вовлечённым в эти конфликты, породили глубокое недоверие между сторонами, которое не преодолено до сих пор.

Одним из следствий такого недоверия стало создание в конфликтных зонах новых независимых государств: Республики Абхазия, Республики Южная Осетия, Приднестровской Молдавской Республики, Нагорно-Карабахской Республики, рассматриваемых населением как гарантия свободы и личной безопасности. Попытки военным, экономическим или каким-либо другим путём не допустить зарождение и постепенное восстановление этой государственности, предпринятые как странами- участницами конфликтов, так и на многосторонней основе, – здесь уже вспоминали санкции Содружества Независимых Государств 1996 года против Абхазии, можно вспомнить и блокадные экономические меры Турции и Азербайджана против Нагорного Карабаха, – эти меры нанесли новым образованиям, проживающему в них населению, огромный ущерб, но не достигли цели.

Более того, как мы все видим, особенно на примере грузино-абхазских, грузино-осетинских отношений методы принуждения только ужесточили непримиримость сторон, а в последнее время привели к прекращению сколько-нибудь серьёзного диалога между ними. Единственный атрибут, который сегодня отсутствует у непризнанных государством пространстве СНГ, чтобы считать их во всех отношениях состоявшимися, – это признание их независимости со стороны других государств и международного сообщества в целом.

Многократные обращения Абхазии, Осетии, Приднестровья, о признании их независимости к России имеют обоснования и аргументацию, базируются на 15-16-летнем опыте самостоятельного существования, сегодняшней реальности.

Безусловно, уважаемые коллеги, признание независимости Косово со стороны ряда ведущих мировых держав, в том числе постоянных членов Совета Безопасности ООН неизбежно повлияло на ситуацию, ставя в повестку дня вопрос о признании. Сам по себе казус Косово уже привёл к резкому росту напряжённости и нарушению режима прекращения огня, как, например, в зоне Нагорно-Карабахского конфликта.

Я хотел бы сказать, уважаемые коллеги, что у нас, безусловно, есть два пути в наших слушаниях. Считать эти слушания символическими или считать их основанием для серьёзного разговора и будущих практических действий. С этой точки зрения вы, конечно, имеете возможность познакомиться с проектом рекомендаций, имеете, наверное, возможность познакомиться и с тем проектом рекомендаций, который был внесён мной на эти слушания. Он во многом совпадает с предыдущим проектом, а в чём-то он, безусловно, с этим проектом расходится или его дополняет.

Я хотел бы также заметить, что мои речи на этой трибуне тем легче вести, что сегодня газета "Известия" поместила статью, связанную с проведением этих слушаний. И я в ней кое-какие мысли высказал. И всё же то, о чём я сейчас хочу сказать, мне кажется, имеет отношение не столько к позиции Приднестровья, позиции Абхазии или Осетии, потому что эти позиции ясны, как и позиции Грузии и Молдовы тоже. Давайте будем откровенны, до конца не ясна, быть может, всем участникам процесса наша позиция.

Именно поэтому мы и проводим эти слушания. И давайте самокритично спросим себя: на протяжении 15 лет, те, кто был уполномочен вести нашу линию в урегулировании конфликтов, всегда ли они были, во всех своих решениях правы? Или они как всякие люди, божьи создания, тоже делали ошибки, и вслед за ними спотыкалась и Российская Федерация?

Я напомню, что в 1994 году, начиная контртеррористическую операцию в Чечне, мы ввели фактически сами санкции против Абхазии со своей территории. Против Абхазии, которая ещё только год жила в условиях относительного мира и полгода как жила в условиях, когда наши миротворцы разъединили противоборствующие силы по берегам реки Ингур. Вот сегодня, как говорят, кто старое помянет – тому глаз вон и тем не менее... Было это решение мотивированным, оправданным, соответствующим интересам Российской Федерации? Мы вышли, слава Богу, из санкций, которые были в 1996 году введены Советом глав государств. А было само решение Совета глав государств по нашей инициативе мотивированным, оправданным, необходимым? То есть сначала мы своими руками создаём проблему, а потом её героически, с большим трудом, начинаем разрешать. Это, как минимум, означает, что мы должны очень внимательно анализировать, что мы собираемся делать и к какой цели мы идём.

Мы можем обсуждать разные варианты, – я их изложил именно как варианты в своём проекте рекомендаций. Можем рассуждать о разных вариантах, но мы должны наконец прийти к какому-то выбору. Мы проводим свои действия, имея целью конечное признание независимости всех этих государств или части из них или мы исходим из других целей? Мы не собираемся никого подталкивать под руку, тем более зная полномочия, –разные полномочия депутатов и исполнительной власти. Но мы должны определиться в целях. Всё остальное является предметом профессионального анализа и профессиональных действий, но цели должны быть ясны.

Вот лично я считаю, это моя личная точка зрения, что 15 лет вполне достаточно для того, чтобы понять, что ни Абхазия, ни Южная Осетия без военных действий, то есть нового кровопролития, в котором вряд ли Российская Федерация окажется безучастной стороной, не вернутся в состав государства, которое называется Грузия. И если мы этот вывод однажды сделаем, мы должны понять, что, безусловно, наши действия должны быть направлены на то, чтобы постепенно или сразу (а в данном случае косовский прецедент даёт нам такую возможность) переходить к процессу консультаций о признании независимости, по крайней мере, Республики Абхазия и Республики Южная Осетия.

Я не говорю сейчас о Приднестровской Молдавской Республике, хотя мне очень хочется сказать о том, что нужно сделать это и в отношении Приднестровья, на том основании, что нас убеждают и может быть имеют для этого основания, что диалог между Молдовой и Приднестровьем не исчерпан. Давайте скажем откровенно и о другом обстоятельстве, которое при всей общности на определённом уровне подходов к этим конфликтам, всё-таки отличает приднестровский случай от случаев Абхазии и Осетии - у нас нет общей границы с Приднестровьем. Если что-то произойдёт в связи, в том числе, нашими действиями, признанием, допустим, то нам значительно сложнее, не имея общего мнения с Украиной, по крайней мере, по этому вопросу, каким-то образом предотвратить неблагоприятное возобновление конфликта. И это существенное обстоятельство должно быть принято во внимание.

Я бы только хотел, чтобы наша точка зрения по приднестровскому конфликту, как и по другим тоже, периодически не объяснялась публично нашими партнёрами по переговорам. Вот это меня удивляет. Постоянно в качестве за нас говорящего, выступают то Президент Молдовы Воронин, то Президент Грузии Саакашвили.

Они рассказывают об итогах переговоров, о том, что мы решили, чего мы хотим, на что мы согласны. Может быть как-то пересмотреть в этом отношении режим секретности и осторожности, который существует у исполнительных ведомств. Нас постоянно учит пиару Михаил Николаевич Саакашвили. Неизвестно, упала наша ракета или не упала на грузинской территории, но с утра до вечера CNN и Euro news рассказывают об этом событии. В августе месяце прирезали двух российских граждан после того, как взяли их в плен, офицеров, между прочим. У нас что, это было поводом для экстренного заседания парламента или ещё чего-то в этом роде? Или каких-то очень серьёзных жестов, шагов? Нет, это было поводом для заявлений, которых накопилось к этому времени достаточное количество.

Здесь, выступая с трибуны, наши уважаемые гости говорили о том, что они благодарны за те несколько десятков заявлений Государственной Думы и постановлений, которые приняты по их поводу в разных составах Государственной Думы. Они благодарили, а для меня это повод для беспокойства, потому что наши заявления становятся просто малозначимыми. Об этом мы должны тоже думать.

Если мы сказали то, что ряд ведущих держав - постоянных членов Совета Безопасности – признаёт Косово, является очень серьёзным для нас аргументом для переоценки ценностей, мы же, наверное, думали о том, что это, возможно, произойдет? А если после этого мы скажем: это к нам не имеет прямого отношения, мы должны быть удовлетворены, что получили пятёрку по международному праву?

Я, конечно, охотно разделяю то, что нам нужны морально политические победы, и, безусловно, разделяю позицию, которую заняло руководство нашей страны по Косово. Но это не отменяет наличие интересов Российской Федерации. И после всех наших удовлетворений собственной позицией, нужно, наконец, разобраться, а что же нам нужно в этом регионе, который называется ближнее зарубежье? Что же нам нужно в данном случае в связи с фактом 15-летнего существования чёрной дыры, которая называется в одном случае Абхазия, в другом случае Южная Осетия? Чёрной дыры с точки зрения статуса, международного положения и наших с ними взаимоотношений?

Поэтому я не хочу, повторяю, слишком затягивать своё выступление. Но я хочу призвать к тому, чтобы мы в этом вопросе перестали бояться собственной тени. Чтобы мы, наконец, приняли решение, которое подтвердит справедливость и последовательность нашей политической линии. Я не говорю о времени, когда мы это должны сделать. Очень может быть, что нет необходимости это делать завтра, уж, по крайней мере, до саммита в Бухаресте точно. Но что это необходимо делать, у меня нет никаких сомнений. И надо брать на себя в этом отношении ответственность, потому что ничего другого нам, к сожалению, не остаётся. Великая держава - это не радость по поводу великой державы. Это ответственность за принимаемые ею решения, в том числе за непопулярные в какой-то части меры. Спасибо. (Аплодисменты.)

Реплика К.Затулина во время парламентских слушаний

Я прошу прощения, я действительно попросил такую реплику. Очень короткую. Во-первых, признателен за поддержку, которая была оказана, по крайней мере, в ряде выступлений. Видит Бог, дело совсем ни в чьих-то амбициях или в честолюбиях. Но я сейчас хотел бы сказать, во-первых, для меня является символичным то, что мы начинаем работу нашего комитета по делам СНГ в новом составе, в пятом составе Государственной Думы, с проведения таких серьёзных слушаний. И хочу напомнить, что первые парламентские слушания в истории российского парламентаризма прошли по инициативе первого состава Комитета по делам СНГ 11 февраля 1994 года и были посвящены грузино-абхазскому урегулированию, грузино-абхазскому конфликту. То есть мы просто продолжаем традицию. До нас такого формата, как парламентские слушания, ни в советские времена, ни в царские, не было.

Второе, что я хотел сказать, – не могу не отреагировать на некоторые аргументы. Я лично не считаю их очень серьёзными. Я очень благодарен Григорию Борисовичу Карасину. Он здесь находится, несмотря на обязанности, которые его зовут в Министерство иностранных дел и во многие другие места. Некоторые наши коллеги, которые придерживаются других позиций, почему-то считают своим долгом выступить и уйти. Коллега Густов выступил – ушёл, коллега Климов выступил – ушёл. Я бы вот очень хотел ответить, может быть, мне удастся это сделать вот таким образом, через стенограмму. Знаете, мне кажется очень странным, когда такая логика воспроизводится: мы так долго боролись за территориальную целостность России, что теперь своим признанием кого бы то ни было из тех, кто к нам тянется, мы наносим урон своей территориальной целостности. Я начинаю думать о том, что на самом деле есть всё-таки разные профессии. Одна профессия правоведа, а другая – политика. Но это можно себе представить в какой-нибудь политической логике, что, поддерживая тех, кто к тебе тянется, вы разрушаете свою территориальную целостность? А что является альтернативой – не поддержать их и отдать на чужой суд, расправу? Таким образом укрепить свою территориальную целостность и ходить довольными что ли по этому поводу? Это очень странно.

Главное, что я хотел сказать. Мне крайне неловко и я не очень хотел, чтобы наши слушания выглядели так, что мы кого-то вычеркиваем из списка, вот мы говорим об Абхазии и Южной Осетии, и периодически не вспоминаем о Приднестровье. Я не хотел, чтобы лично меня как-то связывали с этой инициативой. Я говорил лишь о том, что наши слушания могут или быть символическими, или конкретно практическими. Я прекрасно себе представляю, что есть какой-то вероятно срок, который должен быть в голове у наших переговорщиков, дипломатов, у нас самих, который должен быть для того, чтобы, наконец, придти к выводу: есть ли реально потенциал у сближения между Молдовой и Приднестровьем или нет? Срок не может быть безразмерным. И если его нет, тогда другого выхода, кроме как признания, я лично не вижу.

И уж в любом случае речь не идёт о том, что мы своими заявлениями здесь кому-то даём сигнал: "Знаете, а мы на Приднестровье не обращаем внимание". Это не так, там живут граждане Российской Федерации, там живут наши соотечественники - это одно обстоятельство, которое нами всегда и везде, и всюду будет уважаться.

И, наконец, в связи с Приднестровьем, еще хочу сказать. Я внимательно прочитал всё, что было сказано совсем недавно Президентом Молдовы по поводу его представления о том, как договориться с Приднестровьем. У меня не возникло впечатления, что он собирается договориться, у меня возникло впечатление, что он собирается навязать и сделать вид, что Российская Федерация с этим согласна. Я категорически против этого. (Аплодисменты). И в моём представлении о компромиссе между Приднестровьем и Молдовой никак не укладывается куцее представление о шагах навстречу, которые пока, к сожалению, звучат в словах Президента Молдовы. Вот это я хотел обязательно сказать.

Спасибо. (Аплодисменты).

[Версия для печати]